Травой...
Я когда-нибудь стану травой,
Когда март будет в самом начале.
Молчаливой, упругой, живой –
И не ведающей печали!
Вот тогда-то я прозвучу
Гимном небу, весне и свету,
Разрезая подобно мечу
Благодатную землю эту!..
Я раскину свою листву,
Как простёртые к солнцу руки
В бесконечной хвале божеству,
Воскресившему – не для муки…
Я вернусь – сама жизнь и сила:
Гибкой, вечной, неистребимой.
Непохожей на то, что было
Мною до – и промчалось мимо…
В этот день – да умолкнет вой!
Да сотрутся страданий грани!
Я когда-нибудь стану травой.
Все мы станем. Мы все ею станем.
Мой кот нахмурен...
Мой кот нахмурен. Холодно коту.
Спасибо, кот, тебе за доброту,
Проявленную в виде снисхождения
(Что ясно по хлестнувшему хвосту)
Ко мне, решившей руку протянуть
К величественной царственной особе,
Погладившей вразрез блеснувшей злобе
В зрачках – и вмиг угасшей на лету,
Расколотой о тонкий лучик света,
Сыскавший в мокрой туче в октябре
Последнюю из крохотных прорех…
И я, и кот – мы понимаем это.
В такое время суток, года, жизни –
Искать тепла не противозаконно.
Мой кот не покидает подоконник.
Зажмурился (теперь ему неловко).
Устал следить за тем, как люди в парах
От дальней по проспекту остановки
Перебегают реку по мосту.
Кот обездвижен солнечным ударом.
Спасибо, кот, тебе за теплоту,
Обещанную на зиму до марта.
Герань наивна, и опять в цвету.
А знаешь, кот, ты солнечный, наверно
(Цвет шерсти абсолютно ни при чём)!
И как бы за окном ни стало скверно –
Ты будешь моим солнечным лучом.
Северное сияние
(Отрывки из писем к маме)
Выше голову, спину прямо.
1
«Прости меня, мама!
Я улетаю – за северное сияние!
Он – не красавец. Но это его обаяние,
Из-за которого внешности не замечаешь…»
2
«…Мамочка, ты наверно, по мне скучаешь?..
Перелистала все старые фотоальбомы?
Дочка твоя так давно не бывала дома!
Сердце теперь разрывается на два края...»
3
«…Выросла дочка: не в кукол – в любовь играет,
Не избегая двусмысленности многоточий…
…Знаешь, а здесь – очень звёздное небо ночью.
В нём есть Большая Медведица рядом с Малой.
Мы же с тобой – вздыхаем опять устало,
И засыпаем, ложась вместо тёплых постелей
В шаткий гамак из меридианов и параллелей…»
4
«…Мама, прости. Я прилечу, очень скоро –
Я всей душой обниму наш прекрасный город,
Мягко толкнув рукой, отворю калитку,
Тихо пройду дорожкой из красной плитки…
Только уладится, капельку!.. Время – вода…»
– Мамочка, здравствуй. Я к тебе навсегда.
Значит, я никогда не узнаю, как близится старость
Жизнь линяла с меня, предвещая: недолго осталось.
Бархатистые тени деревьев легли на рукав.
Значит, я никогда не узнаю, как близится старость,
В равнодушных морщинках тропу наконец отыскав…
Жизнь щадила меня, всё ж даруя несчастную смелость –
Чтоб хлебнуть её самый последний, прощальный глоток…
Значит, я никогда не узнаю, как выглядит зрелость,
Распускающаяся, как первый осенний цветок…
Майский ветер терялся меж складками хлопковых юбок,
Щекотал мои ноги качающейся травой…
Значит, я никогда не забуду, как радостна юность –
Значит, я в ней останусь, запомнив её таковой…
Вот из парка – домой, обходя незадачливых встречных,
Вдоль аллеи. В древесных стволах время чертит круги…
Значит, скоро увижу, как падает занавес в Вечность.
Я предстану пред ней – и раздам все земные долги.
Звёзды над Городом
Звёзды пылали холодом.
Звёзды кормили голодом.
Не отвлекаясь в стороны,
Звёзды пытали Городом.
1
Ночь опять изрешетила небо
Маленькими дырочками звёзд.
Мне тепла – не выдано, как хлеба.
Мне тепла – не велено, как в пост.
Через синь – проскваживает белым
И великим. Чтоб – колоть, колоть.
Ночь в окне доводит до расстрела
Душу, замурованную в плоть.
Звёзды не стреляют холостыми.
Каждая – никак не больше пули.
Звонкий иней в их сиянии стынет.
Что же вы в глаза мне заглянули?!
Я же ведь – живая, я – другое…
Или вы решили мне назло
Отобрать последнее, живое,
Крошечное, в сущности, тепло?!
В вашу силу так легко поверить –
Вас всё больше на меня одну!
Тучи раскрываются, как двери.
Небо набирает глубину.
Мироздание осуждать не вправе,
С чуточной душой наперевес,
Что смогла бы противопоставить
Я – в ответ величию небес?!
Тучи молчаливо усмехнулись.
Небо поглощает глубиной.
Каждая звезда не больше пули,
Застрелиться – хватит и одной!
Я – как на ладони! Льют мне в душу
Боль, как ледяное молоко!..
Только Город – тёплый. Он – живущий.
Город спит. Ему неглубоко.
2
Выписан строительный регламент –
Детище одной из многих стран
Вздрогнет, и квадратными углами
Вспорет геометрию пространств,
Вызреет под звёздами всей мощью
В сто кирпичных годовых колец!
Город в землю накрепко пророщен.
Город жив биением сердец.
Только он сравняться с Небом в силах,
Холод одомашнивая в пыль,
Привечая хилых и унылых,
Притупляя звёздные шипы.
Город – миллион сердец в квартирах.
Все они стучат не для меня.
Потому – мне быть мишенью тира,
Целью для открытого огня.
Звёзды-блёстки, да Луна без решки.
Да бездомный холод на дому.
Да сквозняк в те стреляные бреши
В пыльную кирпичную тюрьму…
Город гложет дырами пустыми
Многих окон, равно мне чужих.
Звёзды не стреляют холостыми –
Белый иней, колкий иней в них.
Молитва огню
И ныне. И присно. И во веки веков.
Аминь.
Пожар! Люди глохнут от колоколов!
Сгинь!
Чтоб сердце в груди воспалить – искры от костра
Хватило!
В ней сила
Решительна и быстра!
Непреодолима
Великая власть Огня…
Сноп искр – все мимо,
И только одна – в меня!!!
Пожарная вышка обрушилась сразу.
Навзничь.
Стихии не выдержала. В насмешку – с неё и
Начал.
Оранжевый дикий праздник лишал
Окраса.
Оранжевый – как лишай,
Как чума, заразен!
Лишал – разносимый ветром
Лихих полей
В секунду на целый метр –
Домов, церквей!
Лишал он всего! Заборов,
Преград не зная,
Вторгалась полночным вором
Жара шальная.
Церквушка, упав, рыдает,
Собой моля.
Воде не дотечь сюда – нет,
Не даст земля…
Ближайшая речка ныла:
«Никак не могу!
Ведь я берега иные
Уже берегу…»
Удушлив. Накрыл одеялом.
Не знал пощады.
Расплавленным солнцем стал он
Над тьмой дощатой.
Всё, что не дается, упрямится –
Станет лишним!
Сиротами печи объявятся
На пепелище…
Оранжевый и слепящий
Палач. Смертоносен.
Мир вашему праху, спящие!
Вечная осень.
Полвека назад, вчера, сегодня, и впредь –
Гореть!
Чтоб сердце моё залить, не хватит
Морей.
Чтоб сердце моё задуть, не хватит
Ветров.
И ныне. И присно. И, верю, во веки
Веков.
Зенит часов
Зенит часов. Счищаю молча копоть
Прошедшего в отчаянии дня,
Не нарушая тихий-тихий шёпот
Огня…
Секундной стрелке вздрагивает в такт
Бесценный пульс источника печали.
Бывает, всё случается не так,
Как обещали…
Глаза слезятся… Всё очки – разбиты!
Я розовые стёкла соберу
И вычеркну фамилию из титров
К утру…
Приходится проращивать рассвет,
Когда на выбор не дано иного…
Спрошу себя: что дальше? А в ответ –
Ни слова…
Пограничник
Ключик, моторчик, дурные привычки.
Сам – заводной.
Не заплывай за буйки, пограничник!
Что ты, опомнись, родной!
Солнце солёную воду лакает.
Пляжный закрыт сезон.
Шёпотом море моё утекает
За горизонт…
Что-то ласкающе шепчет ветер –
Но невпопад.
Где полукруг накаляется светом –
Там водопад.
Что-то пугает и манит на сгибе –
Может быть, край…
Ты уподобился сказочной рыбе.
Не заплывай.
Там наизнанку волны застелены,
Рушатся ввысь…
Там и акул, и пираний немерено –
Поберегись!
Ключик потерян. Моторчик чихает.
Брось свои шалости, брось!
Медленно море моё вытекает
Через меня насквозь…
Поторопись – и вернёшься целым
Под беззащитный зонт.
Сядь вместе с солнцем, которое село
За горизонт…
Тихо всходя на изнанке моря,
Прячет себя за край
Солнце, погаснувшее в разговоре.
Больше не заплывай.
Тревога!
Сирена гудит. Тревога, опять тревога!
Нас много
В подвале, много. И мы хотим мира, не войн!
Подвал – как тупик. Оконченная дорога,
Которую забираешь всегда с собой…
Невидимый страх окружает со всех сторон.
Наш сон
Тревожен и обречён. «Пусть лучше во сне…» –
Об этом шептались друг с другом она и он,
Забыв, что их слышат, и что – не наедине…
Сирена поёт. Сирена пронзает жилы.
Живы!
Сегодня мы всё ещё живы. Сегодня? Вчера?..
Сирена течет сквозь нас, выпивая силы.
Дыши! Если дышишь – то можно не умирать.
На миг – тишина… Мы до смерти жить хотели!
Метели
Бездумны и злы. Нас сметает, как серую пыль.
Держи мою руку. Крепче. Теперь – полетели!
Взглянуть на прощанье на адмиралтейский шпиль…
Изгнание души
Он жил, как все. И чувствовал – как все.
И знал он – всё: триумфы и лишенья.
По жизни, как по взлётной полосе,
Бродил и ждал ко взлёту разрешенья.
Он ждал. Кровь стыла. Боль вставала дыбом –
Никто не мог понять. Не стал бы слушать.
Давясь вином и сигаретным дымом,
Он изгонял свою живую душу –
Как будто сам не стоит ни гроша,
Как будто счастье мимо прометнулось…
Поплакав о себе, ушла душа –
И больше в это тело не вернулась…
А он – всё жил, не ведая о том.
И думал, что теперь-то – всё прекрасно!
Душа ушла, покинув этот дом,
Однажды ею занятый напрасно.
Мимо этого дома идут поезда...
Мимо этого дома идут поезда –
И теряются между рассветом и ночью.
Города, города, города, города…
Ты уехал. Мой путь стал на счастье короче.
Я ходила к перрону – составы встречать.
Там все ждут. И, в своё ожидание веря,
Не идут далеко. И боятся стучать,
Робко стоя у настежь распахнутой двери…
Я с перрона ушла. Я и дома дождусь!
Если мне суждено, уж конечно, дождаться…
Под колёсами сталь шелестела, как грусть,
Ну а грусть – успевала со сталью промчаться…
И случались костры, и случалась заря,
И случались неведомые города…
И случалась любовь. Ведь, наверно, не зря
Мимо этого дома идут поезда…
Кошка нужна тогда...
Кошка нужна тогда –
Или, верней, тому,
Кто так решил: всегда
Жить себе одному.
Этот критерий прост,
И безотказен притом:
Машет собачий хвост –
Кошка хлещет хвостом.
Путаются провода,
В гневе шумит прибой…
Кошка, с тобой когда,
Всё-таки – не с тобой.
Как божество из сна,
Лапы поджав, лежит –
Будто сейчас она
Жизнь мою сторожит.
Мыслям её бытия
Выверен свой предел:
Хоть она и моя –
Ей до меня нет дел.
Ветер, слепой щенок,
Кутается в паруса.
Кошка идёт на порог –
Невесть кого спасать.
Встану открыть ей дверь.
Дом не похож на тюрьму –
Но, от рождения зверь,
Кошка уйдёт во тьму.
Хоть приласкай, хоть ударь –
Пёс тебя не предаст.
Но, от рождения тварь,
Кошка лапу не даст.
Жизнь для неё – игра,
Гладящая рука.
Кошка придёт с утра
К мисочке молока –
Как её мать точь-в-точь.
Так, презирая дни,
Кошка уходит в ночь.
Небо её храни.
Я люблю твои милые сумерки...
Я люблю твои милые сумерки,
Потухающий жаркий очаг.
Искры кончились. Звёздочки умерли.
Загорелась в лампадке свеча.
Я такой же была неразумною,
Как плакучая ива в окне.
Обо всём, что тобой передумано,
Нынче вечером ведомо мне.
Не осталось, как не было, нашего –
Чёт и нечет. Твоё и моё.
Позабыть бы, о чём ты не спрашивал…
Мотылёк на лампадку клюёт…
Только чувств больше не обнадёживай,
Впредь в зыбучую сеть не зови.
Ибо знаю я всё, что положено
И возможно узнать о любви.
В страну неотправленных писем
В страну неотправленных писем идут поезда.
Под грузом несказанных фраз содрогается твердь.
Составы цепочкой идут и идут в Никуда –
Увозят секреты на смерть, за конвертом конверт.
Прощайте, слова. Я молчу вас. Закрыт чемодан.
Незримое Время на всё налагает печать.
Когда я словам свою душу и сердце отдам –
Тогда и придут поезда, призывая молчать.
Последний кивок. Всё как надо. Проверен билет.
Немой контролёр мой багаж забирает из рук.
Свисток паровоза – и Прошлого будто бы нет…
Я помню, как мы расставались. Мир замер. И вдруг
Взрывается бомба: оборвана красная нить!
Разбитая память стенает на все голоса.
Так больно, что ясно: не стоит о том говорить.
Срывается голос – и мне остаётся писать.
Заветные письма, пройдя половину пути
В то место, куда не дойти, не доплыть кораблю
(Что чаще всего начинаются словом «прости»,
И чаще всего завершаются словом «люблю»),
Исчезнут. Никто не получит их и не прочтёт.
Никто не узнает, как ручка дрожала в руках…
В стране неотправленных писем хозяйствует лёд;
Да снег, словно саван, лежит на бумажных клочках.
Признания, чувства и эти простые слова,
Забытые нами, навеки останутся тут.
Тягучее время, не выдержав, рвётся по швам.
Колёса стучат. Неотправленных писем не ждут.
Пройдя оба света, на Том и на Этом, увы,
Тем письмам не встретить того, кого звать адресат.
Мы оба с тобою находимся в мире живых.
Но мы существуем на разных его полюсах.
Седое пространство, иссякнув, отметит версту –
В последний сугроб криво воткнута старая жердь.
Здесь нет разворота – мой поезд идёт по мосту.
Молчанье мучительней – или страшнее, – чем Смерть.
Однажды зимой, в снегопад, на окраине дня,
Приду на железнодорожное полотно.
В страну неотправленных писем возьмите меня!
Я всё же решилась. Найду и отправлю одно.
Что положено знать человеку
А когда-нибудь будет зима.
Мы, наверно, забудем друг друга.
Мы забудем, как сходят с ума
От неловкости, счастья, испуга…
Пролистав до конца календарь,
Мы забудем прошедшее лето
И тот день, что сумел навсегда
Изменить преломление света.
Потеряв, чтобы не находить,
В этой взбалмошной жизненной тряске
Разорвём мы последнюю нить,
Совершенствуя лица и маски.
Станем верными мыслям и снам.
Станем старше. Быть может, мудрее.
Наконец разразится весна.
Нас другие вниманием согреют.
Но, нося эту рану – печать,
Коих в каждом по мелочи уйма,
Мы научимся не отвечать
Опрометчиво и предсказуемо –
Потому что незримая боль,
В нас живя непрорвавшимся воем,
Отведёт слишком жалкую роль
Исключившим друг друга обоим:
Охромевшие, будем брести,
Кое-как на судьбу опираясь.
Всё тепло – растеряем в пути.
За порогом усопшего рая
Мы сумеем вынашивать тьму,
Не бросаясь в неё, словно в реку;
Научившись всея и всему,
Что положено знать человеку.
Мы освоим все способы жить,
Извиваясь ужаленным змеем.
Мы разучимся только любить.
А вот вспомнить – уже не посмеем.
© Анастасия Жирнякова, 2017.
© 45 параллель, 2017.