Алексей
Ушаков

Другая сказка о звёздном мальчике

Навеяно сказкой О. Уайльда «Звёздный мальчик»

Вспомнил сказку, где звёздная сущность

метко пущена огненной пращей,

приземлилась в заснеженной чаще

визитёром для цели научной.

Звёздный мальчик в плаще золочёном,

с ожерельем на шее янтарным,

в одиночку, бесстрашье – напарник,

всюду был, только здесь не врачёван.

………

Дальше так – отряхнул снег с плаща, взял перо и в дневник записал:

«Здесь раздолье животным и рыбам,

для двуногих – стихия на выбор».

Огляделся – не встретил никто самовольный вселенский десант.

Ежедневный анализ, расчёт, новой записью в звёздный трактат:

«Двадцать градусов Цельсия – норма.

Слабый сильному нужен для корма.

Для удобства есть время-река, устремившая ход на закат.

Им бы время, какое ведёт, а не тащит лицом об асфальт:

не прикроет, не лечит, не слышит,

что нагому – лачуга без крыши,

непреклонное в поиске жертв, как разящий сапсан среди скал».

Эпилогом на краткий визит: «Скукотища, хоть вой на луну:

их религия служит Мамоне,

а сознание – спит, либо в коме», –

чуть помедлив, вписал резюме, – «Я не верю в людскую вину:

что поделать – кругом дефицит и его неотвязная тень:

человеки по сути безвинны,

просто низкого качества глину

главный скульптор потратил на них в тот шестой приснопамятный день*».

* Шестой день творения, создание человека. Бытие 1:24-28, 31

Застольный вечер

Нетрезвое подражание А.С. Пушкину

Снова кроет... что ж такое? ...

Пробку штопором крутя,

тёща в кухне волком воет...

и... лаская слух гостям,

тянет песню про разлуку

и коварных мужиков...

друг, на счастье дай мне руку...

или лапу?... Кто таков

автор праздного застолья

бесполезно-бытия?

То ли с недоперепоя,

то ли с перепития,

в синяках, лицом опухши,

накатившая луна,

обернись по наши души

потайная сторона.

Злободневное

Самомнение вещее вперив в зенит,

он веками лелеял идеи о мнимом,

но прошла, не заметив, история мимо

человека, чьё имя так гордо звучит.

Неприметный микроб бытие превратил

в маскарад, как в романе фантаста Уэллса*,

в ОЗК* обитатель планеты оделся –

стали общностью жители гетто и вилл.

А казалось, не сдвинуть уклад ни на пядь.

В этой долгоиграющей песне о главном,

наконец-то становится тайное явным:

слабовольно плывущим течением вспять,

больше лиц настоящих не нужно скрывать,

у кого-то х/б, у кого-то льняные,

видно, масок не носят здесь только святые.

А кому это важно? Растёт трын-трава,

полновесную цену узнать не спеши,

как смешна эта стоимость масок на лицах,

а узнаешь – захочется в стельку напиться –

такова будет плата за грим для души.

* роман «Война миров» Герберта Уэллса

* ОЗК – общевойсковой защитный комплект

Когда

«когда на море меняешь прудик, но продаёшься за еврогрош,

когда поймёшь – ничего не будет, но по привычке ещё живёшь»

Гуппи

Бывает – превращаешься в ребёнка

и учишься по новой говорить,

непросто различаются спросонку

закат и время утренней зари.

Когда теряешь смысл писать и думать,

поняв, что вовсе не было его –

струишься миражами Каракумы

волной у незнакомых берегов.

Ты б мог нести разумное о вечном,

а мог бы просто что-нибудь нести:

сплошную околесицу, подсвечник,

для страждущих глоток воды в горсти.

Осваивая площадь ойкумены,

одно и то же видеть искони –

покорно ждать исхода, как отмены

бессилия хоть что-то изменить.

А бонусы? Толика звездопада

тебе перепадёт назло врагам,

ещё одна иллюзия в награду

погибнуть приползёт к твоим ногам.

Когда мы были пацанами

В те беззаботные года,

когда не знали домофонов,

и красовалась на балконах

демонстративная нужда,

согреть продрогшие тела

мы шли под лестницу в подъезде,

спиной припав к стене облезлой,

портвейн цедили из горлá

и твердо знали – жизнь – игра...

с мячом и шайбой. Неказистый

включали старенький транзистор,

убавив звук, а вечера,

перетекавшие в рассвет,

терпели наш бессвязный лепет,

звучащий гулко и нелепо

в дыму дешёвых сигарет.

Хрипел транзистор. Дивный мир,

в котором Озеров и Спарре*

и каждый – в доску свойский парень,

наш друг, и светоч, и кумир.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда-то были времена,

как будто вовсе и не с нами,

ужель мы были пацанами,

ужели были, старина?

--

*Николай Озеров и Ян Спарре –

спортивные комментаторы

Не договорились

Сидят папаши. Каждый хитр.

Землю попашет, попишет стихи.

В. Маяковский

Приходил праведник, изрекал мнение,

сунул в нос грамоту, я напряг зрение:

выше на терцию замок плыл с виллою

и текла лекция на воде вилами…

Излагал стопами, как мне стать стоиком

(зря я пил стопками эту дрянь с тоником).

Объяснял грамотно, что бежать некуда,

послужить надобно у судьбы рекрутом.

Сочинять повести мастеров полчища –

не пахать полюшко, на ветру корчиться.

Завернуть слоганом, хуже чем зА угол,

спрячь под семь коконов лик страстей пагубных.

Не для всех пастбище, серп забрось – скошено,

не марай капище, не пиши – дёшево.

Замолчал. Губы – в бант, кисти рук – лодочкой.

Перешел джин в стакан и дрожал горочкой.

Отвечал знахарю: ты наплёл лишнего,

я живу пахарем, уж потом виршами.

Немного о мифах

Ни зги, ни карты под собою,

и поводырь ни в зуб ногою:

хоть ожил миф молочных рек, но эксклюзивно, не для всех.

Другим – полезная работа,

как о душе легка забота,

когда иных активов нет. Здесь гарантирован успех.

И всё же странная затея –

вселенский замысел. Засеян

зерном добра, великих тайн, а прорастает лебеда.

Питать иллюзии – не барство,

испить надежду, как лекарство

и погрузиться в сладкий сон: тебе ни горе, ни беда

и одиночество не вредно,

хоть не поможет жить безбедно,

но легче станет переход за грань. История взаймы

даёт под веские проценты,

а безнадёжность пациента

считает нормой. Новый миф: совсем недолго до зимы,

которой лечат динозавров,

под звуки бронзовых литавров

ледник очистку совершит, и проспиртованный субъект

непьющих дольше сохранится,

вспорхнет испуганно жар-птица

искать Ивáнов, Василис, не растерявших интеллект.

Ни о чём

Поскольку запрет говорить ни о чём

ещё не прописан в УК,

скажу, если даже я всем осточе…

а впрочем, не буду пока.

Не прячься, товарищ, в свою скорлупу,

мирскую верти карусель,

мы всех протараним, а я катапуль…

меня не сдавайте досель.

Я каску надену и скроюсь в депо,

не время плясать гопака,

мы мирные люди, но наш бронепо…

об этом – ни звука пока.

Толпе на потеху, огню на дрова

бродила душа в неглиже,

как спичка сгоревшая жизнь оборва...

целее ходить в парандже.

А что изменилось? Тот самый Пилат

нанизывал слоги на нить

в слова что врачуют, возносят, вершат

и в те, что способны казнить.

О прошлом

Переиначена сотни раз

и потому ничему не учит,

древность сулит золочёный ключик,

коли уродство под гримом скрасть.

Если не помнить вчерашний день,

не пригодится и время-лекарь,

схожие внешне за человека

завтра заполнят мирскую сень.

Снова куранты пробьют зеро,

не потревожив уснувший разум,

в вечном соперничестве с маразмом

первым на финиш придёт склероз.

Тишь в королевстве кривых зеркал,

разных пророков поврозь и сонмом

вряд ли хоть кто-то когда-то вспомнит,

даже того, что всю жизнь икал.

Кто разорвёт наш порочный круг

или хотя б тишину? Нотабли

не отменяли ходьбу по граблям,

этот любимый мирской досуг.

Отшельник

Зайдя на новый круг сто первый раз,

лишь битва за удобства надоела,

он сделал выбор: временное тело

держать подальше от досужих глаз,

вне зодчества бетонных этажей,

где цель одна – иметь всего и много,

где быт крепчает сборами налогов,

особо с безработных и бомжей.

Среди простолюдинов и вельмож,

без званий ли, но в поисках покоя,

(хотя, молва придумала такое –

отшельник, ну, так что с него возьмёшь?)

нередко слыл последним чудаком

при жизни и пророком после смерти,

ему не страшны ни молва, ни черти,

что шастают без спроса косяком.

Как ближнего, безмолвие любя,

он будто осознал интуитивно:

чем в скотство погружаться коллективно,

полезней в одиночестве – в себя.

Парадоксы времени

Стародавностью шумеров Вавилона

недосказанность преданий на века:

начинающий не ниже Соломона,

новорожденный не младше старика.

Месяц лодочкой качнулся – сколько можно?!

Повторение оскоминой в крови,

от истока до исхода путь несложный

для способного начало уловить.

Циферблат на ось наматывая нервы,

непонятливым предъявит старый счёт,

вероятно, миг последний – он же первый,

и не каждого забвением спасёт.

По эйнштейновским законам подытожив

относительность злодейства и добра,

неотложку вызывает жертве тот же,

что убийцу и насильника вчера.

Перспективное

Если б высшие разрешали

как угодно менять маршрут,

я бы скрылся в такие дали,

где не тащат на страшный суд,

неизбежный, как «всё проходит»,

«перспективный», как та с косой,

на титанике-пароходе

и за взлетною полосой.

Только дудки: с лыжни заветной

не соскочишь. На каждый чих

предписание, квота, вето,

или что там ещё у них?

Время – временное лекарство,

не врачующее вовне,

лучше истину в горнем царстве

по крупицам искать в вине …

Только вряд ли, какие вина

могут быть за такой расклад?

Скину свитер, подставлю спину,

всё по-честному.

Невпопад,

бестолково амбар межзвёздный

переполнен по самый край,

в нём хранятся людские грёзы

и надежды на скорый рай.

Неприкаянных мыслей стаи

заблудились, но где – невесть.

На развилке стою, мечтаю,

будто выбор на свете есть.

Перспективное 2

Умнику за лозунг «Знанье – сила»

дать бы посильнее меж бровей:

неизбежность скольких подкосила?

Радостно от знания о ней?

Но, куда деваться, принимаю

(к сердцу близко, вовсе не на грудь),

гибель – остановкою трамвая,

свет – как новый, будничный маршрут.

Ощупью сквозь призму философий,

выбрать верный фокус, личный стиль:

стать в борьбе с собой маньяком-профи,

утром смысл вчерашний сдать в утиль.

Быть частицей низших иерархий

очень перспективно – близость дна

может стать опорой и подарком

или же батутом. Глубина

станет высотой. Какие люди

впопыхах не в ту заходят дверь,

веря – победителей не судят.

Судят, только строже. Ты проверь.

Пробуй, доморощенный Конфуций,

вариант полёта мимо касс,

пробуй, ну, хотя бы оттолкнуться,

может быть, покажешь мастер-класс?

Перспективное 3

Мне приснился апостол Пётр,

что с улыбкой стоял у врат,

подавляя в себе зевоту,

он промолвил: «Душевно рад,

что такие, как ты, невежды

и не верящие Фомы

не устали питать надежду,

хоть и вбили в свои умы,

что за них всё решает кто-то.

Ты попробуй и сделай сам

(оставаясь внизу) работу –

возноситься на небеса».

Просыпаюсь. А что мешает,

до прихода карги с косой,

наполнению кармы раем?

Поднимаюсь, иду босой

над проблемами, над рутиной

по заросшей быльём тропе,

вспоминаю, какой скотиной

был когда-то. Теперь успей

перестроить свой быт в астрале,

отразить в договоре суть:

«Нервы стали прочнее стали

и не страшен тот страшный суд»…

и сказала с клюкой старуха

(мы болтали о том, о сём):

«Заходи, как сберёшься с духом,

мы со сроками утрясём».

Подобный звезде

Почти звездой и сверхгероем

из ниоткуда в никуда

обыкновенный астероид*

пронзал пространство сквозь года,

он был ничьим в кругу созвездий

и безнадёжно одинок

среди пасущихся медведиц,

разверстых крыл, клешней и ног.

Душе из камня так хотелось

тепла, хоть где-то быть своей,

и мысли бились оголтело:

свернуть с пути, умчаться к ней,

планете, что радушно светит

ему на круге бытия,

за перекрестком лихолетий

уже виднелась колея.

В её ворвавшись атмосферу,

он вспыхнул, переполнен чувств,

однако «мотыльком» не первым,

спалившим крылья о свечу...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

межгалактично сердце бьётся,

и астероидно болит...

недолго был подобен солнцу

болид...

*астероид – «подобный звезде» в переводе с греческого

* * *

Познавая миры, океан бороздя,

вместе с братией или один,

закаляя характер, лежи на гвоздях

и еще как угодно чуди.

Бог заранее знает, что ты согрешишь,

но про ад не мечтай. У межи

подожди. Наказанье не будет большим –

это нужно ещё заслужить.

Удостоиться плети, затменье и свет –

осмелевшим, а просто рабам

уготованы небом (создатель – эстет)

жернова и забвенья арба:

удобренье для фикуса – ингредиент

и основа тектоники плит,

осознай – это миссии важный момент,

быть извечною солью земли.

В запредельно токсичном течении лжи,

словно рыба в разлив нефтяной,

докажи персональное право на жизнь,

ты сегодня последний герой.

Почти омоформы

Вот бы мне, наконец,

стать

популярным, как Питт

Брэд,

прекратить сочинять

бред,

ощутить королей

стать.

Под веслом изогнув

стан,

за кормой поднимать

взвесь.

Заплывая за буй,

взвесь,

чей тебя приютит

стан.

Как домой – в чёрных дыр

пасть,

где смогу воспарить

тем,

кто раскрыл глубину

тем,

и где ниже нельзя

пасть.

Здесь безвреден земной

смог,

нет светила, но есть

свет:

если рвался попасть

в свет,

так возрадуйся – ты

смог.

Зорко-видящим гла-

зам

доверяет полёт

гриф,

сургучом на крыле

гриф:

«Ты не бог, но его

зам».

Предпраздничное

С былым желаньем стать отшельником

(в часы, когда с деньгами швах)

я расстаюсь по понедельникам

реально, а не на словах.

Хоть беспощаден с домочадцами,

на полусогнутых войду

(вдруг спят, что очень может статься) и

возьму контейнер, в нём еду:

огурчик, дольками нарезанный,

стакан, заморскую икру –

здесь всё просчитано по-трезвому

и под будильник поутру.

Не как альфонс на содержании,

но капитаном у руля,

привык готовиться заранее

к перемещенью корабля

в свой порт при строгом расписании …

а я наглажен и побрит,

и репетирую воззвание,

и усмиряю аппетит.

Прийти в себя

Прийти в себя – куда же нам ещё стремиться?

Захлопнув двери за собой, чесать в затылке:

не ясно, кто мешал священному приходу? ...

Не думать. Время отдохнуть. Не зная броду,

по плану завтра новый путь, привал, развилка,

движение важней, чем цель – мелькают спицы.

По предрассудкам бескорыстным справить тризну.

Нехватку счастья, понимания и дружбы

(и добродетели, сующейся некстати),

нам компенсирует с лихвой «доброжелатель»:

он вездесущ, и посылать его не нужно –

не хватит времени, терпения и жизни.

Теперь без разницы, когда Кондратий вольно

большим хозяином гуляет по буфету

людских иллюзий, отношений и морали.

Когда б в космических количествах не врали

себе хотя бы, и себя призвать к ответу

не поздно было, не противно и не больно.

Самокритичное

Безбрежны, бесконечно дóлги ночи

у тех, других не знающих утех,

пополнив легионы одиночек,

заточенных на славу и успех,

не спит – он фантазирует, пророчит,

один на целом свете против всех:

«Ах, муза, будь, пожалуйста, послушна».

Как зельем приворотным – ворожбой,

челом труднее бьётся, чем баклуши,

себе, не позволяя быть собой,

глаголом околачивая груши,

назвать самовнушение судьбой.

Любовь-морковь рифмуя спозаранку,

шерше ля фам, ай лав ю, се ля ви,

извечно недотягивать до планки,

которую себе установил,

в забвении, в отключке, в несознанке

с распятой Мельпоменой визави.

Стадии

1. По чуть-чуть.

Помню. Было. Присягали. Флаги на плацу,

остальное по уставу: каждому бойцу

приложением бесплатным или не вполне

кирзачи да гимнастерка, бляха на ремне.

В каждом слове метрономом ощущали нерв,

лейтенантами запаса полнили резерв.

Зрелость звёздную в погонах и на коньяке

проверяли, … совокупно – крепость в кулаке.

И не сразу осенило – мысли, как нарыв,

что не требует хирурга только до поры.

Вольнодумство виновато – грызло удила,

и скакало, не стыдясь, в чём мама родила.

Мы ж без умысла, случайно – были подшофе,

обнаружили в доктрине крохотный дефект:

как же так, полковник учит – надо меньше пить,

но с утра не вяжет лыка – мы теряем нить,

и на крупные калибры хочется взглянуть,

если этому названьем было «по чуть-чуть».

2. По полной.

Написал бы про листву, тополя,

но не выдержит Пегас этот груз,

он сопьётся, как узнает, что я,

обнаглев, за эту тему берусь.

Мне б забыться, понабраться сполна,

но не действуют ни водка, ни ром,

потому что память крепче вина

и сильней, чем абстинентный синдром.

От напастей, что идут по пятам

в забугорный убегу особняк,

но без пользы – главный недруг и там

утром в зеркале глядит на меня.

3. До зелёных чертей.

Сущее исследуя в корчме,

истины не выискал в вине,

в сумерках сознания – без виз,

хрупок мироздания карниз,

если встречу камень-мономиф,

рядом с ним останусь. Mon ami,

пройденных промилле в забытьи –

мера незачётного пути.

Зря, однако, братья во Христе

вы меня подозреваете,

бросить познавательный процесс

права не имею. Ахиллес

понял, поскользнувшись на траве –

слабость не в ногах, а голове …

… ой, какое светопреставле …

черти в понедельник зеленей,

видно собираются на юг,

в стаи формируются у Млечного…

собственно, которые не пьют,

меньше что ли жизнью искалечены?

Трактовка

Памяти Володи Акифьева

Изрядно сед, слегка побрит и чуть поддат,

креветку шелушу в прибрежном баре,

сидит напротив давний мой товарищ –

пивной гурман, доцент, научный кандидат.

– Поэт обязан слог иначе трактовать,

расслабься, ты поверхность, а не глыба, –

твердит доцент, обнюхивая рыбу, –

твой долг весомее, чем автора права.

Страдания Джульетт и прочих Мельпомен,

эмоций высочайших отраженье...

любовь – всего лишь сила притяженья,

законам физики присущий элемент.

Твои «художества» ни сердцу, ни уму,

их сжечь бы – величайшее блаженство:

исчезнут с глаз – достигнут совершенства,

когда физическое тело ни к чему.

Приставить бы твою строку тебе к виску…

…и да, прекрасен этот лещ копчёный!

Я верю другу – он большой учёный,

особо по закускам, пиву, коньяку.