Алексей Борычев

Алексей Борычев

Все стихи Алексея Борычева

А никто ничего и не ждал!

 

…А никто ничего и не ждал!

И зима очень долгой казалась!

Много сложного – всё, как всегда.

А простого – какая-то малость:

 

Беспокойная стайка берёз,

В небе крыльями тихо махая,

Отгоняла упрямый мороз

От небесной обители мая.

 

Май пока ещё в небе, пока

Не спустился на Землю, однако

Он лучами играл в облаках...

А в лесу, невзирая на слякоть,

 

Суетился апрель под сосной,

Растопляя снега и, конечно,

Огонёк появился лесной –

Улыбнулся кому-то подснежник.

 

И, когда работяга-апрель

Гнал ручьи по снегам, по оврагам,

Над землёю рубином горел

Льдистый воздух... Туманная брага

 

Растворялась в мерцающих днях

И роняла в проталины капли…

И леса лепетали звеня,

И деревья стояли, как цапли,

 

В полыхающей талой воде,

Все пиликали, перекликались…

И плескался сияющий день

В бирюзовом небесном бокале.

 

А потом, усмехаясь грозой,

Май вошёл в эти пьяные рощи,

Кучерявый, весёлый, босой…

Вот и всё! …а бывает ли проще?

 

Аквамариновая юность

 

Аквамариновая юность

Туманом пала на глаза…

Не обыграть, не переплюнуть

Судьбу без веры в чудеса.

 

Замысловатые синкопы

Ещё в душе моей звучат!

Какой закон, какой тут опыт,

Когда весны горит свеча!

 

Какие выводы… итоги…

Какие мысли о былом!..

Когда листвяные чертоги

Влекут жар-птицыным крылом!

 

Когда сиреневою дымкой

Мне улыбаются леса,

И пляшут первые дождинки,

Бушует первая гроза…

 

Хотя у зрелости осталось

Ничтожно мало от того,

Что было прежде, эта малость

Дороже прошлого всего!

 

 

Акросонет с кодой

 

Когда прошедшее мертво, а в будущем седая мгла,

Рисую новые миры, цветистей радостных узоров,

И ты восходишь чистотой над чёрной бездною укоров,

Сияньем солнечного сна, бела, воздушна и светла.

 

Тоску земную укротив, ясней муранского стекла,

Искрится звёздная вуаль во тьме людских безумных взоров.

Не предавай, не продавай себя бездушию просторов,

Едва начав свой яркий путь, забудь кривые зеркала…

 

Кому – скажи – подаришь ты свеченье тёплых изумрудов?

А вечеров с тобой – кому – даруешь ласковое чудо?

Зелёный свет твоих очей, кому? – скажи, скажи, кому?..

 

И – тишина… и никого… и ночь осенняя прекрасна

Невероятностью твоей невинно грешной тихой страсти,

С которой медленно бредёшь по жизни к счастью своему.

 

Кому же – не молчи – кому подаришь ты своё бессмертье,

Отдав трепещущий комок, светящийся в твоём предсердье?..

Идя на самый яркий свет, не попадай в глухую тьму…

 

14.12.2017

 

Апрельский трубач

 

Распахнуты окна. Апрельский трубач,

Сыграй нам берёзовый вечер,

Пока не ворвался полночный палач,

Печалью мой мир изувечив.

 

Пока не забился в агонии звук,

Сражённый ночной тишиною.

Сыграй, мой свидетель скорбей и разлук,

Ну, что-нибудь звонко лесное.

 

Сыграй, как смеётся, лепечет ручей,

Как солнечный день угасает,

Как время поёт у весны на плече

Оранжевыми голосами.

 

Сыграй рыжеватый апрельский снежок

И ржавое солнце заката,

Чтоб стало небесно, чтоб стало свежо,

Как было, как было когда-то. –

 

Когда лиловатые тени скрестив,

Две тёплые тихие тени,

Просторы играли такой же мотив,

Далёкий, забытый, весенний!

 

Я слышу – играешь!.. Играй, дорогой!

Спеши, потому что осталась

До ночи холодной, до ночи густой

Такая ничтожная малость!

 


Поэтическая викторина

Бесснежье. Тощие долины…

 

Бесснежье. Тощие долины

По капле солнечную брагу

Устами ив лениво пьют.

Лиловый холод тенью длинной

Скоблит остывшие овраги,

Мертвя сентябрьских дней уют.

 

Переливаясь тусклой ртутью,

Тоска лесная зажигает

В осинах синие огни,

Отдав кромешному безлюдью

Времён серебряные гаммы,

Просторов чувственный гранит.

 

Во снах лесов легко и чисто.

Берёзным блеском в синем дыме

Горит полдневная свеча.

И тихо, трепетно, лучисто

О той, чьё позабыто имя,

Стекает зябкая печаль

 

На камни памяти, на белый

Песок бессмертия, струится

По руслам осени, туда,

Где так безвыходно, несмело

Поют хорал прощальный птицы –

Мои свирельные года.

 

Болотная тьма

 

Упала дымистая тьма

На мшистые трясины.

Седые локоны туман

Оставил на осине.

 

Стекло росы разбила ночь

На колкие кусочки.

Как будто ёжики – точь-в-точь –

Серебряные кочки.

 

…А сквозь тумана плотный шар

Просвечивают звёзды.

Костром сплетённый тёплый шарф

Окутывает воздух.               

 

Болото

 

Тропы к тебе узки, ржавой водицей полнятся.

Кружатся мотыльки факелами тревог.

За колдовскою тьмой дня затихает звонница.

Делает разум мой в сказочное рывок.

 

Вот я и снова здесь… Ты ли, обитель прошлого,

Взору открыла лес, чахлый, седой, больной.

Небо кладёт в него солнечную горошину,

Синий пролив раствор капельной тишиной

 

На вековую топь, кочки, кривые ёлочки,

Там, где живёт лет сто ворон – хозяин тьмы,

Где раздаётся вой поздно – в безлунной полночи

Старенький водяной чует приход зимы…

 

Летом – дыханье мха, всхлипы трясин. Заметнее

Жизни людской труха именно летом, здесь,

Где по утрам туман солнце шлифует медное,

Ядом болотным пьян, медленно гибнет лес.

 

Осенью красный дым всё над тобою стелется.

Что это? Мы горим в пламени прошлых лет?

Или мечты горят? Или сгорает мельница

Нашей судьбы? Объят в будущее билет

 

Этим огнём? Но вот – вижу: редеет марево.

Осенью каждый год так опадает лист

Тощих берёз, осин… цвета всё больше карего

На полотне картин зимних простых кулис!

 

И догорит октябрь яркой мечтою-свечкою,

И, белизной блестя, ляжет ковёр снегов…

Память земли сырой пахнет прошедшей вечностью,

Лопнувшей пустотой, тайной забытых снов.

 

Снежная волчья даль крестиком сосен вышита:

Кажется иногда кладбищем всех надежд.

И лишь былого тень здесь на просторах выжила:

В лопнувшей пустоте время зашило брешь…

 

Бриллиант пустоты

 

Туманы ядовитых переменчивых желаний

В отсутствие предела, за которым пустота,

Подобно пьяной лилии

В болотном изобилии,

Распустятся капризною строфою в подсознанье,

В спокойной тихой радости, в стремлении отдать

 

Целуемую сотней благодатных вдохновений

Высокую, стоящую до неба, тишину

На растерзанье разуму,

Не ставшему ни разу мне

Попутчиком в пути, где под шуршание мгновений,

Под скрежет дней-ночей, я лямку времени тяну...

 

А в плавящемся мареве событий завершённых

И будущих – блуждает истлевающий мой дух.

Мне небо стало прозою,

Написанную грозами,

Спалившими цветущие красивейшие кроны

Мечты моей, и пламень тот давно уже потух.

 

Теперь, когда я вижу чьи-то робкие надежды

На дальнее, смешно мне, потому что знаю я,

Что будущим развенчаны

Они, и переменчивы

Всегда, какими б ни были нарядными одежды,

Скрывающие тайны и соблазны бытия.

 

Смотря на бесконечное, увижу только точку,

Мелькающую в гранях бриллианта пустоты,

И близкое – в далёкое,

Воздушное – в нелёгкое,

В момент преобразуются, как будто по цепочке,

В комок иного мира, не успевшего остыть…

 

И снова раздувается другая сингулярность,

И снова формируются скопление планет,

И звёзды, и галактики,

Теории и практики…

И снова – вместо хаоса – закон и регулярность.

Вы скажете: бессмыслица! …а я отвечу: Нет!

 

Будто

 

Бесполезная пустота.

Кто-то… Что-то… А, может, нечто…

И весна, как всегда, не та,

Беспричинно бесчеловечна.

 

Все прямые в одну слились.

Все окружности разомкнулись.

Вне сознанья блуждает мысль,

Будто пьяный средь тёмных улиц.

 

Будто всё, что могло – сбылось.

Будто то, что сбылось – не сбЫлось.

Времена – будто в горле кость.

Ну а скука – страданья милость.

 

Вечерами – туман, цветы…

И открытое в сад окошко…

Нет полнее той пустоты,

От которой пьяны немножко…

 

 

В России быть…

   

Быть гением при жизни –

       не успеть!

Великим быть при жизни –

       позабыться.

Чтоб гением стать –

       нужно умереть.

А чтоб великим – 

       вовремя родиться!

 

В берёзовые небеса…

 

На внутренней подкладке времени

Я вижу белый шов судьбы,

А в тридесятом измерении

Бастуют злющие рабы.

 

Чего они хотят – не знаю я.

Горят торфяники, леса...

Ведёт меня тропа (лесная ли?)

В берёзовые небеса.

 

Потусторонней ежевикою

Осыпаны мои пути,

И беспорядочными бликами

Смеётся прошлое в груди.

 

В глаза уставшей осени смотрю…

 

В глаза уставшей осени смотрю,

В тревожные дымящие сосуды,

В которых смерть вскипает на ветру

И плавают последние минуты

Отчаянного смеха летних дней,

Где мир казался легче и добрей.

 

Окно. Звезда. И больше ничего!

Лишь пятна – пятаки воспоминаний

На полотне пространства моего

Краснеют, обращаясь именами

Всех тех, кого я помнить не хочу.

И я тушу забытую свечу.

 

В лаборатории…

 

В полутьме реторт, пробирок бродят призраки открытий,
Привидением летает страшной мысли силуэт:
То бы не было забыто! это б не было забыто!..
И морщинкой остаётся на лице от мысли след:

Отягчённое сознанье отучило от полёта. –
И в мечту билет на лайнер продан был позавчера! –
Я из тьмы лабораторий попадаю на болото,
Где летает по трясине тень вороньего пера.

А кругом гуляют люди, будто это не трясина.
Впрочем, что тут удивляться, люди – «мыслящий тростник»!
…И потом иду обратно – как фортуну не тряси, но –
Снова вонь лабораторий – то к чему давно привык.

Открываю я газету и читаю заголовок:
Самолёт «мечта – реальность» прилетел в последний пункт.
Я ругаюсь – раздаётся дюже матерное слово…
А в углу лежит полоний, массой более чем фунт...

 

В медленной реке воспоминаний

 

В медленной реке воспоминаний

Счастье растворилось, и теперь –

Будущее душу не обманет

Огненной иллюзией потерь.

 

Кружатся цветные фейерверки. –

К ним ли мне доверчиво пойти?

Нет! Уж слишком дороги проверки

Истинности дольнего пути.

 

Слишком оказался горьким опыт

Поиска небесного в земном…

Копоть! На душе – сплошная копоть

Прошлого, объятого огнём.

 

Помню я: Грядущее блистало

В розовых иллюзии лучах.

После – догорело, и усталый

Пламень, поглотив его, зачах.

 

Сможет ли душа забыть Былое?

Сможет ли Грядущее принять?

Или, как свеча пред аналоем,

Будет терпеливо догорать?..

 

Знаю – есть спасительные знаки!

Господи! Даруй хотя б один,

Чтоб перед бедой, пред горем всяким

Я б предстал – не раб, а – господин!

 

В ничто

 

Сгорая в пламени росы, луга туманами дымились

И на космических весах день перевесил ночь.

И был так радостен восток, всем оказав толику-милость, –

Смахнув ресницами лучей ночную темень прочь.

 

В небытие, в мечты, в ничто – он обратил былую данность.

Смыканье стрелок на часах кромсало тот фрагмент,

В котором было всё вот так – случайно, мило и спонтанно,

В музее памяти оно, теперь как рудимент!

 

Сырой восток рисует знак рассветной тонкой кистью в небе,

Танцуют тени облаков в объятиях лучей

На кронах дремлющих дерев, где полыхает птичий лепет

И замирает боль веков у дуба на плече.

 

Но почему-то всё вокруг – разобщено, несовместимо.

И нет гармонии былой – ни в небе, ни в душе.

Событий славных череда проносится всё мимо, мимо:

Удача мимо цели бьёт, причём давно уже…

 

В покоях февраля…

 

Осиновое солнце февраля.

Теней искусство. Щебетанье бликов.

И день лесной –

                          насмешка короля,

По облакам бредущего со свитой.

 

Цвета предощущения весны

Застенчивы пока, хоть и капризны.

И мир завис в туманах белизны

Меж скалами кончины, страсти, жизни.

 

В покоях февраля царит покой.

Но комнаты его белей и ярче!..

Вбегает в них насмешливый такой –

Лиловоглазый март – кудрявый мальчик.

 

И волосы, как золото, блестят.

Лиловые глаза полны лукавства.

Не поспешил бы ты, небес дитя!

Поют, звеня, продрогшие пространства

 

 

Венок сонетов

 

(сонет 1)

 

В кристалле времени блестящем

Я вижу прошлого лицо…

Ошибки возвращая чаще,

Судьбы вращается кольцо.

 

И яд былого – в мелкой чаше

Моей души – простор лесов

Вдруг размешает, чтобы слаще

Мне было в царстве серых сов.

 

И я, забыв про всё, блуждаю

По лесу – по земному раю,

Тоски, сомнения лишён,

 

И вижу: между сосен, елей –

В жаре ли, в холоде метелей –

Объёмный мир отображён.

 

(сонет 2)

 

Объёмный мир отображён

В большом и малом – там, где микро

Система: атом-электрон,

Затеяв квантовые игры,

 

Откроет планковский закон.

И там, где огненные тигры

Протуберанцев, где протон –

Нейтронно-плазменные титры

 

Так бесконечно высоки,

Что термояда языки

Переплелись, как ветки чащи.

 

Объёмный мир – всегда везде:

В нейтрино малом и в звезде,

В небытие легко летящий.

 

(сонет 3)

 

В небытие легко летящий

Эн-мерный мир бросает тень

В лучах духовности палящих

На измерений низших сень.

 

А дольний мир себя обрящет

Той тенью… хоть уму не лень

Ломится мыслью, руша ящик

Трёхмерных связей, – лишь кистень

 

В руке прозрений разбивает

Проблемный плен! Порой бывает

Одним ударом разрешён

 

Вопрос, каков кристалл за ширмой

Причин, где оказался мир мой

Тем отраженьем упрощён.

 

(сонет 4)

 

Тем отраженьем упрощён,

Мир проявляется эфиром…

Причинно-следственный полон

Послужит разуму квартирой.

 

Хоть будет хаос сохранён

На полотне вещей пунктиром,

Однонаправленность времён

Распоряжается всем миром.

 

И потому – всегда, всегда

Текут секунды, дни, года

Рекою тихой, не бурлящей.

 

Таков он, мир! Наитий вязь

И роковых событий связь,

Летя в эн-мерности, он тащит.

 

(сонет 5)

 

Летя в эн-мерности, он тащит

Забытый вкус былого дня,

Где я был – Я! Обычный мальчик.

Где счастье нянчило меня.

 

И синий мир глаза таращил

Огнями окон, вдаль маня.

В судьбе – любовь была лишь тральщик

Моих желаний… Променяв

 

Былые радости на нечто

(Иль на ничто?..), я стал, конечно,

Толпой сомнений окружён.

 

И – как мне быть – не знаю, право,

И стал конвоем странных правил

Законов свод отягощён.

 

(сонет 6)

 

Законов свод отягощён

Одной престранной аксиомой –

Предположением, что сон

Являет образ незнакомой

 

Иной реальности. И он

Нам открывает окоёмы

Иных миров, где нет препон

Познать грядущее, где комом

 

Наитий – рушится звено

Причинной связи, и оно

Кошмаром явлено светящим.

 

Те сны рассудок не поймёт,

А подсознанье соберёт

Их фолиантом, как верстальщик.

 

(сонет 7)

 

Их фолиантом, как верстальщик,

Займётся разум, но с утра! –

Он вспомнит сны, и в настоящем –

Почует будущих утрат,

 

Соблазнов терпких и манящих

Большое множество… Гора

Предчувствий странных, скорбных, вящих

Придавит душу, и пора

 

Перелистать страницы книги,

Осознавая сердцем миги,

Когда кошмаром поражён

 

Был сон… А после – пусть сам разум

Познает будущее, сразу

В творенье книги погружён.

 

(сонет 8)

 

В творенье книги погружён

И Ваш слуга. – Пишу неспешно

Я книгу жизни, увлечён

И тем, что – свято, и что – грешно.

 

И пусть окажется смешон,

Банален слог, строка – небрежна,

Не поменяю стиль и тон,

Поскольку книга неизбежно

 

При этом лгать обречена…

А где она, величина,

Ложь обращающая правдой? –

 

Знакомый с ней – объёмный мир.

Стирая лишнее до дыр,

В пути он делает поправки.

 

(сонет 9)

 

В пути он делает поправки –

На толстой книге бытия,

И, повинуясь, в топь – по травке,

Не укусив, ползёт змея…

 

Порою, менее булавки

Деталь, от разума тая,

В судьбе отыгрывает ставки,

И жизнь становится моя

 

Счастливой. – Больше я не трагик!

Но… сроки краткие пройдут,

И снова станет тяжким трафик

 

Моей судьбы. Былой уют

Рассеет, ратуя за труд

И соблюдая точный график.

 

(сонет 10)

 

И, соблюдая точный график,

Конечно, знает наперёд, –

Что духа доли не «проштрафив»,

В небытие свершит полёт.

 

Событья свяжет туго в шарф, и,

Шутя, им вечность обернёт

Под перелив эдемской арфы –

Под сочетанье ярких нот…

 

«Нет! всё не так! – смолчит читатель. –

Что знаем мы…? – творит Создатель

Порядок: год сменяет год,

 

Ну и т. д.» – Отвечу: Что же!

Ты прав, мой друг! – Конечно, Боже

Порядок вечный наведёт!

 

(сонет 11)

 

Порядок вечный наведёт

Господь. Однако всё – условно.

Каков пример?.. – хотя бы вот:

Эн-мерный мир – два неких слова.

 

Значеньем их быть может Тот,

Чьё имя душит духа злого.

Бог в сердце каждого живёт!

Он – постоянная основа

 

Всего и вся, он сам – во всём!

И зла земного чернозём

Добра свечением заблещет –

 

От истин тех, что Бог творил,

Ни капли не пролив чернил,

На всех страницах книги вещей.

 

(сонет 12)

 

На всех страницах книги вещей

Зеркально всё отражено.

Там ни царапин нет, ни трещин,

И лишь отличие одно:

 

В той книге – миг и мал, и вечен. –

Там бытие упрощено

Из-за того, что мир отмечен

Времён отсутствием. Оно

 

Волнами новых знаний плещет,

Открыв вещей иную суть,

Врачует душу, разум лечит.

 

О – только бы – не потонуть,

Торя в морях познаний – путь,

Где новый смысл имеют вещи.

 

(сонет 13)

 

Где новый смысл имеют вещи,

Где меньше рока беспредел,

Там – тесно стиснутые клещи

Детерминизма. Поредел

 

Туман случайностей зловещий

Под солнцем истины. Удел

Земной юдоли, что клевещет

На всё – являет кучу дел

 

По исправленью представлений,

Что обретенье счастья в лени –

От бед избавит, от невзгод,

 

И то, что в душах не хранится

Наитий книга – в ней страница,

Где мирозданья вписан код.

 

(сонет 14)

 

Где мирозданья вписан код?

Где книга? Где страница эта?

Каков он, к истине подход? –

Вопросов много, а ответов…

 

…Ты говоришь: «Когда ж черёд –

Узнать и знаки, и приметы –

Те, что скрывает небосвод,

И те, что в душах, а не где-то…»

 

Ищите книгу там, где Вы

Давно уж не были, увы, –

В далёком детстве, тихо спящем.

 

Там, где все помыслы чисты, –

Отражены её листы

В кристалле времени блестящем.

 

Магистрал

(сонет 15)

 

В кристалле времени блестящем

Объёмный мир отображён,

В небытие легко летящий,

Тем отраженьем упрощён.

 

Летя в эн-мерности, он тащит

Законов свод, отягощён

Их фолиантом, как верстальщик,

В творенье книги погружён.

 

В пути он делает поправки

И, соблюдая точный график,

Порядок вечный наведёт

 

На всех страницах книги вещей,

Где новый смысл имеют вещи,

Где мирозданья вписан код.

 

Весенние приветствия

 

В ельнике пела свирель.
Плакало солнце.
Ветер причесывал ель
Вяло и сонно.

Здравствуй, мой северный март,
Вьюги, метели.
Это – весны моей старт,
Праздник капели.

В солнечном марте капель
Разволновалась!
Блеском встречала апрель,
Розово-алый.

Здравствуй, владыка Апрель,
Здравствуй, кудесник! –

Светлого чувства купель,
Cолнечный вестник.

 

Весы лесов

 

Весы лесов. А на весах, как тень и свет, тоска в слезах.

Стоит в березовой волне, как звук отчаянья в струне.

И вес тоски лесной моей сгибает руки властных дней,

Что тихо в том лесу бредут… И там и тут, и там и тут

Перекликаются они, мои берёзовые дни,

Смыкая кольца пустоты, немногословны и просты.

 

Какая тягость в голосах! Какая тяжесть на весах!

И прогибаются весы, и ускоряются часы,

Бегут вприпрыжку времена – туда, где темь и тишина,

Где не сойти тоске лесов с лесами созданных весов,

Где петли темени везде натянуты в ночи, и где

На мрака шёлковую тень подвешен будет каждый день.

 

Витиеватые мысли

 

Я верил в превосходство результата
Над тем, что обещала мне она –
Какая-то несбыточная дата,
Какая-то далёкая весна…

И, веря в поражение теорий
Под натиском влюблённой тишины,
Доверил многомерному простору
Пылающую боль своей вины.

…А время – от начала до исхода –
Застыло посреди пустых дворов
Молящим ожиданием восхода,
Сиянием забытых мной миров.

Но времени, конечно, маловато,
Чтоб прошлое с теперешним скрестить,
И эта невозможность – как утрата,
Как порванная судеб наших нить.

…Кому-то – непременная удача,
Кому-то – вековечная беда…
Ребёнок почему-то горько плачет,
Когда мерцает тихая звезда.

…Остыло всё! – остыли утра, ночи,
Остыли дни, прошедшие года.

Пространство рассказать о чём-то хочет,
Но небо – молчаливо, как всегда!

 

Вне времени рождаются миры…

 

Вне времени рождаются миры,

Вне времени, причины и пространства.

И каждый проживает до поры,

Пока не станет тенью или царством.

 

Вот так… вот так и мы с тобой живём,

И царство света путается с тенью.

Вчера ещё была ты божеством,

Сегодня ты – погибшее растенье!

 

Всё обратимо, зыбки все миры –

И твой, и мой. Предел релятивизма

Для чувства и прозрения закрыт,

Как тайна смерти или счастье жизни.

 

Так будем поклоняться красоте,

Лучу и ночи, трепетному мигу.

Узнаем тайны знаком на листе,

Открыв случайно найденную книгу.

 

И это всё, что можем ты и я…

Но даже то, чего никак не сможем,

Заполнит все пустоты бытия,

И лёгкий ток пройдёт по нашей коже…

 

Вопрос к зиме

 

В рыдающей пустоте

Молчания твоего –

Ни ворона на кресте,

Ни голубя…

ничего!

 

Скажи, почему слова

Твои так скупы, бедны,

Что кружится голова

От мраморной тишины,

 

От грусти твоих снегов,

От света твоих небес,

От скрипа моих шагов,

Неспешно ведущих в лес?..

 

Вот и кончилась вечность…

 

Расцветает рассвет чайной розой на бархате тьмы
И кинжал метеора просторы небес рассекает…
Вот и кончилась вечность так просто и быстро, что мы
Не погибли от счастья, которым, как будто токаем,

Напитали сердца, разукрасив стареющий мир,
Опьянив непокорный, во власти безмерный, рассудок.
Но закончилась вечность… Прикрыли небесный клавир.
Тишина захлебнулась от страсти пустых пересудов.

Мы с тобою теперь – два далёкие грустные «я»…
Под рассветным крылом не спасти «мы с тобою навеки».
Наплевать нам обоим на блёклую тень бытия,
Потому что над медленным Стиксом нам солнце не светит.

 

 

Время вырастает из земли…

 

Время вырастает из земли,

Кучерявясь летними цветами...

Сорняком, желтеющим меж нами,

Времени соцветья расцвели.

 

Смотрят одноглазые на нас

Корневища, в наше беспокойство,

Отвергая всё мироустройство,

Что мы видим в профиль и анфас.

 

Прошлокрылых буден мотыльки –

Абрисы известных нам событий –

В том, что было намертво забыто,

Растворятся, чувствам вопреки.

 

Сорняки времён заглушат всё,

Вырастая стеблями до неба,

Жизни обжигающую негу

Обращая в бесконечный сон...

 

Двое

 

Я помню старый тёмный дом,

Ступени лестницы, и третий

Этаж, где жили мы вдвоём,

И – никого на целом свете.

 

Где по ночам встречал его –

Пусты отныне коридоры.

К нему почувствовал родство,

Не заводя с ним разговоры.

 

По разным комнатам к утру –

Я помню – мы с ним расходились.

Шептал он: «Скоро я умру…»

И утопал в потоках пыли. 

 

«Мой друг, пребудешь ты один,

Но не скучай, к чему печали,

Ведь ты же знаешь – впереди –

О чём мы долго так молчали…»

 

Потом был день – тяжёлый день,

А за окном сияло небо.

Цвела герань, и было лень

Идти на улицу, за хлебом…

 

И я ложился на диван

И ждал, когда лучи заката

Исчезнут вместе с сотней ран,

Какими днём душа объята.

 

И снова – ночь, и снова – тьма,

Молчание – нежнее речи.

И – две души и два ума –

Друг друга оживляют, лечат.

 

…И тени не было сомнений –

Что будет так всегда, всегда…

Что высоту моих ступеней

Не одолеют боль, беда!

 

Декабрьские вариации

 

Снегом сыплется тишина

На дремотное постоянство,

Что покоем легло в пространство,

И колышется на волнах

 

Бесконечных воспоминаний…

А мороза шершавый шар

С неба катится не спеша

В лес, под лунными валунами.

 

Звездноглазая темнота,

Тихо кашлянув, посмотрела

На покой, беспокойно белый,

Одинока, грустна, густа.

 

Было видно, как сонно, странно

Сам в себя уходил декабрь…

Снежнотелая ночь, гибка,

Принимала лесные ванны,

 

И хотела вина, вина!

Пометелистей, да покрепче!

Но, метелям назло, всё легче

С неба сыпалась тишина…

 

Дожди. Стекольная погода…

 

Дожди. Стекольная погода.

Стекает полдней липкий хмель

В стекло потресканного года,

Где рыбой плещется апрель.

 

Где в неевклидовом просторе

Жива евклидова душа,

Где мысль о горе больше горя,

Но тем она и хороша!

 

И вместо неба ясно вижу

Большое бледное пятно.

И туч темнеющую жижу,

Текущую ко мне в окно

 

Едет колесо…

 

Едет колесо небес по дороге звёздной.

И визжит на виражах тормозом луны.

Озирается в ночи шаркающий воздух.

Просыпаются в лесу страха валуны.

 

Ускоряясь, колесо тучами дымится.

Пар исходит от него смехом снов лесных.

Ускоренье колеса тонкое, как спица,

Как игольчатая злость северной весны.

 

Вдоль дороги города дремлющих галактик.

А под нею густота суетной Земли,

Где бликует добротой детства липкий фантик,

Где бумажные плывут в лужах корабли…

 

По асфальту звёздных трасс, гравию квазаров

Мчится, мчится колесо, набирая темп…

Обрываются в лесах струны на гитарах.

Обращаются леса флейтами затем.

 

Жасминовая соната

 

Фаэтоны солнечных лучей,

Золото воздушных лёгких ситцев

Наиграла мне виолончель –

Майская жасминовая птица.

 

Родников знобящий переплеск,

Влажных трав скупая осторожность –

Это блеск, весенней грани блеск,

Лепесткового пути возможность

 

В край свечей в подсвечниках лесов,

В тихий тон звучащей майской ночи,

Где глядит бессмертье оком сов

В голубые ямы одиночеств.

 

Но сыграет утренний скрипач

Яркую мелодию рассвета,

И опять румян, пунцов, горяч

День примчится в колеснице света.

 

И легко дыхание коней.

И смеётся облачный возница

В фаэтоне утренних лучей,

В золоте воздушных лёгких ситцев.

 

Заполняют, разгоняют…

 

Эти клетки дополняют, заполняют, разгоняют

Ромбы, кольца – бесконечно – уменьшаются, дрожат.

Умножается на время, результата не меняя,

Полимерного пространства замедляющийся шаг…

 

Ты – туда, а я – обратно. Не сойтись и не столкнуться,

Не сомкнуться, не столкнуться, не вернуться, не сойтись.

Будто грани постоянства разбиваются о блюдца.

Будто камни беспокойства разбиваются о мысль…

 

Сам себе – и ложь, и правда. Сам себе – многоугольник,

На события разбитый, пропадает в никуда.

Хаотично и бесцельно фибриллирует мой дольник,

И в его нечётком ритме тихо плавятся года.

 

Кое-что теперь знакомо – снеговые телеграммы

Посылает – то ли небо, то ли бездна – в сердце мне,

За стеною снеговою открывая панораму,

Где отчаянье рождает белизну на белизне!

 

 

Звезда

 

Холодное небо коснулось Земли

Сырым снегопадом,

А в полночь созвездия тихо зажгли

Цветные лампады.

 

По снежной пустыне плыла тишина,

Как воздух густая,

Смотрела задумчиво с неба луна,

Совсем молодая,

 

На лес и упавшую с неба звезду,

На снежные скалы…

Но долго звезду на подтаявшем льду

Созвездья искали.

 

...В ночи замелькают и дни, и года –

Метелью, порошей;

Исчезнет под ними навеки звезда,

И прошлое тоже!

 

Зверь

 

Холодным лезвием рассвет

рассёк красу ночную

И кровь по венам облаков в озёра протекла,

И мне подумалось тогда: иную не начну я

Простую жизнь, прозрачнее муранского стекла.

 

А власть давно прошедшего безжалостно творила

Над будущим, сегодняшним нелепый произвол

С упрямством и кривлянием большого гамадрила,

Которого рассудок мой из страха произвёл.

 

Как много было бешенства, как много тёмной жути

В глазах его пылающих, в гримасах и рывках!

И так порой казалось мне: он шутит, просто шутит,

Но токи страха бегали по коже на руках.

 

И солнце пряталось во мгле, и всё не восходило –

Боялось потерять покой в тревожных небесах,

И только луч сжигал туман, как ладан жжёт кадило,

Да плавил грусть сырых чащоб, на тучах написав

 

Понятные одним лесам светящиеся знаки.

И – лишь запела тишина сиянием небес –

Как тотчас озлоблённый зверь, оскалившись во мраке

Моей души, бежал в леса, до вечера исчез.

 

Зелёные блёстки. Лиловые брызги…

 

Зелёные блёстки. Лиловые брызги.

Берёзовый лес изумрудной души.

Читаю в траве бесконечные списки

Весенних событий в листвяной глуши.

 

Поляны смеются ромашкой. Болотце

Морщиной коряг улыбается мне.

А временем прошлым пропахшее солнце

Кукушкою плачет в лесной тишине.

 

Здесь нет никого и, наверно, не будет –

До вечера, ночи, до нового дня.

Пропавшие люди! Пропащие люди!

Забудьте, забудьте про лес, про меня!

 

Здесь горе уснуло, и счастье уснуло.

Остались забвенье, спокойствие, сон.

Анютины глазки – слезинки июля –

Я вашей печалью в себя унесён.

 

И бликами плачут пространство и время,

Но плачут спокойно, легко и светло.

И чьё-то крыло из иных измерений

Полдневным покоем на плечи легло…

 

Зимнее

 

По русским просторам лесным
Гуляет седая Печаль.
Я с нею до самой весны
Бреду в календарную даль.

Осины тихонько грустят.
Уснули под солнцем дубы.
Снега под ногами хрустят.
Мечтается до ворожбы.

Меж липами – царство лучей,
Густых и тягучих, как мёд.
От них на душе горячей.
Но душу никто не поймёт...

Уснувшие старые пни –
Под плюшевой шапкой снегов -
Считают в молчании дни...
До марта – немного шагов.

…Гуляем недолго вдвоём.
Довольно, Печаль, уходи! –

Смятение в царстве твоём:
Ликует весна впереди!

 

И был этот день…

 

И был этот день… и земля …и звезда.

По рельсам осенним неслись поезда,

По лунным блистающим нитям,

По мгле, по судьбе, по событьям…

 

И кто-то стоял, разливая вино

По тёмным бокалам и глядя в окно,

Где олово дня остывало,

Темнея лилово и ало.

 

И, спички тревог зажигая во тьме,

В осенней кисельно текущей сурьме,

Блуждали пространство и время,

Как гости иных измерений.

 

А кто-то стоял у окна и курил,

Допив из бокалов остатки зари,

И слышал, как тихо шептались

Пространство и время-скиталец.

 

И слышал гудки неземных поездов,

И осень ему показалась звездой,

По небу летящей на север,

Где ветер бессмертье посеял…

 

Идёт он, большой, богатый

 

Идёт он, большой, богатый,

Поющий молчаньем птиц.

С ним время, как пёс лохматый,

С глазами – ясней зарниц!

 

Идёт, в доброту обутый,

И – шариком – день в руках.

И весел, и пьян, как будто.

А волосы – в облаках.

 

Смеётся над всем, смеётся.

Идёт себе налегке.

Земля. Небеса. И солнце.

И время – на поводке…

 

Инверсии

 

Гирлянды ледяных шаров

Звенят твоим морозным смехом.

И леденится день, багров,

И пузырится пенным эхом

Заснеженная пустота

В тени лилового куста.

 

Во снегом вспененной глуши

Купаются, плывут берёзы

На острова твоей души,

Где всё ещё бушуют грозы,

Где жизни вязкая слюда

Течёт в прошедшие года,

 

В которых кружев белизны

Январской много больше было,

Цвели рябиновые сны

Румянцем щёк твоих так мило,

Что нетерпения хрусталь

Разбить обоим было жаль!

 

И в те года вплетала ты

И спящих рощ немую чуткость,

И смеха синие цветы,

И скорого прощанья чувство.

Но жизнь алела и текла

В узорах льдистого стекла!

 

Теперь твой смех, как свет, стоит,

В еловой темени сверкая,

Слоится, множится, звенит,

Как непонятность колдовская.

Но жизни алая слюда,

Увы, застыла навсегда!

 

 

Испив тишины

 

Хрустальной тишины испив,
В объятьях света,
Под осени хмельной мотив,
Уснуло лето…

Скользит унылое пятно
В свинцовых тучах,
Бросая в мутное окно
Багровый лучик.

Расстроенный ветров клавир
Звучит устало.
На атомы разбили мир
Дождей фракталы.

 

Июльская элегия

 

Виолончельною печалью звучал июль

И дни бежали в алом зное, быстрей косуль.

Воспоминаньем о прохладе томил меня

Еловый лес, кукушки плачем в покой маня.

 

И я вошёл под своды елей, в их терема,

Где мхом шепталась под ногами сырая тьма,

Где мне мерещилось былое за каждым пнём,

Всё полыхало и мерцало былым огнём.

 

И тихо блики танцевали, и пела мгла,

А сердце болью прошивала времён игла.

Простор, лилов и ароматен, напомнил храм,

Куда я с трепетом и верой шёл по утрам.

 

Свечой алтарною стояла вдали сосна,

Держа на кроне пламя солнца, и – докрасна

Был раскалён над нею воздух, а мысль моя

Парила птицею уставшей в других краях,

 

Где было вольно и просторно моей душе,

Куда не в силах я вернуться давно уже.

Виолончельною печалью звучал июль

И дни бежали в алом зное, быстрей косуль...

 

Как прежде было – не случилось

 

Как было прежде – не случилось.

Спираль былого замерла.

Прими грядущее как милость,

Твори, мечтай, и все дела...

 

Но далеко, в просторах энных,

Пребудет будущего твердь,

Где всем хватает переменных

Для описанья темы «смерть».

 

От обещаний до прощаний –

В зеркальном теле бытия –

Тоннели долгих ожиданий

Судьбы проделала змея.

 

В их лабиринтах потеряли

Ядро первичности своей.

Витки тугие злой спирали

Нас закрутили в вихри дней.

 

И мы легли унылой пылью

На зеркала иных миров,

Где небыль властвует над былью,

Где счастье – в мощи катастроф.

 

Качаются ветки…

 

Качаются ветки. Леса убегают

Листвою осенней на север, на север…

По солнечной сказке ступает нагая

Брусничная осень, печали посеяв

 

Лучами на нитях седых паутинок,

Ознобом осин под свистящие звуки

И рябью озёр, беспокойством утиным,

Законами скучной осенней науки…

 

И движется поезд товарного неба

До станции «яркое снежное утро».

Так жалко чего-то!..

Так странно, так немо

Стекают дождями земные минуты!

 

И время, оно, будто капля на ветке,

Блистает неярко, блистает прощально…

И рыбой туманной в берёзовой сетке

Запуталось солнце, легко и печально…

 

Когда потеряно мгновенье…

 

Когда потеряно мгновенье
В лесной осиновой глуши,
И невозможность повторенья
Его – как рана для души…

Когда в сознании всплывает
Событий позабытых ком,
И солнце вдруг слезу роняет
Прощальным палевым лучом,

Когда – «потери за потерей»,
Мерцает гаснущий огонь,
Билет вселенской лотереи –
Листком кленовым – мне в ладонь…

Дожди серебряным пунктиром
Перечеркнут в былое путь,
И так захочется над миром
Душе, как бабочке, вспорхнуть,

То – что поделать – наступила
Опять осенняя пора.


…«Банально» – скажешь...
Но как мило
В саду играет детвора!

 

Когда я тихо восходил…

 

Когда я тихо восходил…

К осенним дням, к тоске востока,

Я нес веселья ком в груди

И забывал, сколь одиноко

 

Мне было в росных вечерах

Едва остывшего июля,

Когда в придуманных мирах

Миры земные потонули.

 

Ком переживаний

 

В небезопасной темноте

Я спрятал ком переживаний.

Кто был свидетелями – те

Давно ослепли от страданий.

 

И хоть не вижу я его,

Но страх берёт меня во мраке,

Покуда знаю: ком – живой,

И подаёт мне злые знаки.

 

И я, и те, кто был в былом

Со мной, когда комочек прятал,

Найти не могут этот ком,

И темнота не виновата…

 

Ещё горит в душе огонь,

Но темноту не освещает.

В кулак сжимается ладонь,

Но страх мне пальцы разжимает!

 

 

Лето

 

Переборы запятых

На прозрачных строчках

И нехватка слов простых

На твоих листочках.

 

Изумрудные стихи –

Липовые ветки.

Блики, бархатные мхи,

Дней прогретых сетки.

 

Рыба сердца, в них попав,

Бьётся плавниками.

Лени солнечный расплав

В бездну истекает…

 

Лимонницей, порхавшей над поляной…

 

Лимонницей, порхавшей над поляной,
Попало лето в сети сентября,
Повисшие над чашею стеклянной,
Где плавилась осенняя заря.

Зачёркивая прошлое пунктиром,
Мешая думать – что же впереди,
Размыв предел изменчивости мира,
Пронзили землю мутные дожди.

Завязывая узел нетерпенья
На нити ожидания зимы,
Судьба сердито требовала пени…
Суровым октябрём платили мы!

…Конечно, ни домов, ни серых улиц,
Ни слякоти просёлочных дорог,
Не видел, промокая и сутулясь,
Неверующий в истину пророк.

Оскалилось событьями пространство,
Зевнуло холодами рдяных зорь,
И солнце, полыхнув протуберанцем,
Несло зиме туманистую хворь.

Подхвачены декабрьскими ветрами,
С небес срывались звёзды, и везде
Ложились серебристыми снегами,
Как память о померкнувшей звезде…

 

Май

 

Шальное лето наливает
В бокал июня терпкий день,
Прощаясь с ландышевым маем,
Надевшим шляпу набекрень.

Ему протягивает лапу
Мохнатой ели и, смеясь,
Легонько бьёт его по шляпе:
«Прощай! Моя настала власть!»

Окутан яблоневым цветом,
Румяный май спешит туда,
Где вечно бледные рассветы,
Болотный край, и холода…

Идёт на север, зажигая
Огни сирени. Перед ним
Ступает тихо тьма лесная –

Струит подснежниковый дым.

 

Март

 

Звонко разбился январь
Льдинками дней.
Пала туманная хмарь,
Прошлое – в ней...

Марта легчайшая дрожь –
По небесам.
Солнца приколота брошь
К серым лесам.

Ласково смотрит с небес
Ангел Весны,
Тихо вращает в судьбе
Ось тишины.

 

Музыкант

 

Холодным сумраком в ночи

Полны печали облаков,

Но пламя ангельской свечи

Нам озаряет даль веков,

 

Где увядают в полусне

Цветы забытых грешных душ

И слёзы падают на снег…

Но Музыкант играет туш!

 

Играй каденции судеб,

Мой долготерпный музыкант.

Ты на людском земном суде

Не оправдаешь свой талант.

 

На белых клавишах миров,

На аспидных – небытия,

Играй, невидимый герой,

Пока ловка рука твоя.

 

Движенье – музыка времён.

Синкопы – молнии секунд.

Играй, весельем заклеймён,

Рассей вселенскую тоску.

 

Горящий факел тишины

Сожжёт безумный твой порыв

И все мы будем лишены

Простого счастья до поры…

 

Ну а пока играй, играй –

Минуту? Век? Секунду? Час? –

Пока наш мир ещё не рай.

И вряд ли станет им для нас!

 

Мы были, и нас не бывало

 

Ты помнишь, мы были когда-то.

Июль на свирели играл.

Туманов пахучая мята

И озера серый овал...

 

Мы были, и нас не бывало:

Блуждали в просторах иных,

Где время, мерцавшее ало,

Хранило покой для двоих.

 

Мы были в другом, иномерном,

Трепещущем, лёгком, простом,

Где счастье уверенно, верно

Входило волшебником в дом.

 

За окнами плыли туманы,

И в озеро плакал июль,

И предощущенье нирваны

Врывалось сквозь облачный тюль

 

В сердца, развевая печали,

И было светло и легко –

Как в детстве, как в самом начале,

Которое так далеко!

 

Мы были. Мы были. Мы были...

А где мы? А кто мы сейчас?

Полдневные столбики пыли.

И были, и не было нас...

 

Мысли…

 

Не обратится вода в вино, а солнце в темень.

След поцелуя отцвел давно – замерло время.

На бархатистых ресницах звезд тают столетья

И упрощают любой вопрос до междометья…

В глянцевых снах неземных пространств мягкие тени

Судеб ложатся тоской на страх – так на колени,

Тихо мурлыча, покой храня, кошка ложится.

Жизнь, это можно понять-принять, вовсе не птица…

Стынет небесных загадок ртуть между созвездий,

Бабочкой летней стремясь прильнуть к миру соцветий.

Полнится тайной, едва дыша, звездная млечность.

И – ни забыться, ни сделать шаг и ни отвлечься –

В дольних пределах не можем мы, волей рассудка

Втиснуты в стены вербальной тьмы, горестно-жуткой.

Тихой толпою немых теней – прошлого знаки

Явью забытых осколков дней бродят во мраке,

Где почему-то со всех сторон – тусклая память –

Не забирает их в свой полон, но и оставить

В тесных покоях земного сна – тоже боится.

Жизнь (нелегко так порой познать) вовсе не птица.

Мало пустот в бытии земном. Не развернуться.

Что – пять стагнаций – мне все равно! – что революций…

Кроме прохладной струи времен – нечем напиться

Духу, принявшему явь за сон. Стерты границы

Между мирами, где я и ты – вечный двойник мой,

Где перспективы судеб пусты, некою сигмой

Обозначается то, чего слухом и зреньем

Нам не постигнуть, и нет его – нет озаренья!

 

Там, далеко, где не быть – нельзя, прошлое наше,

Памяти скользкой тропой скользя, – сколько я нажил

И потерял – мне покажет, но… после подсчета

Ясно, что плохо: не всем дано – по звездочету!

 

 

На митинге

 

Когда воцарился безумный царёк,

Восславились двое – Курок и Ларёк, –

Народы молчали.

Народы молчали, когда на войну

Бессмысленно выродок кинул страну,

Все были в печали.

 

Народы молчали… молчат и теперь,

Когда государство окрепло, как зверь

Оскаливши зубы,

Готово бедою потешиться всласть! –

Такая уж чёрная русская власть, –

«Работает» грубо...

 

И снова беда за бедою растёт,

И снова у плахи толпится народ,

Несчастный, забитый!

Века он молчал, и теперь он молчит!

Терпения нить – натянулась – скрипит:

Ничто не забыто!

 

И – скоро совсем – оборвётся она. –

Узнает героев родная страна,

И вздёрнутся петли.

И стянутся шеи быков, что пока

Жируют; их крови прольётся река!

Довольно терпеть ли?!

 

На пороге декабря

 

Солнце бросило палевый луч улетевшему лету,
И просыпало небо на землю искристую пыль.
Загорелись холодным огнём ледяные рассветы,
Обращая в красивую сказку несносную быль...

Ослепительно ясно в уснувшей берёзовой роще.
Тишина в этот край непременно теперь забредёт.
У рябины рубиновый дар подо льдом заморожен.
Оживляется бликами серый лесной гололёд.

По-осеннему ухают совы и гулко, и мрачно,
И последний кленовый листок мне в ладони летит;
И молчанье лесов так сурово и так многозначно,
Что… никто никогда никому ничего не простит!

 

Научная притча

 

На что потратил время сомневающийся Кант!..

Логическое здание бессмысленность развалит.

Меняются со временем значения констант.

Пространство коммутирует с материей? – едва ли.

 

Болтается, как маятник, система аксиом.

Условности мешают перепутать север с югом…

В грядущем – настоящее, грядущее – в былом. –

Никак нам не сойти с эзотерического круга!

 

Напился с безысходности усталый Гейзенберг.

Не снятся Нильсу Бору ни законы, ни задачи.

Эйнштейн и относительность давно уже отверг.

Теория пред практикой так мало может значить! –

 

Мгновение меняет и законы, и миры,

Но мир того мгновения никак не изменяет!

Какую бы теорию рассудок ни открыл,

Находится, которая её опровергает.

 

Вселенная рождается, как будто изнутри,

В непонятом биении сердечных колебаний;

И как бы ни стремился кто, и как бы ни хитрил,

Первичное понять ему – напрасное старанье!

 

Не с Вами…

 

Горит высокая печаль

Зарёй на бледных небесах.

Играет старенький рояль

О позабытых чудесах –

 

Напоминанием о том,

Что счастье было, но прошло.

Поёт какой-то баритон.

Бокалов звякает стекло.

 

И все смеются и шумят.

И жизнь вовсю кипит кругом.

Жасмина крепкий аромат

Струёй из сада рвётся в дом.

 

Но всё – не так… чего-то нет…

Здесь нет меня, я там – в былом,

Где чётче мысль, добрее свет

И мир мой не опутан злом.

 

Играй, рояль, и смейся люд,

Смелей в грядущее смотри…

Я не вернусь! Мне лучше – тут,

Где радостней лучи зари.

 

Небеса. Паруса. Полюса

 

Два события – два божества…

Чернота – это маркер былого.

Жестяная лепечет листва,

Но невнятно листвяное слово.

 

Забери ты себя у меня.

Забери. Забери. Забери же!..

По дороге тоски, семеня,

Моя память уходит по жиже:

 

По грязи бесполезных времён

Ожиданий, надежд и томлений…

Было то, что похоже на сон

И на ласки безвыходной лени.

 

Небеса. Паруса. Полюса.

Да какие-то символы, знаки.

Бесконечно черна полоса.

Стёкла битые. Свалки. Бараки

 

– Алла, где-то гудят поезда!

– Алла, ты пропадаешь в тумане!..

Громыхают на шпалах года

И шумят небеса в котловане.

 

– Алла, всё обращается в прах!

– Алла, всё уж давно обратилось…

 

И веселье похоже на страх,

И презренье похоже на милость.

 

Ни судьбы, ни страны…

 

Холода обжигают лицо.

Блики солнца упали на снег.

Закатилось судьбы колесо!

Воет ветер, а слышится – смех!

 

Догорает рубиновый день.

Голубая ложится вуаль

По просторам лесов, где везде

Розовеет закатная даль,

 

Где берёзы, осины, дубы

Тщетно тянутся ветками вверх.

...Ни зимы, ни страны, ни судьбы,

И прозрение разум отверг.

 

Холода обжигают лицо.

В синеве утопая, иду.

Замыкается снова кольцо.

Снова мир в одноцветном бреду.

 

Открывается медленно глаз

Обалдевшей от горя луны.

...Ни покоя, ни жестов, ни фраз.

Ни любви, ни судьбы, ни страны...

 

Ночь

 

Холодное небо коснулось Земли
Сырым снегопадом,
А в полночь созвездия тихо зажгли
Цветные лампады.

Земного томленья навек лишена,
О чём-то мечтая,
По снежной пустыне брела тишина,
Как воздух, густая.

Вишнёвая тьма растворила звезду
В хрустальном бокале.
И долго её на подтаявшем льду
Созвездья искали.

В ночи замелькали и дни, и года –
Метелью, порошей, –
Которых уже не вернуть никогда,
И таяли тоже…

И лунные блики цвели на снегу
Пресветлой печалью,
Ответом на вечное «Нет! Не могу!..»
Свечою венчальной.

По снежному лесу летали во мгле
Полночные тени,
Харонов предел открывая Земле,
Рисуя смятенье.

 

 

О горнем и о дольнем

 

Растекается липкое олово дней по невидимой тверди унылой судьбы, –

Расплавляется сотнями дальних огней, подчиняемых волей лихой ворожбы.

От забытых пределов небесных миров нам доносится ангелов стройный хорал,

И, внимая, слагаем мы тысячи строф и молитвы – затем, чтобы нас не карал

 

Вседержитель. Ах, как бы да не прогневить!.. Только помыслы все неизвестны его,

И невидима нам запредельная нить, из которой пошито причин торжество.

Примеряя одежды скорбей и утрат, не спешим на последний земной карнавал,

Но хотим, чтоб при жизни (и чтоб «на ура!») Елогим нас удачею короновал.

 

И зима за окном – бесконечно дика, и почувствовать благость его нелегко.

А на улице скалится дикий декабрь, и весны поцелуй – далеко, далеко!

И несчастные мы… и не часто – любовь… А подчас ненавидеть, и то тяжело!

Только в сердце больном – перебой, перебой… Сердце! Как до времён ты таких

дожило!

 

Облако северных дней

 

Февраль – это облако северных дней.

Бегут розоватые кони

По снегу, по небу, и нет их смелей

В слепой безрассудной погоне.

 

Куда их несёт?.. Полыхают огни

За ними – огни голубые.

Из облака сыплются снежные дни,

Как будто цветы золотые.

 

Как ярок их блеск и оттенки тонки!

Какие в них томные звуки!

Из них и сплетает бессмертье венки

На голову русой разлуки.

 

В неброской печали сияют леса,

Как блики свечей на иконе.

Блестит ожидания марта слеза

На белой февральской ладони…

 

А кони бегут, всё бегут и бегут –

К полудням, к рассветам, к закатам,

И слышно на льдистом февральском снегу

Копыт неземное стаккато.

 

Обретения, потери…

 

На каждый трепет бытия

Пространство знаком откликалось.

В простой системе «ты и я»

Для счастья сил осталась малость…

 

Потери хрупкое звено,

Нарушив верный ход событий,

Явилось нашею виной,

За строем лет давно забытой…

 

Ты помнишь, помнишь ли тот миг,

Когда мы так и не успели

Несчастий стену проломить,

И вот теперь – ни сил, ни цели…

 

И время тихою струёй

Текло, без запаха и вкуса,

И – с каждой новою зарёй –

Сильней заклятия, искусы!

 

Я знаю – всё разделено:

И похоть, и любовь – не вместе,

И только времени дано

Их совместить в единой песне.

 

Пространство медлит с торжеством

Объединенья антиподов,

И все размерности его –

Наборы нам неясных кодов.

 

И никогда не разгадать

Их комбинации, конечно,

Так – непонятна благодать,

Снегам дарящая подснежник.

 

Но струйка времени для нас

Кристалл прозрения омоет,

И будет явлен день и час,

Когда страдающие двое,

 

Быть может, только в вещих снах,

Где мир не делится на части

И где весна – всегда весна, –

Обрящут подлинное счастье!

 

Обречённость

 

1

На закате – воздушный зазор

Между прошлым и тёмногрядущим.

На предчувствиях – серый узор

От событий, в былое идущих…

 

А на времени – просто тесьма,

Золотого пространства верёвка.

Красота бесполезна весьма,

Если к ней ослабела сноровка.

 

Ну а мы, как вода и огонь,

Как воздушные палочки смеха,

Ощущаем касаньем ладонь

Смертоносно прозрачного эха.

 

Привыкаем. Привыкли уже

К непонятным овалам, квадратам,

Потому что в одном мираже

Мы другим бесконечно объяты.

 

2

Сохрани промежуточный индекс:

Это он. Это я. Это мы…

Непонятное – именем икса,

Будто смерть под снегами зимы.

 

Будто кто-то ушёл, но остался

На вопрос о бессмертье ответ,

Что свинцовой звездою казался

И которого в будущем нет!

 

Один из путей

 

Тихое кружение звёздных пространств

Быстро убаюкало злую судьбу…

Кто-то мне нашёптывал: всё позабудь –

Знания, традиции, творческий дар,

Счастье, вожделение, злобу и страсть…

Направляй наитием в небо радар!

Мысленно исполнил я просьбы его.

Память окружила вдруг... синяя мгла!

Сквозь укоры совести страсть истекла

Чёрными потоками. В ком-то другом

Стала безысходностью, после чего

Некто опечаленный стал мне врагом.

Вирус одиночества умер во мне.

Так ли это значимо – с кем я теперь?..

Главное – бездушие больше терпеть

Надобно, ненужно ли – мне всё равно.

Снова в том, что было – я? или вовне?

Или бытие во мне?.. очень темно!

К высшим измерениям путь недалёк.

Надо же, а думалось – так далеко!

Кем-то подгоняемый, тайной влеком,

Скукою ускоренный, быстро бреду.

Вижу – ожидание, как мотылёк,

Мечется неистово, словно в бреду.

Двигаясь по лестнице скользких времён,

Вскоре я приблизился к энным мирам,

Где от напряжения дух замирал.

Связи меж событьями рушились там.

Мира многомерного общий закон

Мультиголограммою ярко блистал.

 

Одиночество – буковый лес…

 

Одиночество – буковый лес.

В одиночестве больше простора.

В небесах, на воде, на Земле –

Беспокойства пустые повторы.

 

Высока одиночества боль.

Глубоки застаревшие раны.

Созревает земная юдоль

И дымят беспокойством туманы.

 

Но в колодцах забытых сердец –

Сероватые воды покоя.

Одиночество – счастья венец.

Одиночество – это такое

 

Бесконечно большое ничто,

Что похоже на малое нечто,

От которого каждый готов

Хоть на что-то надеяться вечно…

 

Оранжевый шар

 

Оранжевый шар суеты-маеты,

Где ткани событий прошиты лучами

Внезапного плача глухой пустоты –

Кукушкиной тихо поющей печалью.

 

Знакомая пауза, крохотный миг

Меж нервными циклами встреч-расставаний,

Меж скалами тех, кто зовутся людьми

Над пропастью их многомерных страданий.

 

Оранжевый круг – мягкотелый покой.

Змеится туман над чернильною речкой:

Забвенье струится чернильной рекой.

И то, что мгновенно – то более вечно,

 

Чем всё, что звездою сияет в веках,

Чем то, что бессмертием всеми зовётся.

Светящейся рыбой в густых облаках

В повторы плывёт терпеливое солнце.

 

Я слышу – зовут меня где-то – зовут…

А кто и куда? – непонятно, неясно.

Но то, что никак не понять наяву –

Во снах я всегда понимаю прекрасно

 

 

Осеннее кружево

 

Серебряным туманом усыпляющих дождей

Отвергнуто сияние растаявшего лета.

И в ритмике судьбы обозначается спондей

Фальшивой нотой радости осеннего куплета.

 

Слагает время нудную и злую пастораль

Из дней дождливой осени, все стили перепутав.

И снова мысли светлые закручены в спираль

И снова в душу втиснуты случайному кому-то.

 

На пыльном поле памяти гуляет пустота.

Пугливо одиночество по памяти гуляет.

Я знаю – ничего не происходит просто так.

А то, что происходит, обращается нулями.

 

Пока ещё сентябрь…

                        пока безумно верит он,

Что осень не отдаст его как золото лесное

Всесильному и строгому хранителю времён

В обмен на исполнение желанья стать весною.

 

Стремлением к удаче разбивается кристалл

Осенней безысходности – на колкие осколки,

Которые кромсают неподатливый металл

Бездушия, безверия, ах, сколько его… сколько!

 

По сумеркам, по сумраку рассеется сентябрь

И пламенем холодным догорит в закатном небе.

На озере темнеющем в расставленных сетях

Крылом забьётся истово несчастный белый лебедь.

 

Осенние фантазии

 

Песком золотым сквозь небесное сито

На Землю осыпалась осень

И небо – до звона покоем разбито –

Ударами гулкими оземь.

 

Оно, рассыпаясь на тысячи лужиц,

Пронзило уснувшие чащи

Острейшей стрелою ноябрьской стужи

И снегом, печалью блестящим.

 

Избушка лесничего, старясь, ветшая,

Неспешно отправилась в вечность.

Никто в этом странствии ей не мешает.

Скребутся лишь мыши за печкой…

 

Блуждая по первому снегу, по бликам –

По огненным пятнам – увидишь:

Гуляет былого двойник бледноликий.

К нему не захочешь, да выйдешь…

 

Леса и сады улыбаются грустно

Багряной густой тишиною.

Молчание – это, конечно, искусство –

Почувствовать осень живою.

 

Осенний утренний ноктюрн

 

Эта осень – высокая ваза

Из тончайшего света.

За стеклом предрассветного часа

Все деревья – раздеты.

 

Промывается блёсткая вечность

Родниковым покоем.

И грустит предрассветная свечка

Под Господней рукою.

 

Тропы, тропы, тропинки лесные,

Бесконечно мерцая,

Провожают неясные сны и

Управляют сердцами.

 

Управляют их трепетом, стуком,

Сокращеньем предсердий

И вселяют – то радость, то скуку

В ощущенье бессмертья.

 

Восковые фигуры деревьев

Эфемерны, нечётки…

В тишины бесконечном напеве

Слышу отзвук короткий.

 

Это осень, как ваза, звенит

Под лучами рассвета

И последняя летняя нить

Обрывается где-то…

 

Осенний фрегат

 

Небесным лоцманом ведомый

В цветную бухту сентября,

Корабль осенних окоёмов

В туманы бросил якоря.

 

На мачтах корабельных сосен

Качнулся парус облаков

Фрегата под названьем «Осень»,

Плывущего в простор веков.

 

…А утром якоря подняли,

И, разрезая гладь времён,

Поплыл в тоскующие дали,

Сливаясь с призраками, он,

 

Где леденеющим забвеньем

Окутан суетливый мир,

Где гаснет пламя вдохновенья,

И не звучит страстей клавир…

 

Пройдя все зимы и все вёсны,

Вернётся в гавань сентября,

И эти мачты, эти сосны –

Спалит прощальная заря…

 

Осенняя песня времени

 

В тускнеющей янтарности лесной

Запело перламутровое время.

Оно стояло к осени спиной.

Звучали тишины стихотворенья.

Их пело время красками высот –

До крика памяти,

До гула страсти…

 

И было хорошо от этих нот,

И боль была от них,

                и было счастье!..

 

И было то, чего не может быть,

И каждому хватало малой меры –

И тосковать, и злиться, и любить.

Хватало сил, желания и веры.

Но песня!.. песня вдруг оборвалась,

И время стало снова молчаливым.

Той песне эхо

                не дало пропасть,

И каждый побывать успел счастливым!

 

Осень – звонкая звезда…

 

Осень – звонкая звезда,

Тоненькая ветка.

Будто колкая вода –

Боль, беды соседка.

 

Клёны, сосны и закат,

Пышно разодетый.

Память – мысленный каскад

Канувшего лета.

 

Кто-то бродит по Земле,

Зеркалом бликуя.

Блик его в осенней мгле

Слаще поцелуя.

 

Потому что в блике том –

Свет иного света,

Где всегда, везде, во всём

Бед и боли нету.

 

Поредевшие леса…

Третье измеренье…

Где глядит в мои глаза

Змееносно время.

 

Осколки осени

 

Мотыльками лимонного цвета –

По осеннему первому снегу
Стаи бликов плясали. Кометой
Льдистый воздух катился по небу.

Омертвели, тоскою прониклись
Одряхлевшие летние травы.
День по лужам (мы так не привыкли)
Раздробился, осколками славен.

Эти мелкие солнца кусочки –
Позабытого лета улыбки –
Мне диктуют осенние строчки,
Те, которые мокры и липки.

Те, которые – блёсткие слёзы –

По прошедшему славному лету.
…Но смеются осины, берёзы,
И печалей как будто бы нету…

 

 

От весны до осени

 

Хрустальная ваза рассвета
На Землю весну пролила…
В потоках лучистого света
Блеснули два белых крыла,

И птицею звонкоголосой
На ветку уселся апрель.
Роняя прощальные слёзы,
Пропела, блистая, капель.

Кружа мотыльковой метелью,
Весенние сумерки шли,
И пали туманы под ели –
Дыхание талой земли.

К утру розовеющей дымкой
Дремотный окутался лес;
И день воссиял, как снежинка,
Упавшая с алых небес.

А в полдень ручьистые флейты
Запели на все голоса,
И вскоре румяное лето
Вошло торопливо в леса,

И где-то – в забытых полянах –
Фривольно шатался июнь,
Плутая в душистых туманах,
Нахален, беспечен и юн.

На пятки ему наступали
Другие два месяца, и…
За ними рубины сверкали
В короне осенней зари.

 

Отрешённость

 

 Лиловое болото, –
Туманистая глушь, –
Разлитая дремота
По царству топких луж.

Летает пряный запах
По венчикам цветов
И вспыхивают залпы
Весенних комаров.

Тут древнее яснее
Того, что есть сейчас.
Далёкое виднее,
Понятнее для нас.

И тонкие осины,
Бледнее белизны,
Вдыхают сумрак синий,
И спят, и видят сны.

Подолгу я брожу здесь
Среди немых трясин,
И дольной жизни ужас
Бледнеет меж осин.

Картина мирозданья –
Не более чем сон.
Усталое сознанье
Забыло обо всём.

 

* * *

 

Отрешённостью дни разукрашены.

Нарисованы кольца печали.

И страшны бесконечные скважины,

Что когда-то покой означали…

 

Где-то в сумерках летнего, южного,

Где-то в теле тропической ночи –

Заблудилась мечта непослушная

И вернуться на север не хочет.

 

Тяжелеет молчание зимнее,

И свинцом наливается время.

Кучерявится тьма под осинами,

Будто мира иного творенье.

 

Неразгаданны и не рассказаны,

Шевелятся лесные просторы.

Темнота непонятными фразами

Разъясняет десятки историй,

 

Что в ночи происходят таинственно,

Что сокрыты от сердца и ока.

И тогда ощущается истина

Белой птицей, летящей высоко.

 

Это ночью... А дни разукрашены

Отрешённостью, скукой, печалью.

В этих днях – бесконечные скважины

Сумасшествия, страха, молчанья.

 

Оттенки

 

Ловец хрустальных состояний,

Не кратных тридцати семи!

Поймай пятнадцать расставаний,

А на шестнадцатом – пойми,

 

Что обретенья и потери

Взаимно отображены

То многоцветностью истерик,

То белым тоном тишины.

 

Когда в пыли угрюмой ночи

К нам страх врывается, как тать,

То все оттенки одиночеств

По пальцам не пересчитать,

 

И опрокинутое завтра

В ещё глубокое вчера

Чернильной каплею азарта

Стекает с кончика пера.

 

Память

 

Станция «Подлипки»! Станция «Подлипки»!

В ней, как соль, растворены молодости слитки.

 

Остывающий перрон, звуки электрички

Зажигают прошлых лет крохотные спички.

 

Прошлых лет, когда тобой время сладко пело,

Заглушая тихий стон скорбного предела…

 

Вечерок. Огни витрин. Мы идём по снегу.

Смотрит ласково на нас пасмурное небо.

 

За витринами цветы. Чей-то голос грубый…

Покупаешь розы ты. Мы идём до клуба.

 

Тихий город Королёв мимо нас проходит.

Дом культуры. И концерт. Новикова, вроде…

 

Сиротливые дома заметает вьюга.

Нам с тобой тогда никак было друг без друга.

 

Сколько лет уже прошло! Десять?.. Иль пятнадцать?..

Нет тебя со мной давно.

                                     Надо постараться

Пение былых времён, опьянев, услышать:

Вновь приехал я сюда, из вагона вышел…

 

 

Переход. Передо мной крохотная площадь.

Дождь. Осенний серый дождь день пустой полощет.

 

Покупаю водку. Пью. Хмель по венам хлипкий

Возвращает вас ко мне, Прошлые «Подлипки»!

 

Песня

 

Плыву, плыву я по реке,
От берега невдалеке.
А вдоль реки, а вдоль реки, –
Бегут, бегут березняки.

Истомный зной, и тишина
Тоской былой напоена, –
О том, – что было и прошло;
Но так в душе моей светло!

Осока, плески вёсел, хвощ.
Весенний гам. Дыханье рощ.
Стрекоз оравы надо мной. –
Вот – милый мне предел земной.

И – по реке плыву один.
И – от былого – грустный дым.
И лишь смеются вдоль реки
Березняки, березняки…

 

Платформа «Яуза»

 

На платформе «Яуза» нету никого.

На платформе «Яуза» нету ничего.

По перрону прыгает одинокий лист.

Над платформой «Яуза» вечер свеж и чист.

 

И ни звука-отзвука. Пустота молчит.

Догорают в воздухе поздние лучи.

На платформе »Яуза» будто бы не я.

На платформе «Яуза» тень небытия.

 

Что же это, Боже мой!.. Где же, где же всё?..

Прокатилось по сердцу злое колесо.

Фонари неяркие. Я стою. Темно.

«Острова Лосиного» чёрное пятно.

 

И сигналы поезда что-то не слышны.

На платформе «Яуза» – царство тишины.

 

То, чего не стало здесь – мне сдавило грудь…

От платформы «Яуза» – мой последний путь.

 

 

По мостовым, по тротуарам…

 

По мостовым, по тротуарам

Маршировал осенний дождь,

И запад, облачённый в траур,

Сказал: ты больше не придёшь…

 

Цвело тревожное молчанье

Тюльпаном лопнувших надежд,

И сердцем чётко различаем

Был счастья прежнего рубеж.

 

А ливни пуще всё хлестали,

Шлифуя неба синеву

До остроты дамасской стали,

Косившей жухлую траву.

 

Горчило осени начало

Твоим отсутствием в судьбе,

И небо – плакало, кричало,

Ветрами ухая в трубе…

 

Другие часто возвращались

И оставляли тени зла,

Но ты их тьму не освещала,

И только в памяти жила.

 

Погасшие миры

 

 Холодным пламенем заката
Погас, ликуя, старый мир,
И слёз стозвонное стаккато
Тоской заполнило эфир.

Я выходил из прелой яви
Погасших, умерших миров,
И к небу дух змеился навий,
Был тёмен сущего покров.

Одни притихшие берёзки
Смеялись детскою мечтой.
От их красы простой, неброской
Струился отблеск золотой.

Но вряд ли он теперь подарит
Былые чудные миры,
Покуда едкий дым от гари
Мешает прошлое открыть.

 

Под мелодии свирелей…

 

Чернично-ежевичная метель
Не вьётся больше чёрными ночами...
На мягкую листвяную постель
Упала дымка тихо и печально.

Простор лесов прозрачнее, светлей.
Гуляет солнце тысячами бликов.

В молчании пустеющих аллей

Осенняя задумчивость разлита.

Отчаянно жесток сырой восток:
Он тёмен по утрам – дождями полон.
Но больше не ударит с неба ток.
Не слышится громов бодрящий гомон.

Рядится осень в алые шелка,
Танцует под мелодии свирелей:
Краснеют на закате облака.
Жемчужный дождь блистает ожерельем.

Ах, осень... осень, ты ли это? Я ль
С тобою слит в пленительных объятьях?
И – понимаю:
Если есть печаль, –

Она приходит в самых ярких платьях!

 

Пока ещё

 

Пока ещё – льдистою розою – солнце…

Пока по лесам – снегопадное время…

Но тенью весенней пространство смеётся,

Бросая на снег лиловатое семя.

 

Оно отлежится, весной прорастая,

И рыхло набухнут сырые сугробы,

И мартовских бликов душистая стая

В ручьистом вине восхитительной пробы

 

Легко заблистает, легко заискрится…

Всё будет по-новому, старое даже!

Забытой мечты золотистая птица

Сверкающей песней о счастье расскажет.

 

Попытка

 

Как тягостны пространства злые путы!

Как тяжко их полон преодолеть!

Смогу ли я, причину перепутав

Со следствием,

                       покинуть эту клеть.

 

Смогу ли я в ромашковом просторе

Грядущее украдкой подсмотреть,

В истории увидеть сто историй,

Ну, или же хотя бы только треть?

 

Да, помню: будто ветра дуновенье,

Однажды я почувствовал тепло,

Какое-то хмельное вдохновенье

По венам вместо крови потекло.

 

И в поле расцветавшие ромашки

Мерцали бледно-розовым огнём…

Но вышла у меня одна промашка:

Подумал я о чём-то о другом,

 

И мир, в котором даже время зримо

И где настолько всё упрощено,

Что прошлое, как мысли, повторимо

И будущее знать разрешено,

 

Обрушился осколками печали

На душу истомлённую мою.

Наития навеки замолчали,

Доверив бытие небытию.

 

Порабощение

 

Кем созданы спирали метафизик,
Опутавшие истины панно?
И мирозданье всё – под властью мистик,
Чьей дикой волей порабощено?

Какие силы, действия и тайны
Сокрыты в столь лихом потоке дней?
И где для нас – закон, а где – случайность?
И почему мы – лишь игра теней? –

Предметы, порождающие тени,
На поле бытия бросают нас,
И времени незримое свеченье
Нам освещает истины алмаз.

Но мы слепей кротов, и наши мысли
Не могут лучик времени поймать,
Покуда не узнаем мы те выси,
Откуда к нам нисходит Благодать.

Порочные и низкие стремленья,
Коварно овладевшие душой,
Лишают нас предчувствий и прозрений,
Стирая наши души «в порошок».

Вот так поэт, художник или физик,
Забывши про наития зерно,
Плетут, плетут спирали хитрых мистик!
И мирозданье – порабощено...

 

После двоеточия

 

Постепенно сокращаясь до какой-то малой точки,

Бесконечность обратится каплей на конце пера,

И галактика пребудет чёрной кляксою на строчке,

А пространство – запятою между «завтра» и «вчера».

 

И листок глядит упрямо на нелепую реальность,

Где, минуя все законы, пишет драму бытия

Некто очень мне знакомый, убивая специально

Даже скромные попытки понимать, что «некто» – я...

 

…За окном растаял полдень карамелью солнца в луже,

Залетел в окошко ветер, и унёс мои листы,

На которых дни, столетья – в виде строчек неуклюжих;

После строчек – двоеточья, эти точки – я и ты.

 

А за нами… бесконечность! Перед нами – неизвестность!

Посредине – неизбежность! …впрочем, это – ерунда. –

Не закончилась тетрадка, и чернильница на месте.

Нарисую снова буквы, не сотру их никогда.

 

Запятые я расставлю по-другому и, конечно,

Постараюсь я иначе звёздный мир расположить –

Чтобы легче было, чтобы… впрочем, что я так беспечен? –

За упрямым двоеточьем не рисуемая жизнь.

 

 

Предчувствие декабря

 

Земля поворачивает на зиму.

Прошит лихорадкой осенний воздух.

И время в густых ледяных сединах

Глотает рябинных закатов гроздья.

 

Ночами деревья в оковах чёрных

Блуждают по зябкой осенней хляби…

А утром, снегами позолочёны,

Стоят, изумлённо на небо глядя.

 

Ведь там, в вышине, по утрам так звонко

Лучами звучит на востоке солнце,

Что будто проснулся, открыл глазёнки

Декабрь – и над серостью дней смеётся

 

Молчаньем лесов, как хрусталь, прозрачных,

Ветрами, поющими жгучесть неба.

Восторгом, кричащим, неоднозначным,

Растущим в предчувствии льда и снега.

 

Приближение старости…

 

Задохнулся, пропал мой мир в бытии трёхосном.
Поскользнувшись, упало на пол шальное время.
На окне рисовала тьма то ли знак вопроса,
То ли ставила знак «тире», как черту на кремне.

Утро, горечи лет испив, покраснело болью,
И плевало в окно дождём из больной гортани.
Прострелил облака рассвет, разрядив обойму
Нетерпения темноты. …От тоски скитаний

Удавилась луна в петле, облаками свитой,
На звезде – на гвозде она, умерев, болталась.
…И брела, обретая тень, обрастая свитой
Потускневших картинок дня, королева Старость.

Закрутилась позёмка лет по лихой спирали.
Замелькали снежинки дней, дорогих, ушедших;
На виски сединой ложились и… умирали…

И врывался в окно октябрь – беспокойной векшей.

 

Прогулка

 

Настоящего нет. Обручаясь с прошлым,

Я ступаю по старой, сгоревшей роще,

И вдыхаю событий грядущих запах,

Позабыв в темноте, где восток, где запад.

 

Впереди огоньками болота блещут,

Открывая, насколько первичны вещи:

Травы, мох, небеса, осины…

В лихорадке туманов дрожат трясины.

 

Как стрелой, я пронзён уходящим летом,

И луна острие заостряет светом.

Понимаю – былые событья всё же

Мне больнее сегодняшних и… дороже.

 

В этом мире и звёздный покой не вечен.

Каждый зверя числом навсегда отмечен,

Потому что всегда на него делимы

Все просторы, и жизни людей, и длины

 

Тех предметов, которых никто не знает,

Не помеха незнанье (иль новизна их),

И, истёртые мыслью, события, даты

На века на кресте бытия распяты!

 

…Как сгоревшая в прошлом когда-то роща,

Никогда о пожаре былом не ропщет,

Дым рассеяв по воздуху в тех пределах,

Где душа никогда не покинет тело,

 

Так и я в настоящем грядущим связан,

О прошедшем своём не роптать обязан,

Доверяя реальность какой-то точке,

Словно та до вселенной разбухнет точно.

 

...Настоящего нет! И в сознанье пусто.

Будто мухи под снегом, уснули чувства.

Я, в былом проживая, творю законы,

От нелепых картин отличив иконы.

 

Захожу в позабытую сном сторожку,

Тихо дверь открываю в ней. Осторожно

Зажигаю в киоте огонь лампады,

Понимая, что большего и не надо…

 

Прощание

 

То ли дни короче стали,
То ли я слабее стал,
Только выгорел местами
Яркой осени кристалл.

Лихорадкою рябины
Всё вокруг поражено.
Два луча, как два рубина,
Солнце бросило в окно...

 

Раздели

 

Раздели минорное молчанье,

Что ютится вечером в окне,

На лучей закатное касанье,

На огни, поющие луне.

 

Раздели предутреннюю радость

На морщины каменных морей,

На усмешки плавниковых радуг,

На повадки львиные зверей.

 

Раздели на всё – и то, и это,

Ни на что ничто не умножай! –

И распознавание секретов,

И печалей пышный урожай –

 

Разомкнутся страстною дугою,

Рассыпаясь пустяками чувств…

 

Странное... Нездешнее... Другое…

Радость – рыбка: бабочкина грусть…

 

Разрезая нетерпеньем одиночество ночей…

 

Разрезая нетерпеньем одиночество ночей,

Открывал пучину страха, где барахталась душа,

И кусок былого мира трепетал – теперь ничей,

И осколками от счастья мне сознанье разрушал.

 

Я в подлунные болота положил бы тот кусок,

Чтобы мог он сохраниться неизменным и впитать

С темень плавящего неба синеватый лунный сок

И лучить в меня, изгоя, неземную благодать.

 

Всё никак не отрывался, непослушный он… Тогда

С прошлым я решил расстаться и придумать новый мир,

Где горела бы, как счастье, озарения звезда

И звучал тоской высокой вдохновения клавир!

 

Но в безумии сомнений мир сгорел, не проблеснув,

И кивнула злая вечность: так и надо, мол, тебе.

И сковала льдом забвенья нерасцветшую весну,

И заставила лихие поражения терпеть…

 

Равнодушье – не удушье… я решил не поспешать

Строить новое, покоем заполняя бытиё.

Отрешённости взалкала терпеливая душа,

Захотела устремиться в небо – в царствие своё!

 

От юдоли дольней доли до космических огней

Не добраться на ракете отрешённости, и я –

Оставляю все попытки до иных ночей и дней –

Жду, пока покинет случай окоёмы бытия.

 

Раскаянья не принял

 

Залепетал лесной апрель, по снегу бликами пылая.

И полетели по весне капели падающих дней.

Тянула душу в пустоту тоска – вина моя былая.

Гудело сердце тяжело, металось птицей в западне.

С небес Архангелы ко мне печалью тихою слетали.

Просил прозрения у них, простого таинства души.

Они ответствовали мне: «Была с тобою, ах, не та ли,

С Которой мог бы ты прозреть, так почему ж ты согрешил?

…Апрель спасает нас сперва, ну а потом творит кручину.

И оттого тоска полней, что не покаялся ни в чём.

А, знаешь, Тайна Красоте свои ключи давно вручила;

А ты не принял красоты, и ослеплён её лучом».

– Но где же, где я столь неправ?! – она сама ушла к другому.

Я знал, ценил, оберегал, лаская прелести телес.

И отвечал мне Серафим: «Ты позабыл душевный омут.

Он так глубок, что перед ним мелеет озеро чудес!

И в нём и тайна, и тепло – могли бы тихо засветиться.

А ты – о плоти… Почему?.. так и не понял до сих пор? –

Земная женщина твоя была подобна райской птице,

А ты очей не замечал, добра не видел ты в упор».

И стало плохо потому, что он раскаянья не принял!

Во злобе дикой проводил я проходящие года.

…Тревожен ты, лесной апрель, – снегов примятая перина.

Не сбудется теперь ничто, какую блажь ни загадай.

 

Однако теплится на дне почти погасшая лампада.

И дни по солнечной весне капелью звонкою летят.

И, хоть былого не вернуть, – не скоро время звездопада! –

Откроет тайны бытия не менее влюблённый взгляд!

 

 

Расставание

 

 Три минуты расставанья – напряжением пространства,
Положением предметов, преходящей новизной –
Объясняют нашим душам, почему же нам так рано
Суждено с тобой расстаться: летом? осенью? весной?..

Воробьиным трепетаньем, эхом дальней электрички –
В интервальчике прощанья – зашифрованы века.
Остальное угадаю я в порханье серой птички,
Или в падающих листьях… В них то уж, наверняка!

Напряженье ситуаций – частотой распределений
Всех предметов… электронов, кварков, квантов и т.д. –
В миг потери формирует сто грядущих поколений,
Отражает их печали, будто дерево – в воде!

Каждый год, с тобой, принцесса, проведённый мной в разлуке,
Зашифрован в этом миге (не скупись на поцелуй!).
…Что это? – Ах, лай собаки! Старой-старой вредной злюки,
Может быть, напоминанье, что тебя я разлюблю…

Три минуты расставанья – чёрным бархатом на плечи
Наших душ, обретших плоти в этом «лучшем» из миров, –
Не скрывают боль потери – ту, что будто время лечит,
Но оно, увы, не доктор, а судья, и суд – суров!

 

Реальность

(сонет)
 

Наш мир – иллюзия, ведь он
Реален только в наших мыслях,
Страстях, эмоциях и числах,
Определяющих закон,

Где аниону – катион
Дан в соответствие. Их жизни
Выстраивают механизмы,
Которыми и сохранён

Наш мир. Его существованье –
В невыполнимости слиянья
Двух антиподов бытия.

И этому помеха – время,
Как невозможность расширенья
Земного – в горние края.

 

Решение Творца

 

Зажигая огни на просторах вселенной

И свивая тугие спирали галактик,

Некто сильный, могучий, разумный, нетленный –

Превеликий стратег, виртуознейший тактик –

 

Навсегда одарил бытие красотою,

Воссияла она неземными лучами,

И с тех пор между ней и простой добротою

Происходит сражение днями, ночами.

 

По какой-то неведомой странной причине

Изменяются формы вещей и событий,

Так что доброе – злого скрывает личина,

Все проблемы решает пустяк позабытый.

 

То, что было красивым, становится гадким,

Похвала замещается патокой, лестью.

Превращаются явные вещи в загадки

И являются нам неприятною вестью…

 

Призадумался Мудрый Творец, и былое

Поменял на грядущее!.. Стало иначе:

Доброта в красоту обратилась, а злое –

Превратилось в ничто, не имея отдачи.

 

Самолёт тоски хрустальной

 

Ослеплен осенней сталью,

Сонной синевой небес,

Самолет тоски хрустальной

Посреди лесов исчез.

 

Расслоился, растворился

Средь седеющих осин,

В искры снега обратился

И в мерцание трясин…

 

В угасающие мысли

Засыпающей совы,

В нарисованные числа…

 

Да во что ни назови!..

 

Сверкая…

 

Смотря в бинокли зоркой осени,

Я вижу будущее лето…

Дождливых дней тоскливый косинус

Сентябрь высчитывает где-то.

 

Как математики, рассеянный, –

Как листья по земле, – рассеян…

 

Плывут по небу тучи с севера,

Сверкает сам колючий север.

 

Сверкает сумрак, сном пронизанный,

Крупа сверкает ледяная.

И беспокойство птицей сизою,

Летая к северу, склоняет

 

Все мысли и мечты, и в памяти

Свивает гнёздышко забвенья,

А в сердце скупо рассыпает мне

Томительные откровенья.

 

Свет стоит…

 

Свет стоит. Простору внемля,

Ты идёшь по бирюзе,

Сопрягая небо, Землю,

Отражённые в слезе.

 

Время пеплом на ладони

Рассыпается, лежит,

И бессмертие – бездонной

Речкой около бежит…

 

Семья оранжевых сияний…

 

Семья оранжевых сияний

Нашла серебряный предел,

И миражи, как марсиане,

Брели в сияниях без дел.

 

А древо – зиму источало

Из льдисто-солнечной души.

Земного было слишком мало

В лесной мерцающей глуши.

 

И лёд, поющий колким светом,

И мгла лиловая снегов…

Как мало грубой плоти в этом!

Как много светлых сквозняков!

 

И день, смеющийся и звонкий,

На лыжах воздуха – с небес –

Въезжает в утро, красной кромкой

Украсив лиловатый лес.

 

Семья оранжевых сияний

В свирель снегов играет. Свет

Искристой гаммою мерцаний

Рисует сказочный сюжет.

 

И пухом памяти о прошлом

Окутан будущего сон.

В былое – замело дорожки…

И мир – блистающ! Невесом!

 

 

Сентябрьские струи тягучи…

 

Сентябрьские струи тягучи.

Сентябрьские блёклы огни.

Привязаны тяжкие тучи

К земле.

Их возьми, потяни

 

За нити дождей бесконечных,

За – в темень ушедший – июль...

На солнца еловый подсвечник

Смотри через дремлющий тюль...

 

И первых снегов телеграммы

Душой близорукой читай.

 

Ни слова, ни мига, ни грамма

Не стоят ни ад и ни рай!

 

Сладкая сказка

 

Солнце рыжей кошкой

Щурится в окошке…

Сахарная вата – эти облака.

 

День походкой бравой

Правой, левой, правой –

Марширует бодро – прямо на закат.

 

Пусть дожди прольются, – 

Выпьем их из блюдца, – 

Дождик будет – сладкий ароматный чай,

 

Потому что тучи

Мёдом смазал лучик –

Из небесных ульев – собран урожай!

 

…Вот на небе чисто!

Лапкою пушистой

Солнышко умылось, – спать ему пора!

 

И луна на троне

В золотой короне

Будет этим миром править до утра!

 

Снег устал под тоскою кружиться…

 

Снег устал под тоскою кружиться.

Просит смеха сиреневый снег,

Потому что печальною птицей

Бьётся в сетке секунд человек.

 

Потому что и сами секунды

Снегопадом бескрайним идут,

Покрывая поспешно цикуты

Ядовитых от счастья минут.

 

Снег – темнее, чем память о снеге,

Снег – невнятнее мысли о нём.

Огоньками порхая на небе,

На земле он не станет огнём.

 

Может, нет его вовсе, а то, что

Называем снегами – лишь связь

Между будущим нашим и прошлым,

Обитающим где-то, лучась.

 

Но – ни вздоха, ни горького смеха…

Только тихо поёт темнота, –

Голубыми секундами снега,

Будто светом времён, повита!

 

Снежный октябрь

 

Снежно-колкий холод – с неба
Сыплет мелкою крупой...
С лёгким ароматом снега –

Воздуха настой крутой.

На полянах прозябает
Кружевная белизна.
Солнце бледное растает
В луже гаснущего дня.

С тихим шорохом на ветках
Ветер холодно поёт.
Новогоднею конфеткой
Пахнет сумеречный лёд.

Ледяной водой колодца
Полные березняки,
Жмутся, ёжатся в болотце,
Как ныряльщик у реки.

 

Сон

 

Пролетая над поляной,

Одиночество моё

В сети благостной нирваны

Погрузило бытиё.

 

Беспокойство, невидимкой

Семенящее во тьме,

Потерялось в синей дымке,

Не найдя пути ко мне.

 

И лучистые просторы

Приоткрыла тишина,

Ожиданием простого

Звука слов обожжена.

 

Грани мира заиграли

Запредельностью мечты,

Из священного Грааля

Тайны я вкусил почти…

 

Увлекли миры иные,

Где давно упрощены

Все случайности земные,

Те, что возвещают сны.

 

Но мои порвались сети

От движения времён:

Я на горестной планете

Вновь судьбою заклеймён.

 

Стекло. Вода. Железо. Глина

 

Стекло. Вода. Железо. Глина.

И больше – больше ничего.

Я вижу страшные картины,

Как некой жизни вещество,

 

Оно, шипит, преображаясь,

То в глину, то в железо, то…

В стекла оплавленного жалость,

Разбившуюся о ничто.

 

В моря, колодцы, океаны,

Где бесконечная вода

Омоет все земные раны,

И испарится навсегда!

 

Стекло. Вода. Железо. Глина.

Как много их.

Как мало нас.

Но ими станем мы отныне,

В который раз, в который раз!

 

Странный пейзаж

 

День лениво доедал ягоды заката –

Медвежонком по сосне на небо залез.

Звездным платьем шелестя, ночь брела куда-то

И платок лиловой тьмы бросила на лес.

 

В белом рубище туман шастал по низинам,

Бородатый и седой, – прошлый день искал.

Космы длинные его путались в осинах

И клубились над водой, будто облака.

 

Замолчало все вокруг, словно ожидая,

Что появится вот-вот из иных миров

Что-то важное для всех: искра золотая?

И сорвется с бытия таинства покров.

 

Колдовская тишина взорвала пространство.

И оттуда полетел темных истин рой…

Но в лучах зари он стал быстро растворяться,

А потом совсем исчез в небе над горой.

 

Поглотил его рассвет, крылья расправляя

Над туманом, над рекой, над ночною мглой…

И падучая звезда – точка голубая –

Вмиг зашила небеса тонкою иглой!

 

 

* * *

 

Стуча колёсами на стыках передряг,
Сквозь серый сумрак опустелой стылой жизни,
Пронёсся скорый, сокрушая всё подряд:
Надежду, веру – то, чем жил, чему был рад,
И светом фар мне на прощанье в душу брызнул.

И восставали из подвалов, тайников
Моей души – толпою дикой – злые гномы,
Гремя цепями заржавевшими оков,
Пугая стайки белокрылых мотыльков,
И нарушая мерный цокот метронома.

Но я бездействовал, а поезд вдалеке
Ещё насвистывал прерывистым фальцетом,
Желая будто указать на то мне, кем
Я смог бы стать… струился холод по руке…
И доктора уже работали пинцетом.

Что было после? – Открывали в ночь окно.
Иглою рдяной прошивали горизонт, и
Загнали карликов души моей на дно.
Едва посвистывал ушедший поезд, но:
Проснись, – сказали, – это просто видел сон ты.

 

Так часто в доме бьются зеркала…

 

Так часто в доме бьются зеркала.

И солнечные зайчики играют

Осколками разбитого стекла,

Лучами разбегаются по краю

 

Осколков… Комната белым-бела.

И в ней, почти прозрачные, летают

Апрельские предвестники тепла,

Как будто птиц сияющие стаи.

 

А я сюда почти не захожу.

С меня довольно света, звона, блеска…

От ветра колыхнётся занавеска,

 

Повеет ландышем, дыханьем леса…

Я так привык не к жизни – к миражу! –

Что вне его не вижу интереса.

 

Теперь я вижу только облака…

 

Теперь я вижу только облака,

Воздушный горизонт и влагу неба,

А также полусонные века,

Которые, искрясь, как хлопья снега,

 

В лучах зари мелькают предо мной,

И времени звучит высокий голос.

Покинутый родной предел земной

Так серебрист и тонок, словно волос!

 

Кружатся в тихом вальсе январи,

И золото тоски моей стекает

С сырых небес, из амфоры зари

Непревзойдённой терпкости токаем!

 

А подо мной – седая тишина –

Лукаво смотрит добрыми глазами

На мой приют спокойствия и сна,

На вечность под цветными парусами…

 

В ней свет стоит, пульсируя, живя,

Ни для чего нет даже малой цели…

Так на Земле в сиреневых ветвях

Весною соловей слагает трели.

 

Тишина

 

Горячим воздухом июня

Обозлена, обожжена,

По чаще, пьющей полнолунье,

Волчицей кралась тишина.

 

В неё стреляли детским плачем

И гулким рокотом машин,

И солнце прыгало, как мячик,

На дне её глухой души,

Когда был день…

 

От гула, шума

В колодцах пряталась она

И в корабельных тёмных трюмах…

На то она и тишина!

 

Пугаясь дня, пугаясь солнца,

Стремясь на волю, не смогла

Таиться долго в тех колодцах,

Где луч – как острая игла! –

 

И из последних сил, под вечер,

Пустилась в чащу, в темноту,

Чтоб не страдать, чтоб не калечить

Густую волчью красоту…

 

Мерцали звёздными огнями

Её полночные глаза,

Когда, испуганная днями,

Она ушла во тьму, в леса.

 

Но гвалтом воронов на кочках

Настиг её рассветный залп,

И – две звезды,

две тусклых точки –

Погасли искрами в глазах.

 

То не ветер свистит…

 

То не ветер свистит, то не птица пищит.

Это север струится сквозь сито

Тонкоствольных берёз, и, рисуя мороз,

Через сердце печалью сквозит он.

 

Умирает февраль, вьюжит снежную даль,

А, когда затихают метели,

То, надув паруса, вдаль плывут небеса, –

В акварельные воды апреля.

 

Через слякотный март, без компАса и карт,

Уплывают небесные шхуны…

И весёлые дни зажигают огни

И колеблют весенние струны.

 

Все земные места, как горящий кристалл,

Отражающий сонное время,

Освещают простор, будто спица, остёр –

Он сверкает в иных измереньях…

 

То не ветер свистит, то не птица пищит.

Это север струится сквозь сито

Тонкоствольных берёз, и от солнечных слёз

Через сердце весною сквозит он.

 

Трагичное безмолвие полей

 

Трагичное безмолвие полей

Осыпалось уныньем снегопада

На тихое мерцание аллей

В покое позаброшенного сада.

 

Искрился рой замедленных секунд

В поклонах фонарей, молящих зиму

Не сыпать бесконечную тоску,

А закрутить в подобное Гольфстриму

 

Безумие метелей, облаков,

Ускорив времена, да по спирали,

И так, чтоб скоротечно и легко

Снежинки в этом вихре умирали.

 

А хлопья растворённой тишины

В кислотной вязкой тьме воспоминаний

Упали, белоснежны и нежны,

На спящие азалии, герани…

 

Последняя улыбка теплоты,

Подаренная летом, вдаль летящим,

Растаяла вдруг, инеем застыв,

Посеребрив поля, сады и чащи.

 

И в небе, кувыркаясь, клокоча,

Сплетались змеи снежные под солнцем,

Которое, румяней калача,

Всходило над остывшим горизонтом.

 

И был столь ожидаемым восторг,

Разлившийся над снежною планетой,

Когда – в морозном мареве – восток

Вдруг улыбнулся солнечным рассветом!

 

Уснувшая тишина

 

Заблудившись между елей,

Тонким голосом свирели

Разрыдалась тишина,

Брагой вечера пьяна.

 

На тропе вечерней, мглистой

Сквозь апрельскую весну

В мягкой шапочке из листьев

Кто-то кликал тишину.

 

Раздавался по туманам

Чей-то звонкий голосок

Средь густого балагана

Оживающих лесов.

 

Оживающих, смотрящих

На весну во все глаза,

Голосами птиц звучащих

И прозрачных, как слеза.

 

И напрасно кто-то кликал

Тишину – она спала

До зимы в цветенье бликов

У елового ствола.

 

 

Философическая элегия

 

Отрицая превосходство расстоянья над событьем

И сплетая паутину хаотичности миров,

Торжествуют над причиной озаренья и наитья,

Открывая и скрывая сроки бед и катастроф.

 

Обращая чувства, мысли в потемнение бумаги,

Всё прочнее и прочнее устанавливаем связь

Между точным и случайным, отвергая силу магий

И сюжетов сновидений переливчатую вязь.

 

Хор небесный, не смолкая, пропоёт о том, что будет,

А потом он приутихнет, откровенья исчерпав.

И задует время свечи, а тепло забытых судеб

Сгинет в холоде могильном на костях и черепах.

 

Только где-то на болотах пламя бледно-голубое

На мгновенье загорится и погаснет на века,

И забытое былое – злое, доброе – любое

Обратится под золою, под землёю в червяка…

 

Что останется? – немножко: горя маленькая ложка.

Что же будет в этом мире? – только то, что не сбылось!

…Снова путь пересекает чёрная, как дёготь, кошка.

За окошком – всё медведи трутся о земную ось…

 

Хватали за горло меня времена…

 

Хватали за горло меня времена

И долго и крепко душили.

Роняло презренье свои семена

На землю, в которой мы жили.

 

И не было света и не было тьмы,

А лишь земляные туманы.

И тускло мерцали заботой умы,

Болели зажившие раны…

 

И было у всех – по два хрупких стекла.

Одно – осиянное – пело.

Другое окутала плотная мгла,

Шипела она и кипела.

 

Крутился меж стёкол светляк-огонёк.

И каждый ему удивлялся.

Но – что, одинокий, – поделать он мог!

Светился, мерцал, кувыркался…

 

А все ожидали чего-то ещё.

Чего же – и сами не знали.

И думали все – ни о ком, ни о чём.

Смотрели, как пляшут печали…

 

Царица лесов

 

Скольженьем лесов по осеннему свету

Во снах согревается новая жизнь.

Избушка в озёрную небыль одета,

Зевает, и сонная детская мысль

 

Вбегает в открытое осенью сердце…

И нет никого. И никто не придёт…

Забиты окошки и заперты дверцы,

И веет сквозной тишиною с болот.

 

Занозами в памяти – давние блики.

Но – анестезия – совсем не зима.

Озёр и лесов невесёлые лики.

Прозрачная невидаль сводит с ума

 

От грубого знанья – что не повторится

Ни то – что прошло, ни – что будет потом…

 

Царица лесов! Красоты мастерица!

Скажи, как забыть обо всём прожитом!

 

Чем ослепительней блеск…

 

Мыслей тропический лес

Вырос на пепле ума...

Чем ослепительней блеск,

Тем бесконечнее тьма.

 

Мыслей тропический лес

Вырос, а в нём муравьи

Жалят с восторгом и без

Труп ещё тёплой любви.

 

Катится яблоком день

В жёлобе ровных времён.

Мыслей невнятная тень

Падает в плоскость имён

 

Тех, кто ещё не в земле,

Втоптаны в пепел ума...

Чем ослепительней блеск -

Тем безнадёжнее тьма!

 

Эзотерическая сказка

 

День лениво доедал ягоды заката –

Медвежонком по сосне на небо залез.

Звёздным платьем шелестя, ночь брела куда-то

И платок лиловой тьмы бросила на лес.

 

В белом рубище туман шастал по низинам,

Бородатый и седой, – день былой искал.

Космы длинные его путались в осинах

И клубились над водой, будто облака.

 

Око лунное с небес пристально глядело

На уснувший под сосной добродушный день.

Было тихо. Филин лишь ухал то и дело,

Но под утро и его одолела лень.

 

Замолчало всё вокруг, словно ожидая

Что появится вот-вот из иных миров

Что-то важное для всех: искра золотая?..

И сорвётся с бытия таинства покров.

 

Колдовская тишина взорвала пространство.

И оттуда полетел тёмных истин рой…

Но в лучах зари он стал быстро растворяться,

А потом совсем исчез в небе над горой.

 

Поглотил его рассвет, крылья расправляя

Над туманом, над рекой, над ночною мглой…

И падучая звезда – точка голубая –

Вмиг зашила небеса тонкою иглой!

 

Этот день похож на кролика…

 

Этот день похож на кролика.

Те же глупость и испуг.

Страх катается на роликах

В окружении подруг.

 

Боль и жалость – червоточины

В зыбком яблоке души.

А на ней клеймо: «просрочена».

В мыслях ползают ужи.

 

Разливается чернильница.

Пятна – осень на холсте.

Мгла могильная пружинится.

И не где-то, а везде!..

 

То ли буквы, то ли нолики

На снегу – не разберёшь…

Этот день похож на кролика.

Потому – и страх, и дрожь!