Анатолий Богатых

Анатолий Богатых

Четвёртое измерение № 27 (123) от 21 сентября 2009 года

Опыты - на излом

 
* * *
 
Не верь в подругу, а верь в вино,

Не жди от женщин добра...

Из дворовой песни подростковых времён
 

...Закат. На земле темнеет. Небесные блещут блики.

Лежит на земле, не тает, сырая густая мгла.

И горек дым сигареты – невкусный, душащий, липкий.

И горечь сдавила горло, гортань твою обняла.

О чём ты, дружок, горюешь, чего ты добиться хочешь?

И куришь, и на ночь глядя теребишь в руках пальто?

О чистой своей, о верной, о вечной любви хлопочешь? –

Птицы в таком наряде не видывал здесь никто.

Представь на земле живущих, о тьме столетий подумай.

Узнаешь, как жили люди не хуже тебя умом,

как мучились, как страдали... Но – радостный иль угрюмый

все на земле находили пристанище, а не дом.

Молясь о Слове, о даре, лбом прижавшись к иконе,

цепью гремишь земной иль в облаках витаешь.

Понял о жизни то, что ничего не понял.

Знаешь о ней одно – что ничего не знаешь.
 

Не повезло, не случилось... В судьбе такое бывает.

Попробуем вновь подняться, взглянуть на Небесный свет.

Видишь, заря играет, и ветер вовсю раздувает

пленительный и прекрасный – сегодняшний твой рассвет.

Как свеж и морозен воздух! Погасли звёздные блики.

...Есть истины для поэта, одни на все времена:

в любых переплётах странствий ему не изменят книги,

и дом его – поднебесье, и Муза – ему жена.

 
1996–2000

 
Сон
 
...впереди ни огня, ни следа,

всё темней и ненастней дорога.

Чёрным паром клубится вода

на проталах – у волчьего лога.

Одинокая стынет душа.

И скрипит – отвердевше и голо –

синий снег под ногами, глуша

жаркий хрип воспалённого горла.
 

И Всевышнего милость дразня,

возроптал я с бездумностью зверя:

– Почему Ты оставил меня

среди поля тоски и безверья?

Столько лет не молившись ни дня,

не сметая с икон паутину,

я Тебя не отринул, меня

почему Ты сегодня покинул?
 

Но безмолвье полночной поры

на земле бесприютной стояло.

И неслись – и сшибались миры,

рассыпаясь в межзвёздных провалах.

Павши навзничь, бездушного льда

ощутил я знобящую стылость.

И упавшая следом звезда

в изголовье моё закатилась...

 
1981

Из рукописи книги «Городская окраина»

 
Четырнадцатое марта
 
Скорый пекинский устал в подъёмах,

в кручах байкальских, в пылу ветров...

В прямоугольных дверных проёмах –

синяя форма проводников.

Парень-китаец и розовый Мао

зданья и рельсы берут в прищур:

кормчий с портрета глядит лукаво,

парень с подножки – насуплен и хмур

в форменном френче и в брюках зауженных.

Может, одиннадцать лет назад

тоже и ты добивал безоружных

юных израненных наших солдат?

Может, и ты побывал с автоматом

в марте на северной стороне, –

с тёмной жестокостью азиата

крови хлебнувший не на войне?

Снова весна. Небеса в лазури.

Только невыплаканно кричат

с давнего снега, со льда Уссури

лица безглазые тех ребят...

 
1980

Из рукописи книги «Городская окраина»

 
Ирина
 
I
 

Только десять часов на свиданье отпущено было нам.

И уже расстаёмся, единой минуты не медля.

Ты осталась одна (ни родных ни знакомых) на станции Зилово,

на 6668-м километре.
 

Одиноко пошла по платформе двухмастным зверёнышем –

в чёрной шубке и шапке из жаркого меха лисы,

показавшись на миг беззащитным и робким детёнышем,

потерявшим семью и не знавшим законов лесных.
 

Пахло угольным дымом. Ладонь холодела от поручня.

Клубом белого пара, вздохнув, одевался вокзал.

И обиженный сон, дожидавшийся, кажется, с полночи –

не увиденный нами, забыто в подушке лежал.
 

Где-то справа граница, и поезд торопится влево.

Стынут мёрзлые шпалы. Вагоны идут чередой.

...Я вгрызаюсь зубами в кусочек хрустящего хлеба,

что на завтраке был второпях недоеден тобой.

 
1978

Из рукописи книги «Городская окраина»

 
II
 

В полночный час в домах знакомых

ищу приметные черты.

Быть может, в уличных изломах

случайно встретишься и ты.

Шагни неслышно, не приветствуй,

вспугни плащом воронью мглу.
 

...Другим досталась по наследству

кровать скрипучая в углу.

(Вот эту родинку из детства

не позабуду. Как иглу

укола совести – картинку

прощанья – помню, – грустен, тих.)

Другие тянут крохотинку

стипендий нищенских своих,

ржаного хлеба четвертинку

беря к обеду на двоих...
 

Когда бы знать, что будет с нами,

когда бы вещим верить снам!

Любовь убитую мы сами

похоронили. Не руками, –

но не отмыть ладоней нам.

 
1979

Из рукописи книги «Городская окраина»

 
Прошлое
 
Нынешней ночью – кромешных потёмок

глубь созерцая – придумалось мне:

в доме оставлен ослепший ребёнок,

взрослыми брошен...
 

Бревно на бревне,

дом оседал. Неразумные твари

стены точили, и пахло грибком

в комнатах дома. И было по паре

тварей на стену. И восемь – на дом.

Немощный, бледный, со слабостью в теле,

белые в тьму упирая зрачки,

мальчик вжимался в простенок; и пели

странную песню слепые сверчки,

дом разрушая, из стен выпуская

живших когда-то людей голоса.

Слов проплыла шелестящая стая,

слуха коснувшись...

Смежая глаза,

он обмирает и голову клонит,

тёмной, неведомой силой влеком, –

падает на пол, уткнувшись в ладони,

нож ощущая шестым позвонком.

 
1982

 
* * *
 
...Две рюмки – похмелье, вареньице к чаю.
В домашнем застенке на лире бряцаю.
 

Осенний мотив навязался с утра:

– Мы вольные птицы! Пора, брат, пора...

 
1988

 
1917
 
...Так и было: встречали их песней, недужной и вечной, –

что прощанья, что встречи – у нас эта песня одна, –

и, с Великой войны принимая калек и увечных,

над великим страданием выла больная страна.
 

Так и было: поникли убитою славой знамёна,

горьким дымом тянуло от скорбных, голодных полей

над венцом подневольным униженной царской короны,

под оглохшим набатом святых Православных церквей.
 

И от зорь нестерпимых на годы полмира ослепло, –

это небо пылало, и пламени не было дна,

это было исчадьем грядущего вечного пекла.
 

И на Русскую землю всходил Сатана.

 
1987
 
Памяти Ирины Одоевцевой
 
Позади – гонимое

по миру житьё.

Впереди – родимое

вечное жильё.
 

Гордость – паче чаянья –

запасая впрок,

долгих лет отчаянья

размотав клубок, –

по Господним пастбищам

протянули нить...
 
И –

на кладбище воротились жить.

 
1990
 
* * *
 
...Вот говорят: «Не стоит пить,

всю жизнь паря за облаками,

что нет тебя, что ты не с нами

и что нельзя с тобою жить...»

 
Всё так.

Но так тому и быть.

А каково мне – трезвым – с вами?!.

 
1991
 
На пороге
 
Близятся сроки, – и голос мой глуше,

слово прозрачней, смиренней мечта.

Глянешь окрест ли, – всё мёртвые души,

в душу ли глянешь – в душе маета.
 

Славы хотел он, – и не было славы.

(Позже ты понял, светлея лицом,

что и не надо бесовской отравы, –

славы –

             средь мёртвых

                                    прослыть мертвецом, –

многого стоит, да малое значит.)

Но заходила хмельная удача

в мой полуночный незапертый дом,

мокрые ножки у печки сушила,

рученьки грела над поздним огнём,

песенки пела – да сердце пьянила.

Счастлив он был, – ему недруги мстили,

грустная Муза с ним дружбу водила,

жёны ласкали и девы любили, –

где мои годы? Пропали, уплыли, –

пыль? или дымный туман впереди?

облак ли лёгкий? – гляди не гляди, –

всё маета. Да беда впереди.
 

Не разминёшься, дружок.

Выходи.

 
1986
 
* * *
 
...Пугливой мыслью не объять

разор-беду в родимом доме.

Опять страдать, опять стоять

на перепутье, на изломе.
 

Умы во мгле, сердца во зле,

но мы стоим себе, не тужим.

В какой стране, в какой земле

живём, какому Богу служим?
 

И не пора ль забыть слова

народ державный, сила, воля? –

ликует гордая Литва,

Орда бунтует в Диком Поле.
 

А мы под сволочью живём

который год, – и долги годы!

И обернулось тёмным сном

безумье гибельной свободы.
 

Кто проклял нас? Кого винить

в судьбе расхристанной? Откуда

считать позор – и хоронить

самих себя, но верить в чудо?
 

...И неизжитый детский страх

меня туда ведёт, где злая

стоит звезда сторожевая

в суконном шлеме – на часах...

 
1998

 
* * *
 
...Но как странно – во Франции, тут,

Я нигде не встречал мухомора.

 
Наверное, счастлив, кто видит пейзаж за окном,

где празднуют вечное лето и солнце стрекозы,

где берег лазурный обласкан весёлым лучом,

где синее море, и рыжие пляжи, и розы...
 

Мне снится другое: сияющий северный снег,

обмёрзшие стены, проросшее звёздами небо,

ночное зимовье, где горькую пьёт человек,

где быть я хотел, – и где я не случился и не был.
 

Увы, не пришлось мне себя испытать на излом,

и юность вдовела без строгого, мужнего долга.

А властная Муза, задев своевольным крылом,

диктуя своё, увела далеко и надолго.
 

Средь ночи проснёшься, холодным разбуженный сном,

замрёшь, отирая мужские, колючие слёзы.

А снится всё то же: земля, опалённая льдом.

Не синее море, не рыжие пляжи, не розы...

 
1999
 
* * *

 
...На свете белом

живёшь-горюешь,

слова рифмуешь,

плетёшь умело.

И то и дело

дохнёт ненастьем,

бедой-напастью, –

себя не чуешь...

Вздохнёшь устало:

чуть-чуть бы счастья,

любви б немного!

Но не пристало

об этом – малом –

тревожить Бога.

В безбрежном небе

наш тесный жребий

не нами брошен.

Под этой ношей

часы плетутся,

года несутся,

скрипит эпоха...

Тебе – иное,

твоё земное –

перо, бумага.

Всё остальное

не стоит вздоха

и –

не во благо.

 
2001
 
* * *
 
...А нынче – в месяц-ветродуй –

китаец-маг, мудрец Фэн Шуй

решил, что близкие должны

меня покинуть. Не нужны

мне ни семья и ни друзья,

и пусть один тоскую я...

...Ещё любимых сжался круг, –

ни добрых лиц, ни тёплых рук

и ни сердечного огня.

Утраты свыше решены...
 

Так незаметно год прошёл,

и новогодний грянул стол.
 

...И вот - ни сына, ни жены

и ни другой. И не слышны

друзей и смех и разговор.

Ни девы юной... Просто мор!

Сплошной раздрай, сплошной разор.

Пустыня. Сокол нищ и гол.

Один сиди себе – кукуй...
 

Ужо тебе, мандюк Фэн Шуй!..

 
2004
 
Опыты
 

...Каждый был молод, красив был и строен. И что же?..

Время безжалостно годы на лицах итожит.

Вздрогнешь однажды, очнувшись... Любить, но кого же?
 

Радуйся всякой минуте, не говори: «Навсегда!».

Канет и наша любовь, как другие твои, в никуда,

И не воротишь... На время – не стоит труда.
 

Выслушай, девочка, доводы мысли несложной:

Страсть не однажды ещё и головку и сердце встревожит.

Будь благодарна минуте... А вечно любить невозможно.

 
2005
 
* * *
 

...Ну и где ж твоя слава, детёныш Эола?

Горе мыкаешь, странный, чудной человек.

Вот и жизнь подошла осознаньем былого –

как куска прожитого, без меток и вех.
 

Что же там, впереди, в перепутьях мелькает

за излукой речною, за синей горой? –

Это время стекает, тончает, мельчает

над апрельскою полой водой.
 

Снова душу готовя к Причастью Христову,

вновь и вновь проживаешь былые грехи.

А простятся ль тебе этой жизни оковы?

Пустословье? Молчание? Ложь? И – стихи?
 

Но, упав, поднимаешься снова и снова.

И тебе не с руки горевать о былом,

если было однажды даровано Слово,

если д а д е н о было прожить на излом...

 
2008
 
© Анатолий Богатых, 1978–2009.
© 45-я параллель, 2009.