Анатолий
Чивилихин

* * *

Бессвязные слова, значение которых

Понятно было только нам двоим,

Всю ночь тебе шептал я в уголке

Безлюдного,  пустующего дома.

У нас с тобой нет ничего, – и вряд ли

Мы под успехом в жизни понимаем

Обманчивую радугу,  что встанет

На небе наших маленьких печалей

И столь же малых радостей;

Способно

Малейшее участье Камадевы

Желанья ненасытные будить.

Жизнь в четырех стенах – тюрьма любви,

Где чувство, задыхаясь, умирает,

И тайной боли приглушенный крик

Трепещет птицей,  заключённой в клетку

Огромное несчастье происходит

Неотвратимо на земле огромной.

Перед лицом его достойны смеха

Слова о нашей маленькой беде ...

* * *

В блиндаже тесновато, но сухо –

Больший здесь невозможен уют.

Не теряя присутствия духа,

Два товарища песню поют.

Говорится в той песенке странной,

Что коль встретиться нам суждено,

Так с Людмилою или с Татьяной,

В Омске, Томске – не все ли равно!

Многих милыми звал я когда-то, –

Ты поставишь мне это в вину.

Но под пулями сердце солдата

Знает, помнит и любит – одну.

Если встреча с желанной и милой

Суждена мне суровой судьбой,

Не с Татьяной она, не с Людмилой –

В Ленинграде, и только с тобой!

* * *

Все средства мной испытаны давно.

Пройду – не загляну в твоё окно.

Случайно встречу – так легко кивну:

Встречал, мол, я такую не одну.

Поговорив с подругою твоей,

В привязанности новой каюсь ей.

Все средства мной испытаны давно,

Да не поможет, видно, ни одно.

Я искоса в окно гляжу – но нет,

Не выглянешь и не посмотришь вслед.

При встречах так небрежны и легки

Твои слова, и взгляды, и кивки.

И говорит наперстница твоя,

Что у тебя есть новые друзья.

Говорят ракеты

Контратака.  Взвивается в небо ракета.

Это голос беды. «Выручайте!» - послышалось в нём.

Это крик и мольба, и неравного боя примета:

Выручайте огнём!

Хватит. Мы наступаем. Вновь яркая к звёздам взлетела,

Поле битвы ночной осветила – всё видно,  как днём.

Это окрик : «А ну,  подсоби!» – верный признак успешного дела:

Помогайте огнём!

Снова алым перстом небосвод перечеркнут прозрачный.

Враг бежит. (Не упустим. Догоним. Повалим. Сомнём.)

Это радостный крик: «Навались!»  Это возглас облавы удачной:

Добивайте огнём!

Горная речка

Я глянул вниз.

Блестя на дне ущелья,

Змеился речки узкий поясок.

Тысячелетья,  будто с ясной целью –

Плечо горы рассечь наискосок –

Трудилась речка.

Дело шло неспоро.

Но, медленно точась среди камней,

За веком век пилила речка гору

Серебряною пилочкой своей.

Одним упорством в давнем поединке

Была она, чуть видная,  сильна.

Преграду размывала по песчинке...

И вот смотри,  что сделала она –

Стоит гора, унижена в гордыне,

Как будто бы рассечена мечом.

Красе ущелья мы дивимся ныне.

А речка,  будто вовсе ни при чём,

Течёт себе,  так кончив спор с горою,  

Как не могли б ни порох,  ни тротил.

Так труженик не верит сам порою,

Что он за век свой горы своротил.

* * *

Если бы люди знали,

Насколько они разные,

Они никогда не любили бы друг друга.

Зачем любить,

Если понять невозможно,

Если нет общего языка чувств и желаний?

Если бы люди знали,

Насколько они одинаковые,

Они,  конечно,  любить не могли бы –

Нелепо и глупо любить самого себя.

Но так как люди не знают

Ни того,  насколько они разные,

Ни того,  насколько они одинаковые,

Они любят,  или делают вид,  что любят.

И повторяется это счастливое недоразумение

Сто тысяч лет.

И еще будет повторяться столько же.

Потому что когда люди стремятся друг к другу,

То замечают лишь небольшую разницу между собою,

А сблизившись,  видят лишь небольшое сходство.

* * *

Когда растёт душа, становятся тесны

Одежды старые – сомненья и тревоги.

И дни тогда летят, как золотые сны,

И, вольному, тебе открыты все дороги.

Когда растёт душа, нет ни скорбей, ни мук.

Как воздух для крыла – и скорби ей, и муки.

Когда растёт душа, она растёт, как звук.

Зачем нам тишина? В ней умирают звуки.

Купание

То засыпая сном спокойным,

То просыпаясь ото сна,

Ветров нашествием разбойным

До глубины возмущена

Морская гладь.

И в чёрных тучах

Уж реял росчерк огневой,

Когда она к воде гремучей

Сошла тропой береговой.

И всё внесла – и смеха свежесть,

И песни беспечальных дней..

..И волны шли, томясь и нежась,

И затихали перед ней..

Когда в леса с прохладной тенью

Вступаем в полдень голубой,

Ветвей упругие сплетенья

Мы размыкаем пред собой, –

Так и она!

Без напряженья,

И самовластна,

И смела,  

Рук расторгающим движеньем

Волну с волною развела.

И было б подвигом ваянья

Запечатлеть в чертах лица

И женственности обаянье,

И дерзновение пловца!

* * *

Милая, выпил я вино,

То, что вчера припас

В надежде выпить вместе с тобой

За свет твоих ясных глаз.

Милая, великодушна ты,

Коль в грустный для сердца час

Нищему на пиру страстей

Молвила: Бог подаст!

Милая, гордый нищий я,

И потому –

Не бросай улыбок своих рубли:

Не подниму!

* * *

Мне очень нравится, когда ты улыбаешься –

В комнате становится светлее,

Вот уже стало так светло, как днём,

И весёлые зайчики вот-вот побегут по обоям,

На которых нарисован какой-то диковинный,

Наверное,  только самому художнику ведомый лес.

Мне очень нравится,  когда ты смеёшься,

А смеёшься ты много,  потому что все глупые много смеются,

А ты именно глупа,  хотя бы по одному тому,

Что никак не соглашаешься с этим.

Мне очень нравится, когда ты сердишься

И топаешь ногой так,  что в шкафчике звенят бокалы,

А ведь они – моя единственная домашняя утварь,

И мне будет очень жаль,  если они разобьются.

А взгляд в это время у тебя такой,

Что если он упадёт на кувшин с молоком,

То молоко скиснет

И нам придётся есть простоквашу.

А ещё – но этого я мог бы тебе не говорить –

Мне очень нравится, когда ты плачешь,

Потому что плакать ты не умеешь,

Ты не знаешь, как это делается,

Как плачут люди по-настоящему.

И хотя одного моего желания мало,

Но я очень хотел бы, чтобы ты ещё долго

Не умела плакать по-настоящему.

* * *

Ни друга, ни подруги 

Давненько нет со мной.

И только голос вьюги 

Слыхать во тьме ночной.

Не скоро друг вернётся –

Зови иль не зови.

Кому-то там клянётся

Он в дружбе и любви.

Не скоро и подруга

Напишет письмецо.

Заверчивает вьюга,

И всё в снегу крыльцо.

* * *

Ночь – для свиданий и для прощаний.

Устали руки. Остыла кровь.

А я – на дыбе воспоминаний.

И воскресаю.

И распят вновь.

Ольге Берггольц

Вам говорят: «Опять страданья!

Опять любовь в плену помех…»

Как будто слышен в мирозданьи

Один лишь беспечальный смех!

И уверять кого-то надо,

Что были битвы у высот

И длилась лютая блокада

Дней, как известно, девятьсот.

Был пир,  где стулья пустовали,

И голод был чумы страшней,

И слово вытерпит едва ли

Тоску и горечь этих дней.

Но снайперы и командармы,

Ожесточённые войной,

Частицей сердца благодарны

Сердечной женщине одной,

Что говорить могла с народом

О нас о всех, как о себе,

Ревнивая к его невзгодам,

К его страданьям и борьбе.

Отрывок из «Джордано Бруно»

...Мир велик. Сжигает солнце степи.

Белый снег метелицы метут.

А его, закованного в цепи,

К многолюдной площади ведут.

И Земля в пути. Шумят долины.

Тихо осыпаются цветы.

Впереди кометы, как павлины,

Расправляют пёстрые хвосты.

Освещая путь неповторимо,

Метеоры падают в простор.

Все дороги в Рим ведут. А в Риме

Человек восходит на костёр.

В этот миг он вспомнил вновь, быть может,

Всё, с чем он смирился на суде –

Он отныне губы не приложит

Ни к девичьей коже, ни к воде.

Не увидит радугу над лесом,

Тополей шумящую толпу.

Он стоит, прикрученный железом

К площадному голому столбу.

* * *

Отход прикрывает четвёртая рота.

Над Волховом тусклое солнце встаёт.

Немецкая нас прижимает пехота.

Мы смертники. Мы прикрываем отход.

Браток! Вон камней разворочена груда –

Туда доползи, прихвати пулемёт.

Кто лишний – скорей выметайся отсюда.

Не видишь, что прикрываем отход!

Прощайте! Не вам эта выпала доля.

Не всё ж отходить, ведь наступит черёд.

Нам надобно час продержаться, не боле.

Продержимся,– мы прикрываем отход.

Не думай – умру, от своих не отстану.

Вон катер последний концы отдаёт –

Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:

Мы все полегли. Мы прикрыли отход.

* * *

По деревне мы проходим строем.

Парочка уселась на лужке.

И не тесно им сидеть обоим

На его потёртом пиджаке.

Не сказал я: «Славно ты воюешь!

Не горюешь, видно по всему».

Я сказал ей: «Что ж ты не целуешь?

Что ж ты медлишь? – я сказал ему. –

Ты её веди в сыр-бор дремучий,

Ты ему, красотка, не перечь.

Или нет в крови отравы жгучей,

И пиджак напрасно скинут с плеч?

Сядьте потесней да обнимитесь.

На войне всё с нами может быть –

Так уж вы сейчас повеселитесь.

Надо же кому-нибудь любить!»

Так сказал я. Как сказать им проще?

И пошли мы, зной и пыль кляня.

Парочка, гляжу, исчезла в роще –

Видимо, послушалась меня.

Пробуждение

Сон улетел, но мальчуган хитрит.

Ему приятно, что никто не знает –

Никто, никто! – что он уже не спит.

Он утра мир врасплох застать желает,

Чтоб подсмотреть, какой у мира вид?

По коврику крадётся в кухню кот.

В аквариуме поблескивают рыбки.

Пила на верстачке работы ждёт.

Ждёт солнышко Сережиной улыбки.

Рябины ветка по стеклу окна

Слегка стучит, колышимая ветром,

Так, словно будит мальчика она.

Малыш доволен. Он находит светлым

Всё то, что им осмотрено молчком.

Пора вставать. С утра забот немало.

Соринки сна протёр он кулачком,

И скучное отбросил одеяло.

Взглянул в окно.  Чтоб радовался глаз,

Осенний лес все краски враз растратил.

Берёза жёлтым факелом зажглась,

Постукивает молоточком дятел.

Вот воробьёв несметное число

Промчалось низко. Каркнула ворона.

Вот ветром подоспевшим донесло

Далёкий гул разрывов с полигона.

Сегодня дел немало у отца –

Учебные итоговые стрельбы.

Вставай, спокойно спавший сын бойца,

Прошедшего от Волхова до Эльбы.

* * *

Снова слышу в ночи хохот страшного бога.

Мины-ведьмы свистят,  сыплют сажу на снег.

Я кричу,  задержавшись на миг у порога:

«Есть тут жив человек?»

Но ни слова,  ни звука в ответ не услышу.

Только кукла смеётся на скользком полу.

Только звёзды глядят сквозь разбитую крышу

На потухший очаг и божницу в углу.

Таблица элементов у памятника Менделееву

Опять в вечернем полумраке

Стена отвесная видна.

На ней начертанные знаки –

Как дней минувших письмена.

Все было тления добычей –

Его приход не отразить, –

Пока не принят был обычай

на камень знаки наносить,

Чтоб избежать могли забвенья средь сыновей дела отцов,

Былых властителей веленья иль откровенья мудрецов.

Но даже камни обветшали. Их гордость прежнюю не жаль –

Все это давние скрижали.

Видна нам новая скрижаль.

И каждый знак её взлелеяв суровым гением своим,

Поведал миру Менделеев в природе понятое им.

И вот в вечернем полумраке стена отвесная видна.

На ней начертанные знаки – как дней минувших письмена.

Снег падает.

Весь мир заснежен,

Но вечно движется к весне.

Исчислен, разделён и взвешен -

Вещают знаки на стене.

* * *

Я не боюсь суровых испытаний.

Сквозь них пройдёшь – и счастлив ты вполне.

Но этот груз несбывшихся желаний,

Порывов сдержанных – он давит сердце мне.

Чего хочу? Мне звёзд не надо с неба.

Не надобно и праздности в тиши.

Насущного желаю вдоволь хлеба

Для разума, для сердца, для души.

* * *

Я не знал, куда мне душу деть.

Я пришёл в глаза твои глядеть.

Если ты со мною хороша –

В них моя купается душа.

Весело тогда мне и легко.

Радость – рядом, горе – далеко.

Если же их тронет холодок,

Будто бы на озере ледок,

Я в глаза такие не гляжу –

Я боюсь, что душу простужу.

* * *

Я не терял его в дороге тряской

С июньского, всем памятного дня.

Ключ от квартиры нашей ленинградской

Валяется в кармане у меня.

Заржавел он. Ему я знаю цену.

Давным-давно в нём надобности нет.

В той комнате снаряд прошёл сквозь стену,

А стол и книги сжёг зимой сосед.

Коль и умрёт неробкий, так однажды.

Трус умирает десять раз на дню.

Я знаю, что придёт домой не каждый,

А ржавый ключик всё-таки храню.