* * *
Весна. На крышах проступают внятно
от солнца апельсиновые пятна.
Его лучей ласкающие руки
ощупывают крыши близоруко
И, будто слёзы на промокших лицах,
стирают дождь с холодной черепицы.
Лениво разлеглись, чтоб отогреться,
две кошки (а куда ещё им деться?)
С подрагиваньем радостным хвостов
ждут в нетерпенье мартовских котов.
* * *
От осени я милости не жду –
она непредсказуема бывает...
В холодные объятия к дождю
порой меня безжалостно толкает,
Остатки пожелтевших покрывал
с деревьев, точно с тел, срывает грубо
и, чтобы от бессилья не кричал,
мне поцелуем склеивает губы.
И всякий раз я осени не рад,
она всегда непрошено приходит –
как мысли, что приходят невпопад
и до безумства по ночам доводят,
Когда со звоном битого стекла
надежды осыпаются, как листья,
и догорают медленно дотла
в огне костра зелёно-золотистом.
Июльское солнце
Пульсировало солнце, будто сердце,
стучащее в грудную скорлупу.
Сквозь облака нащупывая дверцу,
что выведет на верную тропу,
Оно рвалось наружу из тумана,
плечами раздвигая небеса,
и из его светоточащей раны
сочась, на землю падала роса.
Буханкой свежевыпеченной хлеба,
как будто извлечённой из печи,
дышал июль, и мраморное небо
просеивало жаркие лучи.
Зимняя зарисовка
Убелённый снежной негой,
шарфом скрыт до самых глаз –
что-то я отвык от снега,
от его холодных ласк,
От его прикосновенья,
от дыхания зимы...
Снега чудное свеченье
покоряет силы тьмы.
Ноги стынут до озноба,
им в тепло бы поскорей.
Кособокие сугробы
тают в свете фонарей.
Крокусы
Жизнь крокусов печально коротка,
не лишена с подснежниками сходства.
Но где-то в сердце нежного цветка
таится над другими превосходство.
Он раньше всех вскрывает плоть земли,
объединяясь в яркие поляны,
и первые весенние шмели
над ним кружатся в наслажденье пьяном.
Да пусть скорей сойдёт февральский снег
застиранной больничной простынёю,
чтоб крокуса такой короткий век
продлился. Не для всех. Для нас с тобою.
Московский двор
По арбатским подворотням
жёлтых листьев карусель.
Ветер мечется залётный,
завывая, как кобель.
Двери хлопают в подъездах,
словно крылья древних птиц...
Новоселья, переезды,
смена тел и смена лиц.
Бабки, сплетни на скамейке –
дух арбатского двора:
станет ясным до копейки,
что не ведали вчера.
Дни рождения, поминки,
шум веселья и печаль.
По протоптанной тропинке
жизнь проходит невзначай.
* * *
Подайте милостыню нищему,
пусть даже с виду он и плут.
Есть в мире справедливость высшая –
и вам однажды подадут.
Тот, кто за нами смотрит
с небушка,
за справедливостью следит.
Подайте нищему
на хлебушек,
без хлеба маслице горчит.
* * *
В небесной канцелярии – порядок:
там личные дела лежат по полкам.
Кто в рай пойдёт, кто удостоен ада...
Всё тщательно подобрано и с толком.
Тут херувим, зав. кадровым отделом,
всех вновь прибывших принимает строго,
о чём-то совещаясь то и дело...
Наверное, советуется с Богом.
Здесь, видимо, давно нас ожидают,
и все грехи доподлинно известны.
Но всё равно, обязанность святая –
ответствовать на все вопросы честно.
Что средь людей скрывать ещё возможно,
не скроешь от всевидящей зеницы.
Ты просто в жизни делай то, что должно,
и будет то, чему должно случиться.
Ангелы в городе
Здесь ангелы, найдя приют
и не стремясь куда-то выше,
как аисты, жилища вьют,
гнездясь на черепичных крышах,
А по утрам, когда рассвет
пустые улицы полощет,
как будто бабочки на свет,
летят на городскую площадь.
Чужой оберегая сон,
они не засыпают сами,
чтобы под утро в унисон
заговорить с колоколами.
Тени
Опять не спать и видеть тени
тех, кого больше рядом нет,
и бестелесное скопленье
их душ, прозрачных на просвет.
Уж многих мы недосчитались
(всё чаще самых дорогих...)
Следы земные их остались,
чтоб жить в сознании других.
Мы жизнь наследуем однажды,
второго чуда не дано.
Она, как голубок бумажный, –
чуть что – и выпорхнет в окно.
Когда придёт тот час негласный
Когда придёт тот час негласный,
что не минует никого,
в своём уме, в рассудке ясном
хотел бы встретить я его.
Лишь бы не осенью плачевной
под пыткой капельниц и клизм,
когда из комы многодневной
не может выйти организм.
Не в созерцанье слабоумном
у госпитального окна,
когда за ним потоком шумным
воздвиглась серая стена.
Не в одиночестве печальном
под взглядом равнодушных глаз,
не в покушении отчаянном
подняться с койки всякий раз.
Хотелось бы под птичий гомон,
в обнимку с раннею весной
в тиши отеческого дома
укрыться беспробудным сном.
Уснуть среди привычных звуков –
не в тихой заводи больниц –
среди родных, детей и внуков
и улыбающихся лиц.
На день гибели Пушкина.
Мойка, 12
«Жизнь кончена, дыхание теснит...»* –
к поэту доступ только приближённым.
И ангел смерти голубем кружит
над мучеником полуобнажённым.
Он всем простил и всех благословил.
Кого любил, освободил отныне...
За то, что с божеством себя сравнил,
признался тихо в собственной гордыне.
Спешат друзья поэта навестить,
застать в живых. Подстегивают дрожки...
А он в надежде жизнь себе продлить,
как милостыни, просит о морошке...
_________
* по преданию, предсмертные слова Пушкина
* * *
Возможно, это было лишь ошибкой,
что я заметил, прошлое листая...
Осталась в память грустная улыбка
и в гардеробе – вешалка пустая.
И прошлого танцующие тени
всё дальше от меня и недоступней...
Пожалуй, нет нелепее затеи,
и нету безответственней поступка,
чем ворошить обугленные годы,
чтоб вновь раздуть огонь воспоминаний...
И в воздухе так мало кислорода,
что не хватает даже на дыханье.
Оптимистическое
Давайте жить, пока живётся,
плясать, пока – о двух ногах,
а если помирать придётся –
чтоб не испытывали страх.
Не верьте предсказаньям лживым
и хиромантам всех мастей:
пока желания в нас живы,
мы остаёмся всех живей.
Не поддавайтесь зовам ложным,
свой путь единственный верша.
Не всё ещё так безнадёжно,
пока в нас теплится
душа.
Но если вдруг сломалось что-то,
зашло в тупик,
нарушив ход,
она возьмётся за работу
и чудо вновь произойдёт.
© Алексей Глуховский, 2019.
© 45-я параллель, 2019.