Анастасия Лобанова

Анастасия Лобанова

Четвёртое измерение № 18 (474) от 21 июня 2019 года

Тишина полусонных комнат

* * *

 

Минутное лето – прозрачное, как органза.

Привычная выкройка дня – желтоватая калька.

Изнанка столицы. Не так удручает пейзаж,

Как беспрекословность, с которой к нему привыкаю.

 

Не жду новостей, не тревожу стихами блокнот.

Случайные чувства похожи на лёгкую дымку.

За тонкой стеной молодёжь распивает вино

(Так странно кого-то – не нас – называть молодыми).

 

Как ловко, как пакостно жизнь округляет углы.

Не вынесли крылья – отращивай когти и жабры.

Уснувшая память едва встрепенётся: «Курлык!» –

И станет пустынно и страшно, как после пожара.

 

А, значит, пора каламбурить, куда-то бежать,

Закатывать сцены, глаза, стеклотару с аджикой.

И стыдно признаться, и чистосердечно не жаль

Бесчисленных нас, незаметно себя переживших.

 

Столица раскиснет по контурам, всхлипнут огни –

Спеши покупать свитера, опрокидывать шоты...

Лишь мелкой царапинкой еле заметно саднит

Желание искренне верить хотя бы во что-то.

 

* * *

 

Я выращиваю себя терпеливо, строго.

Я обтачиваю себя, как огранщик – камень.

Я вычитываю себя, удаляю строки,

Не тянусь головой к петле, и к огню – руками.

 

У меня есть я, остальное – поток картинок.

У меня есть боль – пригодится, сожгу бензином.

В голове километры слов (это просто титры).

Не сутулься, родная, ношу дают по силе.

 

Все привычно же: тишина полусонных комнат,

Если звук обронила – катится долго, гулко.

Укрощённая слабость. Пепел летит с балкона.

Ветер лезет под кофту, скупо целует в губы.

 

Это – жизнь. Читай, как газету (сухие факты),

Без истерик, стонов. Спокойствие и no comments.

Через несколько лет столкнётесь (циничный фатум)

В малолюдной кофейне…

 

– Здравствуйте. Мы знакомы?

 

* * *

 

Листы изломаны – сложилось оригами.

Цветы осыпались – побагровели вишни.

Очки раскрошены чужими сапогами,

Но, оказалось, и без них прекрасно вижу.

 

Упали стены – безугольное пространство,

Упали разом – стало быть, стояли косо.

Но ветер ласков со свечей (такая странность),

В когда-то тесную квартиру плещет космос.

 

Не стало почвы – кто-то выбил беспардонно.

Глаза по-девичьи испуганно закрыла…

Но небо бережно подставило ладони.

Аквамариновый покой. Раскрылись крылья.

 

* * *

 

Я знаю, что ношу без силы нести – не дают,

Способна из чая и слова состряпать уют,

Шагать, улыбаясь, по черным затянутым полосам.

 

Умею, кусая губу, не срываться на мат,

Менять неслучившийся крик на звучание мантр,

Подчёркивать талию линией узкого пояса.

 

Я верю, что долгий пробел предвещает абзац,

Что правду, губам неподвластную, шепчут глаза,

А видимость истины – есть показатель готовности.

 

Стараюсь на грубости не отвечать кулаком

(Я – девочка, хоть никогда не ношу каблуков),

И водку смогла заменить поэтическим томиком.

 

Усвоила: путь к Вандерленду – не мрамор – нора,

Закат – предисловие к зорьке (я помню, мой брат),

И «дом» – состояние, не узнаваемость города.

 

Я знаю... о карме, о дхарме. Да много о чем.

Но чем утоляема жажда склонить на плечо

(В минуту усталости) потяжелевшую голову?

 

* * *

 

Тепло улетучилось к октябрю,

Вздремнуть бы невольно – очнуться в мае.

Полгода старательно не курю,

Но зажигалка юлит в кармане

 

И ластится к пальцам. Опять стихи

Растут из глубин воспалённой глотки

Про странную встречу на Fortres Hill –

Поймала тебя у метро за локоть...

 

И прыснула память: прохладный чай,

Отметины рта на горячей шее…

Какая гармония в мелочах,

Как раздражающе-совершенен

 

Короткий сюжетец. И «Summer time»

Звучала в отеле, как будто спойлер.

Два дня перед рейсом Гонконг-Китай…

Никак не забуду (а ты – не вспомнишь).

 

И славно. Снаружи гремит вода.

Впечаталась в кресло, ссутулив хорду.

Плывут разноцветные города

По волнам прошлого. Безысходность

 

Повисла в пространстве, как белый шум,

Горча пережаренным кофе «Галка».

В бесчисленный раз о тебе пишу.

И нервно чиркаю зажигалкой.

 

* * *

 

Утихомирив бытовую круговерть,

Оставив горы покорителям вершин,

Ты объяснишь себе, что серый – тоже цвет,

Что чай без сахара полезен для души,

 

Что реки льются в океаны без труда,

Что неразгаданные истины – тихи,

Что, как ни вскармливай щекастый чемодан,

Тебе останутся лишь память и стихи.

 

Февральский город – оголтелый полигон.

Скулит автобус – растоптался и продрог…

Но, полюбив искусство маленьких шагов,

Ты жарко выдохнешь и выйдешь за порог:

 

Вот так – в поношенных ботинках с хрипотцой,

Вот так – забыв слова, наушники, ключи.

А у зимы такое светлое лицо…

Мерцает снег. И где-то музыка звучит.

 

* * *

 

Полтонны снега выдали за вредность,

Круглеет город – вылощен, пузат.

Листая календарь, споткнулось время,

И покатилось кубарем назад:

 

Опять шуршат предчувствия, как фантик,

Похрустывает счастье, как инжир,

И юность в разноцветном сарафане

По пляжу светлолицему бежит…

 

И детство босоного, тонкокрыло

Торопится подкармливать синиц.

Открытия, ракушками из Крыма,

Ажурно собираются на нить...

 

Но стрелки, встрепенувшись, оправдали

Бокал и пепел, постное жилье.

За пёстрой занавеской стала данность –

И больно проступила сквозь неё.

 

Лишь ручка кропотливо, постепенно

Красивые года взбивает в ямб.

Но дальше – только снег молочной пеной

Кипит, кипит по самые края.

 

* * *

 

Не ожидаю бережной руки,

Не грежу платьем хитрого фасона.

Струятся дни – прозрачны и легки,

И я живу – неслышно, невесомо.

 

Как славно не порхать ночами в бар,

Не ждать шагов, заламывая пальцы,

Ни с чьими именам на губах

В лиловые часы не просыпаться,

 

Не льнуть к окну, не бредить новизной,

Вычитывая прошлое часами.

Какая роскошь – сделаться сквозной,

Существовать, земли едва касаясь.

 

Какая трезвость – выдумки поправ,

Ужиться с неприглядными вещами…

Лишь изредка, на краешке утра,

В рассветные минуты ощущая,

 

Как что-то, не вместившееся в стих,

Как что-то, тоньше талии осиной,

Болит внутри. И август шелестит –

Пронзительно, светло, невыносимо.

 

* * *

 

Мерещишься всюду: в чьих-то изгибах шей,

В птичьих манерах, в детских ключичных ямках...

Опять пробуждаешь рифмы во мне, mon cher,

Присутствуя не-присутствием слишком ярко.

 

Опять замечаю: небо хмельней вина,

Слово под нёбом плавится, как ириска.

Опять ощущаю: невероятность «нас»

Имеет бодрящий, необъяснимый привкус.

 

Спасибо, поскольку учишь меня любить,

Не претендуя рвать на тебе футболки,

Моститься под боком спать, целовать «на бис» –

Любить как искусство, истину, частность Бога.

 

Ты есть у меня. Попытки сближений – блажь.

«Корень инстинкта – вырвать» (заданье на дом).

Останется свет, где кошка вчера скребла.

Ты есть, mon ami. А большего мне не надо.

 

* * *

 

А ширмочку поэзии отдёрнешь –

Увидишь хвост крылатой электрички,

Чужих детей с бурячными щеками,

Полощущихся в ласковом снегу,

 

Твоё окно (кромешное, как дёготь),

Пустое время (чем его ни пичкай),

И будущего мутненькую кальку,

И... кажется, я больше не могу.

 

Рванёшься, как в объятия с вокзала,

Ворчливый пол задабривать мастикой,

Тревожить антресоль, утюжить фартук,

Как будто запоздалую фату…

 

И, может быть, состряпаешь лазанью,

И даже подпоёшь пластинке Стинга.

И рифмы, словно розы в целлофане,

Все ярче, все отчаянней цветут.

 

* * *

 

И когда не останется честных слов,

Узколобой силлабике вопреки,

Развернёшься – и выйдешь в свободный слог,

Распоясав рифму в конце строки.

 

Зашагаешь без права на карандаш,

Ощущая во рту, как глагол печёт,

Покидая бумажные города –

Неземной фонетикой увлечён.

 

Перетерпишь ангину, уймёшь бронхит.

Через горло – бордовое, как закат –

Истерической пеной пойдут стихи,

Не вмещаясь в синтаксис языка.

 

А с прозрачного неба струится звук,

Алфавит закручивая в кольцо.

И на стыке последней и первой букв

Ты внезапно видишь своё лицо.