* * *
художника любой обидеть может
он безопасен
как беззубый лев
и лишь в душе
немного насторожен
и лишь в зрачках
сокрыты боль и гнев
да здравствуют
творцы и виртуозы
от Бога получившие талант
кудесники поэзии
и прозы
поэт артист
художник музыкант
вы мир своим врачуете искусством
в сердцах и душах
сея доброту
и как цветы
выращивая чувства
в нас ими заполняя
пустоту
художника любой обидеть может
в нём сердце как тончайшая струна
её заденешь вдруг неосторожно
и оборвётся
горестно она
Февраль
Что за белые птицы
надо мною всё кружат
и кружат,
словно ангелов сонмы спустились с холодных небес.
Или это февраль над землёю старательно вьюжит,
поднимая на воздух колючую снежную взвесь.
Сам Господь допустил эту снежную неразбериху
и послал своих
вестников грешную землю мести.
Но уляжется всё,
трубы ангелов тоже утихнут.
Мы останемся здесь, чтобы прежний порядок блюсти.
Поучение
Когда тебе худо,
не стоит копаться
в причинах,
как будто в отходах
от пиршества
прожитых лет.
Иначе лишь глубже
себя погружаешь
в пучину.
Туда, где с трудом приживается
солнечный свет.
Когда тебе горько,
не дай окопаться
печали,
карабкайся вверх,
пока хватит
накопленных сил.
Опасна печаль,
если ты её в самом начале
не смог приструнить
и в себе глубоко затаил.
Когда одиночество празднует скорбную тризну
над прежним весельем,
его отпевая в глуши,
воспользуйся шансом,
тебе предоставленным жизнью –
взгляни ей в глаза,
как в зерцало
смиренной души.
На винограднике
Под солнцем тяжелеет споро
и набирает аромат
через невидимые поры
зеленобрюхий виноград.
В своих мечтах готов искриться
в бокалах молодым вином,
а всё ж приходится томиться
пока что в облике ином.
Рядами ровными по склонам
сбегает тонкая лоза.
Здесь люди местные – с наклоном,
от солнца выцвели глаза.
Им этот тяжкий труд знакомый
давно написан на роду.
В вино добавить самогону –
и можно взяться за страду.
кто это там
кто это плачет под окном
с очами полными отчаянья
здесь оказавшийся случайно
и в нашей жизни ни при чём
кто это там стучится в дверь
настойчиво чрезвычайно
но безопасный изначально
проголодавшийся как зверь
кому понадобился я
среди октябрьской тихой ночи
в которой
только сыч хохочет
пытаясь разозлить меня
я не люблю ночных гостей
они – предвестники ненастья
крадущие чужое счастье
разносчики дурных вестей
когда ко мне стучатся в дверь
в осеннюю сырую полночь
я Бога не зову на помощь
во осознании потерь
во здравие перечисляю всех
кому хоть чем-нибудь обязан
с кем в сердце неразрывно связан
с кем сблизили и смех и грех
утро на даче
так будто бы оно
ему узко
луч света проникает
сквозь окошко
как нитка сквозь игольное ушко
как в щель дверную – ласковая кошка
струится воздух тёплым молоком
всё больше разрежается под утро
так лета дух просачиваясь в дом
крепчает только с каждою минутой
да здравствует июньская жара
и дни бездельем полные на даче
когда прохладным языком заря
тебе лицо оближет
по-собачьи
захочет обновления душа
и с каждой чашкой выпитого чая
жизнь вроде
прибывает не спеша
на самом деле только убывая
Скажи мне
Д-ру Г. Егеру
Скажи мне, доктор,
что со мной не так.
Поставь свой безошибочный диагноз.
Найди причину
затяжных атак
бессонницею
насланного сглаза.
Ответь мне, доктор,
где берёт исток
душевная
томительная мука?
Насколько
предрешён её исход,
и что об этом думает наука?
В анамнезе моём
секретов нет,
вся моя жизнь –
до самой амнезии.
Не выработан мной иммунитет
от регулярных
вспышек ностальгии.
Мне от неё
вакцину пропиши.
Они с любовью –
одного состава.
Добытая
из вытяжки души,
спасением уже для многих стала.
* * *
поэзия соломинка моя
спасение во время наводненья
единственный просвет среди затменья
единственная форма бытия
как будто бы держусь за поплавок
я за тебя скользящими руками
и лёгкие наполнив пузырями
вдруг вынужденный делаю нырок
и знаю что подняв меня со дна
мне дашь сухую тёплую одежду
а вместе с нею шаткую надежду
на осознанье завтрашнего дня
я ощущаю твой неровный пульс
когда стихотворением чревата
ты смотришь на меня так виновато
что я узнать причину не берусь
я становлюсь с тобою сам не свой
и чувствую смущенье и неловкость
и сердца обескровленную ёмкость
спешу наполнить заново тобой
* * *
И всё же мы друг другу стали ближе,
Хоть каждый в луже плещется своей.
Всё меньше рассуждаем о престиже,
всё чаще вспоминая про друзей.
Дан шанс в себе получше разобраться,
взяв пробу не на вирус, а на честь.
В любви вдруг неожиданно признаться
(когда мы это делали, Бог весть!)
В любом веселье есть немного грусти.
И в грусти для надежды есть просвет.
Мы научились редкому искусству,
в ночных потёмках различая свет.
И узнавать другого по дыханью,
по первому движению души.
Её утихомиривать метанья –
всё решено, спеши иль не спеши.
Хоть прожитое видится иначе,
но ничего по-новой не начать.
Друг перед другом мы чисты, а значит,
готовы перед Богом отвечать.
Урбанистический пейзаж
Москва.
Неглинка, Кремль, Пассаж,
Замоскворечья изголовье
в урбанистический пейзаж
Москвою вписаны с любовью.
Течёт Бульварное кольцо,
бочком Садового касаясь.
То тополиный пух в лицо,
то полоса дождя косая.
Гудит Кольцо. Ползёт, как уж,
как червь, обдолбанный наркозом.
Как будто кто-то, взяв за гуж,
влачит тяжёлый груз обоза.
Москва.
Остоженка. Манеж.
Дворов старинных перестройки,
где не без вызова допрежь
ютились гордые помойки.
Арбатских переулков вязь.
Тверская. Сретенка. Покровка.
Нередко прерванная связь
между трамвайных остановок.
Замкнулся путь вокруг Кольца
маршрутом, издавна знакомым.
Ему и грусти нет конца.
Куда ты денешься, бездомный?
Эскулап
А дождик за окном всё кап да кап,
никак не успокоится, небесный.
Он для кого-то, может, бесполезный,
а для меня так добрый эскулап.
Меня он лечит методом слепым,
врачуя мою нервную систему,
к ней подобрав целительную схему
вдобавок к пресным каплям дождевым.
Целитель мой, мой добрый Гиппократ,
от твоего прикосновенья лучше.
Не надо разгонять на небе тучи,
пускай идёт, сколь хочется, подряд.
Антивоенное
Меня пугает неизбежность войн,
объявленных или почти внезапных,
что начинают со словесных залпов,
а завершают бойней мировой.
Их признаки я распознать готов
по громким маршам, поклоненью предкам,
по кадрам кинохроники нередким,
по паранойе поиска врагов.
По грозной демонстрации вражды,
стекающей помоями с экрана
бесхитростными средствами обмана,
потоками невежественной лжи.
По послушанью пластилинных масс,
готовых принимать любую форму,
чтоб поддержать бездарную реформу –
любой приказ, заказ или наказ.
На наших и не наших разделясь,
устраиваем грустные парады,
вытаскивая старые награды
и прошлым перед будущим хвалясь.
Так начинают мировые войны,
что болью унавожены и вонью
забытых тел, не убранных с полей,
разорванных на тысячи частей
голодной стаей злого воронья.
Все войны начинаются с вранья.
Как жаль
Не жаль, что слишком медленно мудреем –
лишь опыта земного наберясь,
а страшно, что стремительно стареем,
с реальностью утрачивая связь.
Что быстро так теряем представленье
о том, что ощущать ещё должны.
Но годы ужимаются скорее,
чем фазы убывающей Луны.
Хотелось бы, пока ещё не поздно,
прочувствовать всю прелесть бытия.
И уж тогда искать под небом звёздным
не съёмного, а вечного жилья.
С Превером
Птичьей стаей
в оперенье рыжем,
в воздухе, пропитанном дождём,
осень закружилась над Парижем
в танго нескончаемом своём.
Отмирают годы, словно листья,
под ногами стелятся ковром.
По-французски «грустный» будет «triste».
Мы грустим с Превером под дождём.
Наблюдаем медленную Сену
и в леса одетый
Нотр-Дам.
Ливень на воде
взбивает пену
и с рекой уходит
в океан.
Мне поэт читает стих давнишний.
Мы стоим, подняв
воротники...
Между нами дождь,
как третий лишний,
тонет в ряби пасмурной реки.
Акустика любви
прости мою рассеянность порой
и то что я тебя подчас не слышу
возможно слух мой этому виной
иль просто говорить ты стала тише
да я и сам невнятен стал в словах
им в голове невыносимо тесно
они как отсыревшие дрова
лишь дымовую делают завесу
я многому внимаю и без слов
без голоса и знаков препинанья
отточена как лезвие любовь
и большего не требует признанья
© Алексей Глуховский, 2020.
© 45-я параллель, 2020.