Алёна
Малиновских

Башня

В окне не гаснет жёлтый свет –

ночник устало гонит тени.

Как робкий гость, как лёгкий след

ведёт прохожих в мои сени.

Я в башне скрыта от людей,

дракон со мною неразлучен,

и нет истории глупей,

чем отыскать от башни ключик.

Но каждый тянется к теплу,

обещанному жёлтой лампой,

и тут же крошится в золу

под огненной драконьей лапой.

Я около окна сижу,

смотрю на линию в ладони…

Лишь в зеркало глядеть стыжусь-

Блестит оттуда глаз драконий.

* * *

В голове роятся мысли песней

то ли волчьей, то ли соловья,

под ногой растут ступеньки лестниц

и уводят в дальние края.

Снег неслышно падает на плечи –

я примёрзла к этой тишине.

Холод, как и все вокруг, не вечен,

только ближе и тесней ко мне.

Зимний вечер, словно одеяло,

обернул меня со всех сторон,

и звезда на небе засияла,

и тревожен колокольный звон.

В конце дня

Сегодня день разорванных улыбок,

тумана, наспех шитого лучами,

усталых, бледных и голодных чаек,

что жадно ищут полумёртвых рыбок.

Рассвет контрастен был, почти озлоблен.

Закат горит, в кострище запад плавя.

Весь город отражает это пламя,

хоть проводами на куски раздроблен.

Под вечер темнота упала гнётом,

остатки жизни придавив надменно.

Клубок змеиный тёмных улиц мерно

шипит, разыгрывая ночь по нотам.

* * *

В насыпи тонет каблук.

Улица лижет лицо

и замыкается круг,

вмиг обернувшись кольцом.

Я ускоряю шаги,

выровняв вдохи под стать.

Вязнут в грязи сапоги.

Мне от себя не отстать.

* * *

В подсвеченных окнах чьи-то жизни идут по кругу.

А я шуршу страницей с ненужным текстом,

и в этом городе порой становится слишком тесно.

Настолько, что чуешь на горле чужую руку.

Ведовство

Я ведьмой стала от беды.

В колодце дома нет воды

и я бреду вдоль той гряды,

что очертила валом город.

Мой чёрный кот, как верный пёс

у моих ног. Не надо слёз.

Беги отсюда на серьёз,

коль ты ещё так рьян и молод.

И не моя, поверь, вина,

напьются люди до пьяна,

дождутся в городе темна,

учуют свой кровавый голод.

И будут дом палить огнём,

мне этот план давно знаком,

и будут крики, а потом

уснёт спокойно старый город.

Ворон с вороной небо в воронку крутят

Ворон с вороной небо в воронку крутят,

и засыпает город, сыплются звёзды.

Небо темнеет, город теперь уютен,

но обжигает холодом стылый воздух.

Ворон с вороной крылья свои расправят,

как расправляют на ночь в кровати простынь.

Здесь не бывает сводов законов, правил:

Всё, что казалось сложным, вдруг станет просто.

Только холодный воздух тех птиц дурманит,

дымкой накроет крылья белёсо-пегой:

чёрные перья мокнут в  мягком тумане.

Ворон с вороной город укроют снегом.

* * *

Время быстротечно и упрямо –

год за день, а скоро и за час.

Возраст чертит жизни диаграммы,

постепенно уменьшая нас.

В детстве кажется, что время вечно…

Так и есть. Но разве вечны мы?

Я разглядываю лица встречных

повзрослевших, старых горемык:

и отсчёт у каждого не ровный.

Под ноги ложится слепок дня

кирпичом, нет, валуном огромным.

Время – пожалеешь ли меня?

Газеты пишут

Газеты пишут, что подняли цены.

Сегодня жизнь становится дороже,

но в целом это не должно тревожить –

вот-вот грядут крутые перемены.

Газеты пишут, что в стране порядок

и средний класс становится богаче:

у каждого машина, домик дачный,

и дым отечества стал снова сладок.

Газеты пишут, что живём спокойно,

по вечерам играем тихо в нарды,

доносится из окон голос барда

И в общем всё идет вполне пристойно.

И, раз за разом подводя итоги,

на все вопросы отвечают кратко –

По их словам, у нас в стране всё гладко.

Газеты пишут наши некрологи...

* * *

Горло дерёт, словно бродячий кот

лапой с когтями острыми и кривыми.

Круговорот, чёрт его разберёт...

Быстро бежим, но вечно идём вторыми.

Горло орёт, тело бредёт вперёд

на амбразуры, с мыслями ломовыми.

Только бы знать, кто же всё-таки гнёт

линии жизни, делая их такими...

Граф

Граф сидит на ступеньках и пьёт из горла вино.

Графу сегодня ровно тридцать шесть лет.

Он не помнит своих поражений или побед.

Он смотрит устало в пустое окно.

У графа нет больше веры людям и нет – в людей.

Он листает страницы трёпаных книг.

В каждой с лихвой хватает своих ненужных интриг.

В каждой из них, как принято, есть злодей.

Граф тихо вздыхает. Ещё один мелкий глоток.

Терпкая влага бодрит, пускай слегка.

Улыбка с годами всё больше и больше горька.

Время хитро на лицах чертит итог.

И за тридцать шесть пролетевших таинственных лет

граф всё не может жизнь свою отыскать.

Он бесконечно пишет, пишет и пишет в тетрадь,

рисуя словесно свой бездушный портрет.

* * *

День за днём

слипнутся в новый год,

много пьём,

слепо идём вперёд.

Вороньё

в окнах мозолит глаз...

всё враньё,

всё решено за нас.

За спиной

Кто же стоит за моей беззащитной спиной?

Взгляд мой цепляет движенье, кожа – дыханье.

И почему так упорно он ходит за мной,

что за бессмысленный жест и глупая мания?

Вдруг обернусь – позади никого уже нет,

только лишь взгляд на плечах моих тяжелеет.

Кто же ты? Кто? Я прошу тебя, дай мне ответ!

Но тишина. Правда, ветер кажется злее.

Видно, вопрос мой не важен тому, кто следит…

Каждое утро он просыпается рано

И мои сны отгоняет от их же орбит,

чтобы прожить ещё день со мной беспрестанно.

Запах мандаринов...

Запах мандаринов. Зябнут плечи.

Осенью наполнены стаканы.

Память может тихо покалечить –

место памяти сейчас вакантно.

Выпью осень залпом, заливая

пустоту, скучание по дому.

Память может спрятаться (я знаю),

уступая пустоте истому.

Зверь

Стол, кровать и дверь

да углов квартет.

Словно битый зверь,

в клетке много лет

каждый новый день,

каждый долгий час,

ненавижу тень,

что пустилась в пляс.

Солнце полный круг

завершит и спать.

Я, мой милый друг,

не усну опять.

Тень исчезнет. Вновь

утром я начну

как ни прекословь

нашу с ней Войну.

Я, как битый зверь,

В этой клетке мру.

Не открыть мне дверь,

не сломать игру.

* * *

Как марку в свой альбом я вклею этот день,

событий небоскрёбы строя в город.

За ним идёт другой. Он – новая ступень.

На карте происшествий снова повод

отметить область обходных дорог,

что открывается по дням пред нами.

Но каждая ступень выводит на порог,

а каждый город может смыть цунами...

* * *

Как мелочно вокруг маячит жизнь!

Машины жгут бензин, а я жгу спички,

и каждый вечер, по дурной привычке,

Рука дрожит.

Как много вырвано пустых страниц?

Пусть время застывает на мгновенье,

когда ворвётся кто-то поле зренья.

И взмах ресниц

Я слышу колокол. Звонят обед.

Хоть рядом нет ни звонницы, ни церкви.

А может цепь звенит, и это цербер

напал на след.

Корабли

Горечью губы пропитаны.

Ни дали не манят, ни долы.

Стою в рубахе и приторный

дегтярный привкус, тяжёлый

залил мне горло. Почти свинец

в руки да ноги, и в голову. 

Как будто ни я, но мой близнец

застыл на горе полого

бесцветного камня. Там в дали,

почти горизонтом сглажены,

идут корабли на край земли.

Их мне бы догнать. Однажды.

* * *

Мне снилось море: выцветший песок,

чернели тучи возле горизонта,

и солнце, покидавшее восток,

контрастность добавляло в его контур.

Кричали чайки, галька жгла стопу,

и воды побережье обнимали,

а свод небесный тучами набух –

их гнал отчаянно из тёмной дали.

Густели краски. Быстрая волна

растила силу, набирала скорость.

Я на краю Земли была одна,

и воды потеряли свою скромность.

Они лизали ноги, ветер выл,

внезапно дождь сорвался словно в омут.

Как будто море выбилось из сил...

Но я очнулась вновь в квадратах комнат.

Молчание

Слово споткнулось о дыбом стоящий язык.

Столько всего в голове и рвётся наружу!

Но нет ни звука, как будто бы голос отвык

вмиг занимать пространство, стал жидким, как лужа.

Так и клокочет внутри, закипает и жжёт,

что не найти ни лазейки ему, ни края.

Переливается, рвётся быстрее вперёд

и умирает, внезапно пересыхая.

Волны удушья стихают. Не легче ни чуть.

Слово споткнулось и голос теряет запал,

лёгкие справились, осталось только глотнуть

всё, что наружу рвалось, но язык не сказал.

Новое имя

За тёмными окнами будней унынье,

а в кружке на кухне опять стынет чай.

Разбить на кусочки звонящий мобильный –

так хочется просто сидеть и молчать.

Расставить по полкам событья, сюжеты,

размазать остатки ненужных обид.

Потом написать отрешённо об этом –

бумага всё стерпит и всё сохранит.

Быть может, между словами глухими,

застывшими льдинками на языке,

я подарю себе новое имя,

мелькнувшее бликом в случайной строке.

Парусник

Зациклилась планета на кругах

и от конца опять бежит к началу,

а парусник, стоявший у причала,

качается на маленьких волнах.

И каждый шторм срывает паруса,

но чуткие матросы парусину

из трюма тащат, и опять раскинут

на мачтах, устремлённых в небеса.

Ещё планета набирает бег,

ветра сильнее с каждою минутой.

Стоит кораблик с мачтою погнутой

назло страстям. Уже не первый век.

Паук

Паук сорвался с серебристой нити

и звучно врезался в стекло воды.

За столь обычной схемою событий,

казалось бы, мне стоит ждать беды.

Он сильно бился в тонкой водной глади,

а я смотрела, пальцы теребя...

И в этом маленьком живучем «гаде»

внезапно я увидела себя.

Перепутье

Небо натянуто розовой простынёй,

солнце по кругу катит в густую вечность;

я на развилке застыла, на пропускной,

и не могу понять свой маршрут конечный.

Сторож косит на меня уже битый час –

у турникета места совсем не много.

Я сомневаюсь в подкуп идти или в пас,

кажется, там и там не моя дорога.

Дяденька сторож, сыграй со мной в преферанс!

Эта развилка – чёртово перепутье –

Не убежать… А мыслей слепой декаданс

травит нутро едкою жидкою ртутью.

Небо натянуто розовой простынёй…

Мне бы зарыться в неё, уснуть покрепче.

Дяденька сторож, какой пойти стороной?

Как сложный выбор сделать немного легче?

Печальная сказка

Расскажи о том, как падает лист

под холодным ветром, ища покой,

как осенний воздух прозрачен, чист,

как с утра здесь морось по мостовой.

Мы молчим всё чаще. А что сказать?

Каждый день кидает нам в спину нож,

и за каждым шагом ещё по пять

до заветной цели. А ты дойдёшь?

Где-то в той пустыне людских страстей,

есть какой-то тихий абстрактный дом,

но искать его всё сложней, сложней.

И не факт, что будет нам место в нём.

Ну, а те дома, что мы строим здесь

так неровны, шатки, полны тоски.

Но мы верим, ждём, как будто бы есть

надежды внутри живые ростки.

Расскажи о том, как падает снег,

как пройдут года, мы найдём свой дом…

И замедлит время безумный бег,

и согреет он нас своим теплом.

Письма

Я разбираю старые слова –

Отправленные письма мне когда-то.

Давным-давно закончена глава,

Страница жизни порвана и смята.

Слова живут посланием в эфир,

Несутся по планете, нет им места.

А сами письма читаны до дыр

Когда-то были. Но не помню текста...

Я разбираю старые слова.

Истлело то, что раньше было свято.

Закончена о них уже глава

И не найти им больше адресата.

* * *

Под звуки городского шума

меня съедает синее пальто.

Замёрзли руки, не согрел никто,

в карманы их кладу бездумно.

Порывы ветра отбирают шарф.

На светофоре возле перекрёстка

в поток толпы вливаешься неброско,

разглядывая призрачный ландшафт.

Оттенки серого гоняют фонари.

Осенний сумрак, как побитый пёс,

суёт за пазуху свой мокрый нос,

навязчив слишком, что ни говори.

Все мысли вьются около тепла

с горячим чаем в комнате пустой.

Но в центре города слилась с толпой

Среди людей, которым нет числа.

* * *

Пока тебя нет рядом – льётся дождь,

я замыкаюсь в круг из одеяла.

Скажи мне – это много или мало,

когда чего-то терпеливо ждёшь?

Горячий чай сменяешь на вино,

Густое, тёмно-красное, сухое…

И хочется найти венец покоя –

как будто тело нервов лишено.

Наш маятник шатает нервы в такт.

Я снова делаю глоток заветный,

как влагу тянет срубленная ветка,

уже положенная на верстак.

* * *

Птичья стая

Скоро сотрёт мне пальцы

время, песком стекая.

Птицы мои – скитальцы:

нет им на свете края.

Нет ни земли, ни моря,

где успокоить душу.

Тот, кто устал – покорен:

если нет моря – суша.

Если нет ветра – солнце

жжет непослушно крылья.

Сохнет колодца донце

и зарастает пылью.

* * *

Руки дрожат. Не холодно, нет. Усталость.

Я отправляю слова в подвижный воздух.

Это, пожалуй, всё, что мне здесь осталось –

просто бессильный сжатый и тихий возглас.

Хочется моря, солнца и много счастья.

Я остаюсь в зиме и в промозглом ветре.

Высоковольтки делят небо на части –

новый отрезок в каждом квадратном метре.

Дым сигаретный, пробки, невкусный кофе –

это ведь всё не правда, но я так вижу.

И мой усталый, тенью упавший профиль

над бесполезной стопкой нелепых книжек.

* * *

Смотришь в глаза мне, я ощущаю вдруг

словно тебя убивает какой недуг,

словно затравлен так – не расти трава!

Словно последняя в жизни твоей глава.

Спрячься от всех, закрой глаза и дыши

так, словно нет у тебя никакой души.

Ровно, спокойно, словно ты метроном –

всё замирает в дыхание ледяном.

Словно и нет пожара в твоей груди!

Сядь, успокойся и дальше вперёд иди,

но сторонись лесов ты во тьме ночной,

воздух, когда разрывает звериный вой.

* * *

Стекляшки от бокала на полу,

я собираю их ладонью нежной.

И капля крови падает в золу

сожжённых кораблей на море снежном.

Замёрзло море. Корабли горят.

Их подожгла сама, чтобы согреться.

Вокруг царит привычный маскарад –

я пью вино, чтоб не остыло сердце.

А пальцы онемели от тоски,

от холода или другой напасти...

Бокал об пол разбился на куски,

но на осколки разлетелось счастье.

* * *

Утром глоточек чая молочного цвета.

Пара улыбок прохожим, спешащим по улице.

Знаешь, пожалуй, не жаль, что кончилось лето.

Может, и этой осенью что-нибудь сбудется.

Холод

Листы календаря уносит прочь.

Холодный воздух расправляет крылья.

Впотьмах меня укутывает ночь,

а звёзды оседают жёлтой пылью

на плечи, на замёрзшие концы

ресниц и пальцев – холод расцветает.

Теперь тепла ужасный дефицит,

и город постепенно замерзает.

Я так хотела, оставаясь здесь,

сломать покров из льда тончайших линий,

но холода удушливая взвесь

меня в мгновенье превратила в иней.

Чёрт

Стоит луна и смотрит мне в окно

своим неугомонным жёлтым глазом.

Из табакерки чёрт спешит с рассказом,

о том, как всё сливается в одно.

Дороги в Рим, все реки в океан.

Слова летят в далекий тёмный космос,

а я лишь патлы заплетаю в косы,

и собираю мелочь в свой карман.

Чертёнок утверждает, что всё зря

и у любого силы на пределе!

Не завтра, но к концу этой недели

планеты встанут, высохнут моря!

Я заплетаю косы в темноте.

И шепчет лунный свет в окно – «не слушай,

вас с этим чёртом свёл нелепый случай.

Но все его слова не те, не те».

Этот чудесный город

Эй, посмотри вперёд – видишь этот чудесный город?

Он словно древо жизни, но весь прогнил изнутри.

Так что пакуй чемоданы. Нет, он мне очень дорог,

но дышать в нём чудовищно тесно, ты сам смотри.

Кажется, трубы заводов слишком в небо воткнулись,

словно игла пронзает тучи желтеющий шпиль.

Видишь, утро уже – мосты разводные сомкнули,

все ночные картины скоро рассыплются в пыль.

Выйдем отсюда – эта комната кажется склепом,

пусть на прощание ветер мне оближет лицо.

Так и осталась в этом городе кем-то нелепым

на фоне всех этих бездушных людей и дворцов.

* * *

Я – ветер, слышишь капитан?

Твой парус полон мной до края,

и яхта мчит в лучах мерцая,

переплывая океан.

Я – шторм. Я – буря. Тихий омут

я в адский превращу котёл!

Но все утихло, взрыв прошёл,

и яхта мчит к родному дому.

Я – капли моря на плече.

Они так жгут, без них так тошно,

что капитану невозможно

тоску унять в другом ключе.