Away
Ты сидишь в белой комнате: соль, крупа, за заклеенной ставенкой – гниль и прель.
...К омерзевшим чудовищам прикипал, отвернёшься – забудешь, на что смотрел. Там – стотысячный родственник звал пить чай, в общем улье распарен и туповат, эти головы-чайки кричат-кричат, и ты сам как крылатая голова. Ты тащил их – живую больную дрянь – за помятые перья в простор и синь: «Ну, начни шевелиться, очнись, воспрянь, боевитую песню заголоси!».
Не тяни их, обмякших, – захлопни дом и сквозящие щели тряпьём заткни. Тишина обескровит, покроет льдом, поползёт по закладкам любимых книг.
Смой их с рук, смой их с кожи, ты чист и смел – одинокое дерево, лист в воде. Рухнет с ветки в окошко созревший шмель насекомою рожей в тебя глядеть. Не смеются, не помнятся – спят, молчат, и почти выносимы, и хороши.
Только в белой земле твоего плеча их завязшие ногти – как корешки.
Баюшки
Младенка ловит губами мокрый и сладкий сосок –
и визжит, визжит.
Ей бы так и продолжить – лысой, кричащей, босой,
но судьба – изжить,
покрыться одеждой, надеждой, косами, трескотнёй,
золотым огнём.
Не пить молока. Становиться для матери ласково-неродной.
Не жалеть о том.
А сейчас хватает, несёт в кулачках погремушный гром
и боится вся,
для неё сейчас руки-в-которых – опора, земля и дом,
защитить и взять.
У неё голубая огромная пропасть вокруг зрачка
значит ничего,
а «чего» возникнет с первого пьяного дурака –
задохнись и взвой.
А найди ту грань, когда начинается циферное «когда»
беготнёй страниц.
Так боса и лыса – и вот всё разъяла на «нет» и «да».
Здесь и развернись.
Потягушки ручками-ножками, безответственное оно,
чудесатый эльф,
потолок в звезду, крылья туго спелёнуты за спиной,
патефон, Фреэль.
Вертикальной тропой – здравствуй, свет – остановите ум –
я с него сойду.
Бог тетёшкает, вторишь: агу, люли-лю, омманипемехум,
ой да ай-ду-ду.
И спишь, как дитя, в игривом вздрагивающем свету.
Curriculum vitæ
Между листков закладывали, чтобы запомниться или хотя бы попробовать:
прядки волос, фотографии пулевых-боевых пустот, разложенье семейного положения;
заходили и ложились в лодку страниц без одежды и обуви,
смотрели мёртво, – и магний в них отражался потусторонним жжением.
(«Расскажите, помните ли вы свой день рождения?»)
Вспомни день до рождения: где свет уже на расстоянии схваток,
там рыхлые кишки вселенной разводят, и время выкатывается наружу.
Ты получаешь круглое имя: Вишневская Малгожата;
и все твои пути и прозрения вписываются в крохотную окружность,
как лицо – в квадрат фотокарточки; пустотелый инсект прошлого
садится в рамку – комочком щеки, волос ароматным месивом.
Согласно результатам исследования, у подавляющей части опрошенных
душа и память семиграммовые совсем ничего не весили:
оставалась мелкая стрелка. Она оборачивалась и вела
с последней страницы и к имени, стирая и сокрушая расписанное:
инфографику тщательно обведённого добра и разумного зла,
звания – магистр взрослых наук, жемчужина мысли и двоемыслия.
Кто ты, маленькое лицо, испоганенное летом и осами,
младенец, распухший от крика, больной, анафилактический?
Кто ты, сухая ягода, перебегающая по плоскости
длинных годов тяжёлых до самой последней своей владычицы?
Владычица тихо вздыхает – и вмиг засыпают старые звери, падают птицы.
Корявые руки движутся.
Перелистывается страница.
Kali
если он – слепец то она – прости за корявоязычие – но слепица
как певица – тупица – птица – спица – околица
окололицевое ничто тянет наклониться – вкричаться – слепиться
но даже тьма – не видится не дышит в нос не шершавится и не колется
первой рукой она смотрит куда – зорче кречета и крота
второй – разминается времени чёрная мокрота
третья рука удерживает четвёртую
чёрная мать ложится рекой – и в ней устало дрожит вода
младенческий вой и огонь в пустоте её живота
она ищет и щупает – ничего – не мягкое и не твёрдое
формы плещутся плещутся и разносят её несут
несут несутся не-существа не-сущно-не-вещно не существую
пятая ищет другое но пожимает шестую
и там она растрещалась по швам располошилась – не суть
а в том и смысл что ничего и шумит она как поток
а потом
рассыпается в капли – и смерти своей не чует
Ихтис
Джим Солонина – улыбка, обглоданная цингой.
Ногу улитки обкладывают, так и просится на убой,
ихтис, ихтис, склизкая тварь, проглоти его, проглоти,
и сердце Джима затикает ближе к пяти.
Завошкается впотьмах крючок между рыбьих губ,
рыбье тело сверкнёт, завёрнутое в фольгу,
золото Аурелито, младенческой жабры стон,
рыба, рыба, абортированный эмбрион.
Питер – малёк с мизинчик, рот – материнское молоко,
тикает лёгким сердцем, подмигивает плавником.
Крюк опускает в воду полумесяц руки – и цоп.
***
...ихтис, сбивчивый таймер, гибель с детским лицом.
© Анастасия Спивак, 2015–2020.
© 45-я параллель, 2021.