Алексей
Кручёных

Уехала!

Как молоток 
влетело в голову 
отточенное слово, 
вколочено напропалую! 
– Задержите! Караул! 
Не попрощался. 
В Кодж оры! – 
Бегу по шпалам, 
Кричу и падаю под ветер. 
Все поезда 
проносятся 
над онемелым переносьем... 
  
Ты отделилась от вокзала, 
покорно сникли семафоры. 
Гудел 
     трепыхался поезд, 
горлом 
     прорезывая стальной воздух. 
В ознобе 
не попадали 
зуб–на–зуб шпалы. 
  
Петлей угарной – ветер замахал. 
А я глядел нарядно–катафальный 
в галстуке... 
И вдруг – вдогонку: 
– Стой! Схватите! 
Она совсем уехала? – 
  
Над лесом рвутся силуэты, 
а я – в колодезь, 
к швабрам, 
барахтаться в холодной одиночке, 
где сырость с ночью спят в обнимку, 
  
Ты на Кавказец профуфирила в экспрессе 
и скоро выйдешь замуж, 
меня ж – к мокрицам, 
где костоломный осьмизуб 
настежь 
прощелкнет... 
  
Умчался... 
Уездный гвоздь – в селезенку! 
И все ж – живу! 
Уж третью пятидневку 
в слякоть и в стужу 
– ничего, привыкаю – 
хожу на службу 
и даже ежедневно 
что–то дряблое 
обедаю 
с кислой капусткой. 
Имени ее не произношу. 
Живу молчальником. 
Стиснув виски, 
стараюсь выполнить 
предотъездное обещание. 
Да... так спокойнее – 
анемильником... 
Занафталиненный медикамен– 
тами доктор 
двенадцатью щипцами 
сделал мне аборт памяти... 
  
Меня зажало в люк. 
Я кувыркаюсь без памяти, 
Стучу о камень, 
Знаю – не вынырну! 
На мокрые доски 
молчалкою – 
плюх!..