Алексей
Шихалёв

Октябрь

Октябрь переехал в мой дом над рекой,
Раскинул осеннюю грусть.
Стихи шелестит пожелтевшей листвой,
И ветром поёт наизусть.

Октябрь переехал и в дымке речной,
На склоне холодного дня.
Туман, собирая в рукав дождевой,
Настойчиво манит меня.

Он эхом заплачет в окрестных лесах,
На ветках сосны вековой:
«Пойдём погоняем задумчивых птах!
Сыграем, Алёшка, с тобой!»

Мой мир

Земля проталиной чернела.
Лес оживал от тишины.
Везде в природе было дело,
Как будто не было войны.

Как будто не было раскатов,
Ревущих мин, снарядных трасс,
Как будто живы те ребята,
Что нет в отряде среди нас.

Опять распаханы дороги,
День застилает сизый дым,
И внемлют каменные Боги,
Безумным сыновьям своим.

Среди ручьёв капели звонкой,
Среди оттаявших равнин,
Горит мой мир лучинкой тонкой,
И я сгораю вместе с ним.

Красный ключ

День за окошками мается,
Топчет свою колею.
Я как законченный пьяница,
Жизнь допиваю свою.

Мне бы уехать отседова,
Бросить постылый уют.
В логово доброе дедово,
Где по старинке живут.

Мне бы в сарае поленницу,
В ней озорные дрова.
Чтобы Большую Медведицу,
В зимнюю ночь согревать.

Кошку, собаку весёлую,
Пару гусей под окном.
Жизнь православную новую,
Жить христианским трудом.

Месяц, другой,
Дело к осени.
Дождь.
Поредел косогор.
Скоро декабрьские проседи,
Сядут на старый забор.

Что-то не видно Алёши нам.
Кстати, а где он вообще?
Ходит.
Счастливый, взъерошенный.
С Господом.
В Красном Ключе.

Сибирская весна

Скачет, скачет белый мячик,
Гонит прочь седую мглу.
Солнце лучиком мастачит
Разноцветную юлу.

Скачет, скачет выбивает
Из заснеженных полей,
Капли ветреные стаей
В фиолетовый ручей.

Суетливо греет тайно,
Серебрит,
Бежит вперёд,
Разгоняет снег хрустальный
По окраинам болот.

Припустил,
Летит как птица.
Зяблик, Иволга, Орлан.
На крылах его искрится
Бирюзовый океан.

Льды тяжёлые ломая,
Ускоряя новый день,
Солнце журавлиной стаей,
Возвращается в Тюмень.

Деревня

Ах, деревня, родная деревня,
Мир отцовский, бревенчатый, древний,
Покосились заборы твои.

Зарастают поля понемногу,
И хвалу деревенскому Богу
На рассвете поют соловьи.

Ах, деревня, родная деревня,
Временами привидится в ней мне,
Между ёлок мерцающий путь.

Мчимся с горки на саночках с братцем,
От февральских снегов отряхаться,
И на тёплых полатях уснуть.

Фонарь

Я шёл с собой наедине,
При свете фонарей.
Был тусклым свет,
И лишь один
Сиял чуть-чуть бодрей.

Я поравнялся с фонарём,
И в дымке заводской,
Услышал осторожный скрип.
И тихое:
«Постой,

я вижу тысячи людей,
Спешащих по утрам.
Светить для них тоскливо мне,
Среди огней реклам.

Никто не пишет писем мне,
Не скажет мне: привет!
А я в ответ дарю вдвойне,
Свой бирюзовый свет.

Вот двое рядом на скамье
Влюблённых городских
Глядят на блики дальних звёзд,
А я свечу для них.

Сейчас погасну.
Будет тьма.
Опомнятся тогда.
Ведь старый уличный фонарь
Важнее, чем звезда».

Больница

Я помню сельскую больницу,
Резных дверей её овал.
Где терапевт – знакомый рыцарь,
Над рецептурой колдовал.

Я помню недопитый кофе,
Стоял на тумбочке твоей.
А в коридорах кто-то охал,
Что жизнь становится больней.

Что не находятся лекарства,
В аптечке старой у поста.
Что где-то есть иные царства,
Где жизнь прекрасна и проста.

Врачи – болезням властелины.
В больницах царствует уют.
А пациенты-побратимы
Им славу вечную поют.

Здесь на окраине станицы,
Весна вошла в вечерний сад.
А терапевт – усталый рыцарь
Дежурил третий день подряд.