Алексей Ивин

Алексей Ивин

Четвёртое измерение № 9 (213) от 21 марта 2012 года

Давление атмосфер

 
* * *
 
Троллейбус. Вези до конечной,
водитель, в зелёный тупик.
Я выйду.
Подошвой отмечен,
навечно
к асфальту приник
листок.
Ах, страдалец. Куда-то
иду.
Вероломство? Отнюдь:
она ведь свободна и свято
хранит это право.
Забудь,
уйди. Но куда? Нет, похоже,
что поздно теперь: увлечён.
Пустое.
Останусь.
А может?..
Да вон же стоит телефон!
Но...
Ладно! Теперь все равно мне,
приклеен.
Алло! Это кто?
Ну, как ты?
Нет, не был. Сегодня
я болен. Буквально пластом.
Приехать?
Сейчас?
Э-э... постой-ка!
А что – ты одна?
Никуда
не... не отлучайся. Я только
оденусь – и мигом.
Да, да!
 
* * *
 
Мальчишка бежит по улице,
разбрызгивая лужи;
он вскидывает на бегу руку
с зажатым в ней пистолетом
и стреляет через плечо:
тр-р-р-р!
Он чувствует: сзади упал один из преследователей,
тот, который всех ближе.
«Я уйду от них!» – замирая от восторга,
думает мальчик
и, выпустив последнюю обойму,
сворачивает в переулок.
 
Как легко жить в иллюзии борьбы:
там не бывает поражений.
 
* * *
 
Как заблуждался я! Я сатанел от боли;
От скорбных слёз не замечал, что мне
И травы кланялись в порозовелом поле,
И жаворонок солнечный звенел,
 
Что ландыш кист и кроток, что чудесен
Смолистый запах, сок сосновых жил,
Что вся в росе сирень и что царём в Эфесе
Мудрец по имени Калликагатис жил.
 
 
Эфирная слепота
 
Я скучаю по первой метели,
по следам на пушистом снегу,
я тоскую,
держусь еле-еле,
не могу,
не могу,
не могу!
 
Я скучаю по первой капели,
мне увидеть бы птичий разгул,
я тоскую,
держусь еле-еле,
не могу,
не могу,
не могу!
 
Я скучаю по первой неспелой
землянике на влажном лугу,
я тоскую,
держусь еле-еле,
не могу,
не могу,
не могу!
 
Я скучаю по первой неделе
злых дождей, засевающих мглу,
я тоскую,
держусь еле-еле,
не могу,
не могу,
не могу!
 
Но потеряно чувство. Экстазу
не бывать. В беспросветной ночи
вьёт метель по двухсотому разу,
надоедливый дождик стучит.
 
Прут цветы из кладбищенской жижи,
и стрижи в небесах мельтешат.
Пёстрый мир.
Но – не вижу,
не вижу!
Далеко – не видать ни шиша!
 
Надо мной безразличная высь.
Я стою, на эфир опершись.
 
 
Болезнь
 

Г.Киршановой

 
Душит ночь в объятьях чёрных
                                                    слабый пламень ночника.
Тихой веет благодатью от твоих печальных рук,
Взор тревожен, беспокоен. Не волнуйся, милый друг,
Я поправлюсь. Светел путь наш.
                                             Смерть беспечно далека.
Утро встанет удивлённо, ветер в комнату войдёт,
Обновленный затрепещет луч на розовой стене.
Отдохни, мой тихий ангел. Утро ночи мудреней.
Спи...
          Но как еще далёк он, этот радостный восход!
 
Звёздный гул
 
Безумный день, ты в трепете забот
Угас. Лучами медного заката
Ушёл по крыше и пропал. И вот
Затишьем всё, как облаком, объято.
 
А было так: я делал сотни дел,
Ходил, звонил, кричал, ко мне стучали
И требовали. Маятник свистел.
Раскачиваясь, но часы молчали.
 
И вдруг пошли. Я на небо взглянул.
Какая мысль мой поразила разум!
Оттуда пробивался звёздный гул
И громом опрокидывался наземь.
 
Под куполом. Давление атмосфер
 
Блики света на струистой, на таинственной воде.
Всплески сонные у буя. Безъязыкая звезда.
Путь ночной, неутомимый, путь, рассеянный везде.
На рассвете детский лепет ветра в вянущих садах.
 
Под огромный купол неба много собрано людей.
Их мечты чертили своды – вид мушиного следа.
Путь ночной, неутомимый, путь, рассеянный везде.
На рассвете детский лепет ветра в вянущих садах.
 
Но умеют люди, мыслью устремляясь за предел,
Понимать, пока на землю мёртвой плотью не падут,
Блики света на струистой, на таинственной воде,
Всплески сонные у буя, безъязыкую звезду.
 
Невыносимое
 
Покроется ли пеплом твердь земли,
Сердца ороговеют ли от боли, –
Дай испытание, я вынесу любое,
Но только жить бесцельно не вели.
Пусть жребий будет скорбен и нелеп,
Пусть злые мхи прорежутся сквозь кости,
Пускай в забвенье сдохну и в юродстве, –
Моей души не заточай во склеп.
Блаженные – ваш взгляд горит огнём,
Счастливые – вы грезите полётом.
Скажите, как мне воевать с болотом,
Вонючей ржавчиной не обрастая в нём?
 
Цель? Жертва? Жребий? Да. Необходима гать.
Но тяжело в болоте выживать         
 
Весна
 
Захлёбываясь ветром,
ошалелый,
под своды зеленеющих лесов
я уходил,
и ярко голубело
всё небо
до обоих полюсов.
Как чавкала,
как смачно пузырилась
земля под сапогами!
Как он цвёл,
подснежник в талой луже!
Как ярилась
река,
переполняющая дол!
Из-под заслонов,
из-под зимних спячек,
как он рванулся,
силой клокоча!
Разгульный день!
Он чётко обозначил,
 к а к
надо избегать
паралича.
 
Варфоломеевская ночь
 
Были мечены двери, и крест открывал им пути.
Ты молчи, иноверец, но к небу глаза обрати.
 
Вопрошай его взглядом, с каких это пор на земли
Ложь и истина рядом под знаменем крестным пошли,
 
Ты спроси, ты потребуй, почему они вправе казнить
И угодно ли небу видеть ужасы этой резни.
 
Если Бог отмолчится, сославшись на скромную роль, –
В бой! Не надо молиться! Значит, этого хочет король.
 
                                      
Плен
 
Далёкие галактики,
довольно разбегаться –
угомонитесь, лягте: так
не мудрено взорваться.
И пусть чернеет иссиня-
агатовый пролом,
чтоб не манила ввысь меня
звезда в плену ночном.
Ведь всё равно, при свете ли
или в кромешной мгле,
но звёзды не заметили
страданий на Земле.
                       
 
Ночью
 
Чуткий блеск зарниц
В чёрных небесах.
Лист сухой, шершавый
Наземь упал.
Глухо стонет ветер
В тёмном лесу.
Зелёная мерцает
Гнилушка из пня.
Боже, великий,
Видишь ли меня?