* * *
Ноябрь. Ночь. Лиловый город
Размыт дождями в силуэт.
Последний лист, как мёртвый голубь,
Летит, летит на мёртвый свет.
Молчит печаль. Молчит тревога.
И, сколько спящих не буди,
Лишь только шепчет призрак бога
Губами призрака любви.
* * *
И всех простить. Любить и помнить
Лишь только музыку во всём.
Всё – сад округ меня альковный.
Всё – дом.
Перебирать, как руны, листья,
Где сад сияет холодней,
И сны седых евангелистов
Стоят в воде.
Здесь всё – листва. В листве. С листвою.
Обречено в касанье рук.
И обрывается – любое –
Во свет и звук.
И распыляется, и гаснет.
Здесь всё – листва. И всё – костёр.
Здесь только музыке прекрасной
Простится всё.
* * *
В каждом ветре блаженном – лес,
затонувший под небом северным,
В каждой птице взлетевшей – крест,
вознесённый над каждым деревом,
Гость, пришедший с лесным дождём.
мимолётное чувство родины.
Человек человеку – дом,
на осеннем мосту построенный.
* * *
Нам не уйти из этих мест,
Где торжеству осенних месс
Уже обещана награда.
И бьётся праздничный хрусталь,
И проливается печаль
На грудь заплаканного сада.
Мой сад, мой суд, мой дикий рай,
Испей всю нежность через край,
Как эту гибельную осень,
С протяжной милостью дождей.
Не будет музыки нежней,
Счастливее и смертоносней.
Кочевье ветхое певцов,
Корми сердца своих птенцов
Сухим огнём и поздним хлебом.
Живи, поруган и любим,
Осенний мой Ершалаим,
Под гнётом гнёзд и римским небом.
* * *
Когда усну, я в сны возьму себе
Птенцовый пух, лежащий на воде,
Пчелиный свет вечернего огня
Над лодкой, не доплывшей до меня.
И вербный звук единственной струны –
Сквозь ласточкой простреленные сны.
* * *
Как беден звук последнего «люблю»,
Бумажных снов под выцветшей обложкой.
Дешёвый день, подобно воробью,
Ещё клюёт подсолнечные крошки.
Но хлынет сумрак, рухнет под откос,
Затопит дом тюремною водою.
Качнёт фонарь. И корабельный пёс
На скрип луны услужливо завоет.
* * *
Жизнь –
это внезапные птицы,
умноженные на
один неприрученный ветер.
всё остальное –
лишь течение
долгого-долгого неба.
* * *
Если долго тосковать по небу,
то окажется, что
это вовсе не жизненные драмы
протаранили твоё сердце.
это просто ласточки
приютились
на обрывах.
* * *
Смотря в спину уходящего,
розы превращаются
в руины
* * *
В астрах
прячутся гнёзда
встревоженных
аистов
* * *
Впустил в окно ветер.
Как трепещет занавеска
проколотым крылом
бабочки
* * *
В каждой ромашке
ночует
капля солнца,
разбившегося
о землю
* * *
из мгновений любви, в вековом январе,
из всего наваждения зимнего,
дай запомнить не снег в прошлогодней траве,
а багряную ягоду в инее.
* * *
а в город – только на день, под четверг...
потрогать снег, осевший на шиповник,
запомнить пленный берег, плавный бег –
и ничего другого не запомнить.
и вновь туда, где нежно, где родство,
где нет мостов, лишь ветер над водою...
в забытость мест, в заброшенность листвой,
ночующей на солнечной ладони.
* * *
Осталась только дудка из стекла.
Бескровность трав. Сухие губы. Полдень.
А музыка? А музыка ушла,
И без неё – ни слова не исполнить.
Вода ночует в тридевятой тьме,
Версальский дождь падением испуган.
Цепная степь. И ветер – по земле.
И к Богу – бег. По солнечному кругу.
* * *
по какому-то высшему тайному праву
обретаются в людях деревья и травы,
словно нет им счастливей земли.
и зимуют внутри, и цветут осторожно;
о, кого, мне скажи, не целил подорожник,
и шиповник – кого не клеймил.
* * *
где сад ночной теряет цвет,
тоскует лунный человек,
среди стеклянных бродит стен
и шепчет всё: зачем,
зачем?..
ему не больно, не темно,
он стал одним далёким сном
в кругу печальных хризантем.
но шепчет всё: зачем,
зачем...
в нём всё ещё звучит Шопен,
и молча – вслед:
je t`aime
je t`aime...
© Ананда Риц, 2014–2022.
© 45-я параллель, 2022.