Алина Дадаева

Алина Дадаева

Четвёртое измерение № 5 (461) от 11 февраля 2019 года

Рождественское

X. V.

 

Если мир под водой, рыба просится на ковчег.
Не оставь, человек, помоги отыскать плавник.
Каждой твари по паре век 
(пусть и нету век)
над глазами, глядящими в глубину,
куда луч не проник пока, но река – потоп, 
значит ближе к солнцу, значит потом – рассвет.
Не оставь, человек, я тебе пригожусь, верну
этот долг с лихвой, хоть распятьем, хоть сходом в ад,
хоть твердыней вод, только чтобы след
мой двоился, как мир, который ушёл на дно.

 

* * *

 

Бормочи благодарность садовой воде,

прорастает трава у Христа в бороде,

прорастают гвоздики из чёрных гвоздей.

Всё как у людей.

 

Значит, лучше – земле, значит, ближе земля,

не буди, не воскресни, не жди: у паля-

щего солнца обугленный край,

в небесах только ад.

 

Уходи в перегной, как домой, как в Эдем,

как в ордовик силур, постепенно, затем,

чтобы древнего времени мерную нить

хоронить.

 

* * *

 

Верить шагам, отмеряющим ток

крови по венам. Верёвкой из строк

виться и видеть тебя в пустоте,

в каждом Ван Гоге и в каждом Христе,

в каждом движенье огня на ветру.

Весь не умру я. Но всё же умру

частью: не речи, но плоти в груди.

Окна напротив – гляди-не гляди –

больше не высветят тени родной.

Рыбки уснули в пруду и на дно

пали, как птички – с небесных высот.

Спи, моя радость, что билось – пройдёт.

 

* * *

 

Смотришь на небо так,

будто не было ни земли,

ни воды, ни глины,

ни женщины из ребра;

будто ещё вчера ты гонял чаи

с тем, кто теперь – дыра,

куда падаешь всякий раз,

когда кажется: полетишь,

потому что разница

между «пропасть» и «высота»

только в точке отсчёта, где ты стоишь

и глядишь через стократный зум

на его черты,

на черту,

за которой Он переходит в ты.

 

* * *

 

Мы не рыбы, рыбы немы,

мы – поём в полный рот,

напои меня, рыба, а я тебе напою

про воды твои медовы, чей горний мёд

не живот усладит, но голос, в его струю

вольются твои псалмы,

вознесут тебя к облакам, оранжевым на заре,

поплывёшь по солнцу, как бабочка в янтаре,

шевеля растерянным плавником.

 

* * *

 

Как обратила Медуза Семёна в камень,

обратил Семён к небу серые очи,

возопил: Ну чё ты? Ты теперь назорейка, что ли?

Ты типа воскресла и с ангелами летаешь?

Отвечала ему Медуза свет-Горгона:

Я теперь назорейка, что ли, а надо будет,

полечу на Голгофу, а надо будет,

полечу во пустыню, где камни – дюны,

а растения – камни, а надо будет,

полечу туда, где слонялась веками до смены царствий,

вновь искуплю скитаньями грех великий,

ибо отец народов, Господь всевышний,

превратив олимпийцев в планеты, а тени – в летучих тварей

божьих, мне дал оперенье, девичий посвист,

так и порхала: головою – баба, телом – птица

над весенним садом, где лысая Ева бродила

(он, знамо, создал их лысыми: чай не звери,

не псы смердящи, блохасты, лохматы, чай),

обронила я там случайно, покуда пела,

перед лысой Евой смоляной свой кудрявый волос,

соблазнилась Ева чёрною шевелюрой,

застыдилась Ева наготы своего затылка,

загадала желанье, а желанья, что яблоки: только дёрни,

обросли черепа их с Адамом густою шерстью,

возгорелись сердца их с Адамом животной страстью,

и случились они под древом и такими, как нынче, случились.

Помилуй, о Боже, грешную не нарочно,

прими во прощенье душу раба твоего Семёна.

 

* * *

 

Оттого что бог воскрес в куличе,

думай больше о муке, а не муке.

Он родится заново, из яйца,

моложав с лица и хорош собой.

Он пойдёт к реке, где сидит Иван:

от рассвета – пьян (от Матфея – трезв).

«Покрести-ка меня ты в своём ключе».

«Потерял я ключи, – пробурчит Иван, –

ты садись, разговеюсь с тобой в ночи,

окрещу тебя огневой водой».

И довольно присвистнет: «Христос Воскрес».

«А воистину», – скажут ему в ответ.

 

Каин

 

Запретный плод у Евы в животе

уже набух, но Не-рождённый ползать –

у материнских юбок – не горазд

уразуметь, чем слаще для «плодитесь

и размножайтесь» змей, когда есть дух

святой, который не поклажа телу

(и мягок, и крылат, и дети бы послушней).

А нынче, кто из чрева прорастёт,

неведомо, ведь яблочко далече

от яблони не падает, зато

наверное, окажется червивым.

Пусть лучше зреет за оградой сада.

 

* * *

 

Бога спугнуть недолго, если в голос и всуе.

Сунешь Христу монетку, как в автомат игральный:

говори, овечка, но тише,

говори, каракулевый отрок.

Он не услышит, зато погляди-ка, какие астры,

хризантемы у ног Его, белые, словно свечи,

ты вдыхай их, вдыхай, ведь любовь не цветок, но запах

от цветка, запас пыльцы благодатной.

Он не услышит, овечка, но станет легче,

видишь, как свет клубится над аналоем?

 

Рождественское

 

Это весна, а ты говоришь: сосна,

ёлка, нарядим, шарики, мишура.

Рыба молчит, потому что болит десна,

если блесна во рту у неё горит.

Это сегодня, а ты говорил: вчера

берингов окунь, а я говорила: кит

между иголок плывёт к голубой звезде.

Там, по-над миром, кто-то уже парит

Где-то в пространстве верхнего острия.