Пиза. Флоренция
В Тоскане тоска. Спозаранку
Тишина сопоставима с тишиною морга.
Кажется, тебя вывернули наизнанку
И потрогали каждый оголённый
Орган.
Вечерами пригубишь вино,
И хоть бы слышался шум вокзала.
Сильнее дёргая веретено, шепчешь:
«Боже, как же я устала. Боже,
Как я здесь давно!».
И Он смотрит в твоё окно
Фонарём, что светит на
Полквартала.
*
Его взгляд молчалив и кроток,
Как было раньше.
Тебе нечего делать и некому отвечать.
Он смотрит в окно покосившейся Пизанской башней,
Шелестит грязной маркой с буквами «Роспечать».
*
Ты видишь Бога всуе и кличешь его средь ночи.
Он варит эспрессо в траттории наверху.
Его имя всегда на твоём слуху,
И даже местные рыбаки восклицают: «Отче!»,
Деля улов на жарку и на уху.
А Он вот – свесился с Санта-Кроче,
Чтоб лучше слышать всю эту чепуху.
На улице
На улице, где жили мои деды,
Когда-то были яблоневые сады,
Дорога, выгнутая бугром,
Вдалеке – военный аэродром.
На улице, где жили мои деды,
Остались только мёртвых домов ряды.
И за ними Волга – угрюм-река,
Остановка без лавки и козырька.
Вот заладил опять: «Откуда ты, расскажи».
Ну, завод. Окраина. Гаражи.
А от старых яблоневых садов
Не осталось уже никаких следов.
Бокс
Небо над Волхонкой
Затянуло мраком,
А над храмом солнце –
Что за парадокс.
Мама плачет в трубку:
Папа болен раком.
Папа болен раком,
Я хожу на бокс.
Логика и чувства
Затевают драку,
Кто кого в нокаут –
Тот ещё вопрос.
В целом, всё обычно.
В целом, всё отлично.
Папа болен раком.
Я хожу на бокс.
Тренер держит лапы,
У меня есть капа,
Я тащусь до зала
С формой через мост.
Я не знаю, как мне,
Как мне жить без папы,
Как, блин, жить без папы,
И хожу на бокс.
Мюнхен
Штефан курит. Немного нервно.
Воздух влажен, вонюч и порист.
Пачка «Мальборо» – восемь евро,
С Хауптбанхофа уходит поезд,
Медленно набирая скорость.
Турки продают курево, минуя кассу.
Кебаб и табак – запах почти до рвоты.
«Опель Астра» выруливает на трассу
И, рыча, исчезает за поворотом.
Штефан смотрит.
Вот его город. Вот он.
ГутенАбенд, Мюнхен, мы снова вместе.
Мюнхен щурится: мол, ну где ты шлялся.
Вот тот бар, где тошнило на Октоберфесте.
Вот парк, где ты впервые поцеловался.
«Я ушёл».
«Ты ушёл, Штефан. Я – остался».
* * *
Мне снился дом, и дом был из фольги:
И стены, и сервант, и фото деда.
И круглые большие пироги,
Ты представляешь, были тоже из фольги.
И ложка, что всегда нужна к обеду.
Мне снился сон: кругом одни враги.
И ты мой враг – бывает же, приснится.
У них большие лапы и клыки,
И смяли они дом, что из фольги,
И даже не позволили проститься.
Мне снился сон, где я тебя несу
По улице, забытой и зелёной.
Держать тебя так страшно на весу,
Но я твержу, что я тебя спасу,
А ты совсем не хочешь быть спасённой.
Хотя куски разорванной фольги
Исчезнут, как ты их ни береги.
* * *
Ты веришь, что после жизни бывает смерть,
Что после смерти – чёртова пустота,
Что если приспичит вдруг умереть,
Никто не встретит на той стороне моста.
Ты веришь, если Бог и есть, он не триедин,
Ни воском свечным, ни милостью не берёт,
И где бы ни был, ты всё равно один,
А тот, кто с тобой, он, как и ты, умрёт.
И мне часто кажется, что, скорее всего, ты прав,
Что мне, в общем и целом, нечего тебе возразить,
Что живому живое, что к праху прах,
Что последний вздох – и порвётся нить,
И будет вокруг чёртова пустота
И мгла, и тьма, и никто не подаст руки.
Глянь, жёлтый свет на той стороне моста
Отражается в чёрных дебрях Москвы-реки.
* * *
Мне нужен личный город для хандры,
Желательно, где клёны и трамваи,
И гулкие, холодные дворы,
И площадь с храмом, за полночь пустая,
И старый бар, где бармены щедры.
И чтобы в жёлтых окнах вдалеке
Виднелись через толщу занавески
Кастрюлька супа, куртка на крючке.
И двое – с грубым «эр» и «эс» глухим, но резким –
Болтают на не нашем языке.
Да как бы вспомнить правила игры,
Когда уже побит и переборот,
Чтобы найти такой вот грустный повод,
то есть город,
Где можно создавать свои миры.
Москва
В этом месяце – три взлёта и три посадки,
Три отеля, и все на один фасад.
Слушай, я сохранила этот текст
В закладки –
Это значит, нужно меня спасать.
Сама я лечилась рислингом, каберне и рьохой,
Картманом, Стэном и Кенни по «Дважды два».
Слушай, ну ты же видишь, мне правда плохо.
Если рьоха не лечит –
Дело моё труба.
Эй, ты где там? Отвесь мне небесной манки –
В кредит и по дружбе, а то это чистый ад.
Я хожу каждый день от Красного до Полянки,
От Полянки до Красного,
Как солдат.
На Полянке бьёт колокол, пахнет утром,
От домов поднимается кверху вся спесь и стать.
Все говорят: читал твою книгу,
круто.
Наверное, трудно было её писать.
И когда я слышу это «круто», в общем, –
Нужно меня спасать.
Рождество
Хрустят румяной коркой пироги,
Двор замело, и не видать ни зги.
С трухлявой веткой заместо руки –
Стал мусор хмурым белым великаном.
И вот вся жизнь, и так она проста:
Подушек взвод, солений острота.
И славит появление Христа
Владыка с полосой на полэкрана.
Молитва
Говорят, святый боже и святый крепкий,
Но им не верить – моё проклятье,
Я узнаю его в каждой кепке, в каждом высоком усатом дядьке,
В каждой песне, звучащей ночью,
В каждой свечке на панихиде.
Как бы мне не искать его больше,
Отче,
как бы больше его не видеть.
© Анастасия Феоктистова, 2013–2021.
© 45-я параллель, 2021.