Алексей
Мальчиков

Баллада о бабуле

Она не просила денег ‒

С деньгами в стране напряг.

Под мышкой ‒ облезлый веник,

Как свернутый красный флаг.

Две сумки. Бутыль с водицей.

Опрятная седина.

Развязанная тряпица,

И мужнины ордена.

У вывески ширпотреба

Талдычила битый час:

«Купите бабуле хлеба,

А я помолюсь за вас».

Как спрятавшееся Лихо,

Как неотвратимый Рок,

Она мне сказала тихо:

«Буханочку бы, сынок».

Я, шаг ускоряя твердый,

Бегу от её седин.

Иди ты, бабуля, к чёрту.

Вас много, а я один.

Бродяги, собаки, кошки...

То хлеба им, то котлет.

В избушку на курьих ножках,

Лети на своей метле.

Я что им ‒ глава Газпрома?

На золоте ем и пью?

А кто, извиняюсь, дома

Накормит мою семью?

Я стойким шагал солдатом

Вдоль вывесок и витрин…

А муж её в сорок пятом,

Наверное, брал Берлин.

Асфальт подо мной не гнулся,

И мирно цвели огни...

Конечно же, я вернулся,

Зайдя на углу в «Магнит».

В увесистом и раздутом

Пакете а-ля вокзал

Я ей передал продукты,

Не глядя в её глаза.

«А вот сахарок, бабуля,

Чтоб слаще тебе жилось».

Поклоны её, как пули,

Прошили меня насквозь.

С плакатов при всем параде,

Как Троцкий на колбасу,

На бабку смотрели дяди ‒

«На выборы!», «Голосуй!»

Собой подпирая цоколь,

Стояла она, тиха,

А мимо ‒ девичий цокот,

Словесная шелуха.

Её ордена блестели,

Как рыцарская броня,

И дырки от пуль свистели

Под ребрами у меня.

* * *

Бог не гадает на картах.

Он всё знает и так.

Ворон ли каркнет,

Посадят ли в карцер,

Судьба ли чихнёт – пустяк.

Любовью Бог не карает.

Она за себя сама

Жалует раем,

Перевирает,

Вытряхивает закрома.

В муках тебя родили.

Чей ты услышал крик?

Сказано: carpe diem* –

Или прервётся миг.

___

* Сarpe diem (лат.) – лови день.

* * *

В тумане легко пропустить поворот,

Шофёр разговорчивый слишком.

Не те тротуары, и город не тот.

Куда ж мы попали, братишка?

Казалось бы, всё тут, как в прочих местах,

Куда нас задаром пускали,

Но странный в себе я почувствовал страх,

Как будто попал в зазеркалье.

На лавочках ‒ кошки, на клумбах – цветы,

Все люди прилично одеты,

Садятся в автобусы без суеты

И не матерятся при этом.

Не видно окурков, асфальт подметён

И лампочки целы в парадных.

Наверно, волшебником здесь наведён

Весь этот отменный порядок.

Свернули мы за угол. Ну, наконец!

Знакомая с детства картина:

Народной толпою, как Зимний дворец,

Ларёк осаждается винный.

Но я замираю… Что за ерунда?

Нечистого злые интриги!

Довольные люди, наличность отдав,

Не водку хватают, а книги.

Мы грустно молчали, без цели бродя.

Нам всюду, как здешним, кивали.

Белели дома, и жильцы, уходя,

Дома эти не запирали.

Проснувшись, я понял – была ты во сне,

Поездка моя роковая.

С тех пор я жалею, что в нашей стране

Таких городов не бывает.

Иногда мы стойкие

Иногда мы стойкие,

Иногда ‒ не очень,

На ухабах ойкаем,

А потом хохочем.

Иногда мы тихие

И немного злые,

Иногда ‒ великие,

Добрые, большие.

Иногда мы честные,

Иногда лукавим,

Иногда ‒ железные,

С длинными клыками.

Иногда – с запросами,

А в кармане – кукиш,

Иногда – философы,

Иногда – кликуши.

Иногда мы солнечным

Золотимся светом,

Иногда мы – социум,

Иногда – кометы.

Хвастаемся рангами,

Плёвыми по сути.

Иногда мы – ангелы,

Чаще – просто люди.

* * *

Когда ненастный день раскроется, как веер,

И выцветших полей намокнет полотно,

Увижу я всё так, как рисовал Вермеер:

Мой стол, моя тоска и серое окно.

В браслетах и шелках не раз являлось лето ‒

Заветная пора для тех, кто бос и гол.

Но что милее мне гранатовых браслетов?

Окно, моя тоска и не накрытый стол.

Когда поёт сквозняк в щелях струной скрипичной

И мокрые дубы цепляют облака,

Когда приглушены раскаты жизни личной

И сломан механизм английского замка,

Когда рука сама ползёт в тепло кармана,

Когда пугливый дождь в стекло слегка стучит,

Когда молчит замок и лестница молчит,

Я вижу всё, как есть ‒ без солнца, без обмана.

Мальчикам 1812 года

Вам ли, пииты дерзкие,

Нынче ходить в шелках?

В полдень курган Раевского

Снова у нас в руках.

Снова гвардейцы рослые

Гибнут, но держат строй.

Хоть на часок, но взрослыми

Стать бы и сразу – в бой.

Это, друзья, не лечится.

Кровь – не прокисший квас.

Пушкин, колосс Отечества

Выстоит и без Вас.

Но всё сильнее просится

Он не глаголом жечь –

Лавой гусарской броситься

С криком да на картечь.

Ах, вороные, пегие!

Красный свистит металл.

Он и за трёх «Онегиных»

Этого б не отдал.

Полно. Зачем вы плачете?

Хватит и вам побед,

Пылкие чудо-мальчики

Тех заповедных лет.

* * *

На улице запах селёдки.

Газеты пророчат войну.

Мы, словно подводные лодки,

Уходим на глубину.

Мы терпим. Мы – старые вехи.

Мы – Рим и нам несть числа.

Могильщик с катушек съехал

От скорбного ремесла.

Нас учат ругаться по фене,

Мы зрим на четыре вершка,

И тихие песни Офелий

Как что-то стальное в кишках.

Пируя, король-алкоголик

За счастье поднимет бокал,

И бедный оскалится Йорик:

«Дружище, ну ты и попал!»

Октябрь

Октябрь на родине Есенина

Ржавеет светлыми лесами.

Дорожки влажные засеяны

С утра людскими голосами.

Трава не шепчет больше – высохла,

Как память, но доходят эхом

Свирель и стих в предсмертном выдохе,

Почти растоптанные веком.

А у оград ларьки торговые,

Бензина вонь и мусор кучей.

Провинций будни бестолковые

Всё так же мечутся в падучей.

И натыкается на ножики

Хмельных Димитриев орава.

Всё так же много здесь безбожников,

И так же после смерти слава.

Болеют древними болезнями,

Афиши портят и девчонок.

Трамваи стонут от наездников,

А лагеря от заключённых.

В кого попали стужи выстрелы,

И тело, и слова бессиля,

Тот через петлю это выстрадал:

Ты не меняешься, Россия!

Песни друзей

Талант – добродетель плохая,

Иное рождает князей.

Но если я грустно вздыхаю,

То слушаю песни друзей.

Те песни – как средство от сглаза,

Их суть высока и светла,

В них есть превосходство алмаза

Над кучей цветного стекла.

Вопящим всё злее и злее

Кумирам текущего дня

Не слиться с душою моею.

Запутать не смогут меня

Златых потрясатели тронов,

Создатели новых вождей.

Безумство – удел миллионов,

А мудрость – немногих людей.

Песок убегает в воронку.

Надежды подобны ворам.

Я им чертыхаюсь вдогонку

И часто себе по утрам

Читаю нотации нудно,

И долго вхожу в колею.

Когда мне становится трудно,

Я диски друзей достаю.

Половинка луны

Половинка луны,

кособокая долька арбуза,

узурпатором неба

устроилась над головой.

Прежний облик предметов

пришёлся луне не по вкусу

и она, что хотела,

затёрла густою золой.

Кто же этот смутьян?

Кто же этот безвестный ловчила?

Что за выгод искал

этот странный поэт и прохвост?

Он похитил её,

он её наклонил у точила

и сточил половину луны,

как ненужный нарост.

И теперь всё равно,

кто в такой перемене повинен.

Я смирился, как все,

и потерю покорно несу.

Я стою у окна,

удивляясь, как стал половинен

засыпающий мир,

находящийся прямо внизу.

Половины домов

и сверчковых дрожание лютен,

поврежденный фонарь,

переживший стремительный день ‒

всё вмещают в себя,

проходя, половинные люди,

половиной своей

уходящие в лунную тень.

Четвёртый день

Валы покрыты льдом.

Густая кровь дымится.

По брёвнам заборол*

С размаху бьёт беда.

Смола в больших котлах

Шипит и пузырится.

Четвёртый день стоит

У города Орда.

Четвёртый день не спят

Испуганные дети,

Прижавшись к матерям

В подвальной темноте.

Проломлена стена.

Ворота сбиты с петель.

В проломе и во рву

Завалы чёрных тел.

Всё гуще липкий дым.

Во рту горчит от смрада.

Бесчеловечный век

Свою взымает дань.

И с каждым днём страшней

Становится осада.

Ломается металл…

Но держится Рязань.

Пылает страшный день

На небе солнцем чёрным.

От крови и огня

Снег превратился в грязь.

Защитники моей

Рязани обреченной

Сбивают вниз врага,

Хрипя и матерясь.

Батый окаменел.

На смерть уходят сотни.

Он им не смотрит вслед,

Не ест, не пьёт вино.

Он в гневе, но ему

Не взять её сегодня,

А завтра будет то,

Что свыше суждено.

Быть дочерям её

В слезах, и слезы эти

Не высушить ветрам,

Поющим над Окой.

Со всех сторон летят

Горшки вонючей нефти,

И воющий пожар

Заметен далеко.

Тебе уснуть навек.

Ты больше не услышишь

Серебряную песнь

Неомрачённых дней.

Распятая Рязань,

Как жаль, что ты – не Китеж.

Как жаль, что не укрыть

Красу твою на дне.

В тиши зелёных вод

Ты б оставалась вольной,

А страшная судьба

Досталась бы другим.

Ах, если бы тебе…

Но разве может воин

Покинуть пост, когда

Ломают дверь враги?

Ещё не выбит меч,

Ещё белеют храмы.

Кто мужеством крылат,

Того не сломит страх.

Стоят твои сыны,

Не имущие срама,

Последнею стеной

На ледяных валах.

___

* Бруствер в древних крепостных

оградах в городах Руси.

Четыре слова

Оставьте мне четыре слова –

Я проживу тогда сто лет

На розовой и васильковой,

На этой лучшей из планет.

Оставьте мне их без заклада,

Без козней хитрого дельца.

Вы спрячьте их, как прячут клады

Среди руин и чабреца.

Однажды на исходе лета,

Спугнув шмелей и саранчу,

В траве среди камней нагретых

Я их найду и подхвачу.

Они недолго на ладони

Моей останутся дремать,

Они сорвутся, словно кони,

В поля, где мне их не поймать.

Они пройдут пушистым ветром,

Те земляничные слова,

Сквозь решето упругих веток,

Леса поколебав едва.

Они наполнят мир и снова

Он будет радугой гореть.

Оставьте мне четыре слова:

«ЛЮБОВЬ НЕ МОЖЕТ УМЕРЕТЬ».