* * *
Жить по инерции,
замедленно кинематографично.
Падающая с подоконника чашка
неизбежно превращается
в фарфоровые дребезги.
Только хорошее
Я научилась помнить только хорошее.
Поэтому
я забываю
разбитые тобою блюдце и сердце:
ослепительно белое, с голубой каёмочкой.
За окном третьи сутки – снег.
* * *
Мою смерть принесли в конверте
Тридцать девять белых собачек.
Оказалось, это не страшно –
Утыкаться мордой в подушку
В ожиданье смертного часа.
Оказалось, это забавно –
Так, что хочется рассмеяться.
А нельзя. Потому что мёртвый.
уСЛОВноСТИ
Ничего нет бессмысленнее производства стихов
о производстве стихов
(думала я однажды, четыре года тому как,
бабочку поэтиного сердца прикалывая к картону).
Но вот август, купе, жара, и в моём HTC отчего-то –
«вечный воденников»,
а потом «вечный никритин» и потом ещё кто-то
(чуть менее вечный, но тоже в себя влюблённый).
Никто ничего не отнял, но (уже по привычке)
спрашиваешь: «Почём?» –
(уже по привычке же руку в кармане джинсов держа),
и где-то вверху желудка шевелится слово «дом»,
и сердце, пугаясь такой громадины, пытается убежать.
И ведь помню, как обзаводилась канифолью Jade,
билетом Москва – Бостон, двумя ясноглазыми детьми,
как говорила себе (и другим), что нет,
дескать, не дождётесь, и никогда снова...
Но, собирая, склеивая, соштопывая в одно
рассыпавшуюся army of me,
убеждаюсь, что это возможно только посредством Слова.
Так
И чёрная вода моей тоски
отлитым в солнце ликом растревожена:
так –
воедино сходятся под кожей
две древние великие реки,
так –
прорастает крошечный росток
откуда-то из самой сердцевины
предсмертной боли вскрытого зерна,
так –
по Неве в ночное ходят баржи...
И выпачкана тишиной, как сажей, моя весна.
* * *
Ухожу в тишину.
Закрываю глаза,
как окна
(и рот –
как дверь) в непрерывность голода слов:
ухожу в тишину,
назад,
в земляной кокон
(тёмный, страшно, тепло), и вот –
глядя в оранжевый месяцеслов
неба –
живу.
Полынь-звезда
Моя светлая радость! Моё сокровенное навсегда!
Как ты там – далеко, давно, на другой стороне Земли?
От тебя и к тебе – все мои поезда,
О тебе и тобой – все мои корабли.
У меня крадёт дыханье цыганка-степь,
Голубые астры звёзд мне рисуют сон.
У тебя же – дождь, и утро (и смята постель),
И Святая Елена, замкнувшая горизонт:
Всё тепло и тихо, как свет восковой свечи,
Безмятежно, ясно и вьявь – как твои глаза...
От чего и зачем мой бег, отчего у меня сто тысяч причин,
Чтобы вновь и вновь уходить, ускользать – назад?
Моя радость! Моё отчаянное никогда!
Знаю, ждёшь меня всей памятью, всем временем ждёшь – но
Детскими, призрачными голосами говорят, поют со мной поезда,
И полынный сухой ветер всё бьётся в моё окно.
И когда имя твоё, как жемчужину, перекатываю во рту,
Полынная, злая горечь прокрадывается под язык,
И во чреве железной птицы, режущей синюю, синюю высоту,
Я – лишь слепок отчаяния, запечатлённый крик.
Но стоит тебе прикоснуться к моей руке, замыкая цепь
Молчания, и – призраки-поезда
Останавливаются, и отступает степь,
И тает над горизонтом полынь-звезда.
* * *
М.
Прорастаешь сквозь мои руки, врастаешь в сердце,
Прекраснейший из людей, Небесного Града посланник!
Скажи, как мне, любовь, на тебя насмотреться,
тобой надышаться, тобой, отрада, нарадоваться?
Эта ли радость, Дева и Матерь, душу
Твою полнила, делая знания горечь
и для Святой – едва выносимой, плавясь – в оружие
Света Светлого, в Животворящую Богоречь?
Эта ли радость, Отче, тобой обещана
каждой? Это ли путь тишины берегу?
Щёки мои, как пыльцой, перемазаны вечностью,
Чаша вскрай, и календари не лгут.
Прорастаешь сквозь мои руки, моим же взглядом
Смотришь, любовь, вспять обращая память;
Из города снов к стенам Тишайшего Града
Уходим, и небо смыкается под нами.
* * *
Всё, что пишется взглядом по небу,
не выстукивается по клавишам,
не вычерчивается на бумаге.
Вот и получается «снова-меня-не-поняли».
Я – очень маленький,
но страдаю манией
величия собственных жестов и фраз
(парафраз
трудного детства),
мне некуда деться
от своих рук,
я – кандидат наук
о мёртвых бабочках,
слетающих с языка
(и – прилипших к сухому нёбу),
я боюсь: сквозняка,
превратиться в амёбу,
темноты, воды
и того, что меня – догонят...
P.S. Но то, что пишется взглядом по небу…
* * *
А так хочется урвать напоследок чуть-чуть черничного,
дымчатого, едва созревшего лета,
Но в трёх полуднях пути снова щурится хищная Боинг-птица,
И тогда я широко открываю глаза,
немедленно слепну от слишком яркого света
И понимаю, что, в сущности, это всё тебе снится.
И я оборачиваю вокруг себя новый часовой пояс,
Оборачиваюсь чем-то диким и несмешным,
И, как шахидка в пригородный поезд,
Вхожу незамеченной в твои сны…
Ж: Живёте
...неб-режность –
это когда небо режут
на части;
не-брежность –
отсутствие берега,
небережёные мысли...
Н: Наш
...где-то в самом глубоком сне
я неминуемо
становлюсь комнатой, в два окна, с высокими потолками;
и вот – ты,
на пороге,
с письмом в руке,
нерешительно...
* * *
Плача, оплакивая, мы плачем о своей потере,
о том, чего не было,
о мимо проходящем времени, о прошлом, о будущем.
Так плачет ребёнок, ощущая ещё,
как туго натягивалась тонкая лента, почти не веря…
А шарик уже летит в свободное, яркое, совсем другое небо.
ONCE AGAIN
Taming the time
in a hotel, somewhere
at the edge of the snow
and the City, where too many lines
interflow,
where names of the streets are unfairly
pierce to the eyes, where my every word
intertwines
with someone’s…
So, here am I, Lord,
floating
upstream the night in a rocking chair,
my hands so empty, with no seeds of silver,
look, can’t feed the dreams Thou blessed me to guard,
so, here, they are growing apart,
my little dreams,
look, they are flocking behind,
my scared, my fuzzy, fun dreams,
flocking behind,
framed by a random decentish painting
hanging
from one of the walls,
when,
look, I am still-life-still-waiting,
still live, still waiting I am,
for turquoise to turn white,
for the face in the mirror to smile,
for the air to silken-thin,
letting it all begin
ONCE AGAIN
2010
© Алиса Апрелева, 2006 – 2016.
© 45-я параллель, 2016.