Алексей Ковалевский

Алексей Ковалевский

Четвёртое измерение № 16 (508) от 1 июня 2020 года

Серая зона

Воздух

 

«Породниться осколкам и птицам

Не дано,

               не дано,

                             не дано», –

Повторяет упрямо станица

И в распадке лежит, будто крица,

Где другое ей крутят кино.

 

Где иное шептал бы сам воздух,

Да не с вишней протёрт, не с росой –

И тяжёлые слушает грозы,

И шатается в поисках дозы,

Весь в рванине,

                           в ожогах,

                                           босой…

 

* * *

 

Сизели уголья под чаном,

Вставал Донбасс не с той ноги,

И загорелось галичанам

Помыть в Миусе сапоги.

 

«Ну что ж, пожалуйте, не-братья!» –

Им отвечал пустой завод,

Божница выцветшая в хате

И незакрытый шурфа рот.

 

И не двунадесять языков –

Две речи бились у копра,

Две воли гибли в поле Диком

Во имя мира и добра.

 

От них летели клочьев тучи,

Багровый сея дождь в полях,

И Воз тонул в шуге кипучей,

И пропадал Чумацкий Шлях.

 

Уже ни стежки к благу узкой,

Какой свячёной ни кропи,

Лишь эхо распри древнерусской

Гуляет бодро по степи.

 

Каганец

 

РДГ в маскхалатах

Проскользнула в ложок.

Обесточены хаты –

Сдох, как бобик, движок.

 

Вьюга шаткая косит

Каждый шорох и крик.

Мёрзлый уголь заносит,

Грубку топит старик.

 

Каганец догорает…

Всё равно, кто живой,

А кого за сараем

Спать оставил конвой.

 

* * *

 

Полети на родину – там люди

Падают, пылают у дорог.

Прежнего нигде уже не будет, –

Побывай на родине, листок!

 

Посмотри в негаснущие лица...

Или нет силёнок, говоришь?

Под подошвы свалишься – не птица

И в костре, как человек, сгоришь.

 

Быстро ж мы узнали в лапах страха,

Сколько соли в капельке воды,

Как черны вдоль бахмутского шляха

Полевой кремации следы.

 

Как метан копѝтся в тесной лаве,

Миг – и разворотит небосвод,

Вырвется из полымя Булавин,

До корней обуглится народ!

 

А в итоге? Ни листвы, ни истин.

Шаркающий ветер.

                                  И метлу

Держат еле видимые кисти,

Погружаясь медленно во мглу.

 

Серая зона

 

Своё – и то, и это,

Свои – и ты, он.

Какого ж нам ответа

От говорливых крон?

 

Какого нам совета

От пятерней-корней,

Что прячут слёзку света

От глаз и рыл свиней?

 

Так много их – откуда?

Гудзон или Байкал

Уверовали в чудо

У валунов и скал –

 

Что это будет чьим-то,

А не моим всегда,

На зверьем ли, на птичьем,

На вольном, как вода,

 

На чистом, будто наша

Душа и кровь, мой брат…

Затем вся эта каша,

И брага, и салат,

 

Искромсанные хаты,

Блевотина во мху

И тучи, как магнаты

Глумливые, вверху…

 

А было ведь не где-то:

В потоках чистоты

Своё – и то, это,

Свои – и он, и ты.

 

* * *

 

Ах, какое прогремело время!

Кануло – ни маршей, ни ура.

И отцов – стахановское племя –

Клеть не поднимает на-гора.

 

Где они – одни глаза и зубы,

Коногонок тающий накал?

Не покинет пусть их Добрый Шубин,

Упредит хотя бы там обвал.

 

* * *

 

Погуляло? Пришило заплатки

К чересчур бесшабашным умам?

А прикопанных в лесопосадке

Не вернуть по разбитым домам,

 

В преисподние шахт и эдемы

Слишком щедрых ланов и садов.

Не хватало излюбленной темы?

Без побоищ уж сколько годов!

 

Рассиропилась каждая поросль –

В трёх коленах ни стуж, ни огня,

И хрипит «Поживём ещё порознь!»

«Ураганов» похмельных рыгня.

 

Разбегаются наши дорожки,

Брат луганский, тугая мозга.

А от прошлого – рожки да ножки,

Ни козлёнка, пустырь да мезга.

 

Сказка будет брехаться иная,

Вон уже навострились писцы.

И гудит о свободе пивная,

И в зелёнке щебечут птенцы.

 

* * *

 

Вытянув руки вперёд, как слепые,

Бродят сожжённые в гулкой дали.

Сколько оплавленной боли скопили –

Нет ей приюта в провалах земли.

 

«Жалко мартен или срытую шахту?

Это отстроят, вернут на баланс.

Тех же, кто с дымом сплетается шатким,

Больше не будет уже среди вас.

 

Мы о таких ураганах не знали,

Смерчей таких не видали и мин...

Были бы мы из бетона и стали,

Нас воскресили б гарант и кабмин.

 

Нас олигарх возродил бы из пепла,

Дал бы подъёмных – вдвойне и втройне...»

Бродят и бродят донецкою степью

Люди, сгоревшие в подлой войне.

 

Видят их ангелы, видят их дети,

Ветер бездомный и редкий ковыль –

Только не т е

                            и такие же э т и,

Гнать бы которых за тысячу миль.

 

* * *

 

Не к огороду огород,

Впритык – все помыслы в кювете.

Ведь мы и впрямь один народ,

Один-единственный на свете.

 

У нас одни враги – вокруг

И в сердце, резанном на части.

Мы общий пилим сук, мой друг,

С одной маниакальной страстью.

 

И наши ценятся миры

По высшей мере, а не пробе.

И нам в одни тартарары,

Когда самих себя угробим.

 

* * *

 

Довести до распада

И свалить за бугор.

Потому что так надо:

Деньги – всё,

                         люди – сор.

 

А ведь каждый отсюда,

И ведь вроде не мстят.

На добро, а не худо

Топят, будто кутят?!

 

Так вгрызаются в горла –

Хуже всяких гиен.

Не слыхать больше хора:

«Перемен! Перемен!»

 

Лучше б с ними не пела,

Лучше – бой, чем шлея.

А теперь к переделу

Дело,

          ненько моя.

 

Самые подлые?

 

С цепи сорвалѝсь? Последние

Неужто и впрямь времена?

И ступы летают с ведьмами,

И ночь, как чулан, темна.

 

И крысами ты обглодана

До самой кости, страна.

Последние,

                    самые подлые

Неужто и впрямь времена?

 

* * *

 

Дом на окраине посёлка

Огни летучие смели.

Где та девчонка – смех и чёлка –

Спроси у неба и земли.

 

Уже б и в школу – гаснет лето,

За край стекает мёдом сот...

Она ступает по планетам,

Она вселенными идёт.

 

Она, как прежде, верит в счастье,

В ней не погибли смех и свет.

И бездны тёмные лучатся,

И камни

               говорят в ответ.

 

А там, где выжжены светанки,

Стоят, как пугала, в ночи

Палатки, гаубицы, танки,

БРДМы, тягачи.

 

И снятся девочки мальчишкам

Совсем такие, как она.

Беда затихла, потрудившись...

И лишь убитым не до сна.

 

Они проходят по планетам,

Плывут вселенными легко.

Ведь счастье есть, конечно, где-то,

Пусть и ужасно далеко.

 

* * *

 

Забили на родину двери,

До смертных грехов довели:

Застыл, не прощая потери,

На краешке утлой земли.

 

Сейчас опрокинется навзничь –

Без отзыва – в небытие,

Сейчас будет схвачен для казни

За каждое слово своё.

 

А в слове крамолы с лихвою –

И Тот обличался, и те,

Кто создали пламя лихое:

«Купайся в его темноте!

 

Ты сам виноват, а не звери,

Что рыщут в тебе и вокруг...»

А где-то в дощатые двери

Кидаются полчища вьюг.

 

И надо б не думать о прежнем,

А в новом попробовать жить,

На тихом, седом побережье

Щажёной снежинкой кружить.

 

Срез

 

Смотреть со стороны,

Тем более – с небес:

Лужок – ни белены,

Сплошная песня – лес.

 

В траве после дождя

Бурёнок перламутр,

У пастуха-вождя

Словарь терпимо крут.

 

И так – вся ширь страны,

Её глубинный срез...

Когда со стороны,

Тем более – с небес.

 

* * *

 

В осклизлых пыточных и бункерах

Гноят. А звали на ночлег.

Вокруг – насмешливые буркалы,

Кровавый лёд, мясистый снег.

 

Но где-то слышишь крики чаячьи,

Но где-то есть и Бог, и высь.

А сны когда-нибудь кончаются...

И хорошо. И зашибись!