Алексей Авданин

Алексей Авданин

Четвёртое измерение № 6 (462) от 21 февраля 2019 года

Колокольный звон

* * *

 

Любовь. Любовь. Любовь. Любо…

А разве нужно что-то кроме?

Она жила в соседнем доме,

Но я не видел ничего.

Я видел только бледный свет

И не писал о ней ни слова,

Хотя она была готова

На всё без денег и конфет.

 

* * *

 

Небо тёмное, неподъёмное,

А во тьме глубины не снесть.

Будто зреет в меня влюблённое,

Только чем меня будет есть?

Перепачкается, да впроголодь,

Пожуёт, разомнёт кадык.

И не исповедь, и не отповедь –

Безъязыкий, безмолвный крик.

 

* * *

 

Ночью выйдешь в переулок,

Где ни света, ни гуляк

И поймёшь, что в этой жизни

Всё как будто бы пустяк.

 

Только небо, только звёзды,

Тишина и благодать.

«Может, правда нам отсюда

Никуда не уезжать?»

 

–Промелькнёт такая строчка,

Только времени в обрез.

Еслиможно, я бы ехать

Отказался наотрез.

 

Я остался бы с тобою

Мимолётное дитя,

Наблюдать как эти точки

В бесконечности летят.

 

Будто не было на свете

Ничего ни до, ни по,

Только улица и звезды,

В тёмно-тёмно голубом.

 

apeiron

 

каждый день

умножает на два

биполярная осень

не успеешь

взойти и окрепнуть

тебя уже косят

 

с ползунками

равняется всё

что изведано прежде

кожа губы

ладони и то

что находится между

 

всё к чему

это было тебе

объясняет невнятно

то ли бог

то ли мир за окном

разноцветные пятна

 

память в общем

прозрачна как свет

от небесного тела

водород

исчерпается раньше

чем выберешь дело

 

что есть дело

вообще

и отношение к делу

если всё во вселенной

движется

к точке предела

 

и не листья уже

а те кого мы

любили

налипают на фары

и стёкла

автомобилей

 

будто это не мы

будто мы

по касательной мимо

обошли

не старея

момент

сотворения

мира

 

* * *

 

Нас плавит, словно фантики под лупой,

Таскает по обочинам дорог,

Но чуть остановись – целуют в губы,

Найдя тому причину и предлог.

 

За стол садятся, празднуя рождение

И плачут, провожая в темноту.

Но бог ты мой, какое унижение

Всю жизнь держать за талию не ту.

 

Таская по карманам мелочёвку,

Глазами провожая свой трамвай,

Оплачивать кредиты и страховку

Как пропуск в нивелируемый рай.

 

Искать в пути любимых и знакомых,

Которых не узнаешь и впритык.

С опаскою разглядывать погоны,

Завязывая в узел свой язык.

 

Делить свой хлеб не с теми и не к месту

Стоять приткнутым, словно манекен.

Молчать, когда тебе до боли тесно,

Зверьём метаться, бегать как спортсмен.

 

И в финишем отмеченной больнице,

Не в силах даже в окна заглянуть,

Предлога не найти остановиться,

Причин поцеловать кого-нибудь.

 

* * *

 

Зачем чужие города,

Когда есть тот, в котором вырос?

Где все знакомо,даже сырость,

И та, по-своему родна.

 

Где всё заношено до дыр,

Как вещи выросшего брата.

Спиртяга, курево, зарплата,

Как самый главный ориентир.

 

В ночи мелькнут два кулака,

Потом обнимут по-соседски.

В окне напротив – занавески

Порхнут крылами мотылька.

 

Здесь всё по-своему не в толк,

Тут не умеют по-другому

Ни провожать к порогу дома,

Ни отдавать последний долг.

 

И если уж летят, то на

Щебёнку, вывихнув колени,

Под звуки нежной колыбельной,

Родной как мама и страна.

 

Мука

 

Во всём мне чудилась беда,

Во всём мне виделась разлука.

И эта гибельная мука

За мною бегала всегда.

 

Цепляясь за ноги, как пёс,

Скулила, лаяла и выла.

А жизнь куда-то уходила

И тлела, как туберкулёз.

 

Я поднимал её под грудь

И брал с собой под одеяло,

Она стонала, затухала,

Но не давала мне уснуть.

 

Всё время тёрлась о кровать

Холодным носом и губами,

Как будто пропасть между нами

Вообще могласуществовать.

 

* * *

 

Забурившись в подъезд от знакомых,

Заземлившись в холодный бетон,

В мёртвом свете сухих насекомых

Пила клюкву, крошила батон.

Стрекотала о чём-то хорошем,

О плохом не жужжала совсем.

Приходила, топталась в прихожей,

И ползла и летела затем.

Но за тем ли летела не ясно,

Просто тело на воздух легло.

Одуванчика свежее мясо

И какое-то даже крыло,

Так изысканно снятое с жилы.

То и дело крутилось волчком.

То как руль в спёртом воздухе било,

То на землю ложилась ничком.

Но ты большего и не умела

И поэтому больше не рвись.

Что-то большее полого тела,

Неумело летящее ввысь.

 

Черно

 

Я в жизни что-то не усёк,

Я в ней как будто бы внештатно.

Губа срастается обратно,

А я её вот-вот рассёк.

 

Стою ни молод и не стар,

А где-то между,словно вторник,

За слоем слой счищает дворник,

То недосып,то перегар.

 

Куда идти,чего искать

И с кем делиться сигаретой

Здесь непонятно,словно это

Совсем не нужно понимать.

 

И все вокруг черным-черно,

Как в тупике,где вскрыли горло,

Где юность падая,допёрла,

Что смерть – не жизнь,

но всё одно.

 

Снег

 

Соскребая налипший снег,

Руки мёрзнут который год,

А над ними лишь небосвод

И другого в помине нет.

И горит вдалеке звезда,

Что-то большее просто сон,

Что-то меньшее просто гон,

Что-то среднее это –да!

Смертность тела признавший и

Слишком верящий в естество

Этой жизни, стою и я,

Подставляя под снег лицо.

А на улице рождество.

Словно честный среди жулья

Мальчик с шариком-леденцом,

По небесной идёт пыли.

В этом общем небытии

Отыскав всевозможность гамм,

Понимая чего-то там,

До чего мы не доросли...

А под ним лишь небесный свод

И другого в помине нет.

И летит бесконечный снег,

Провожая короткий год.

 

* * *

 

Когда на море не резон,

А все внутри желает моря,

Так жутко, будто с перепоя

Тебя несёт за горизонт.

Но там ни берега, ни дна,

Там чёрт-те что вообще такое,

Кружатся чайки над Москвою

И за волной бежит волна.

 

А где-то море вдалеке,

Качает в колыбели лето,

Но нет ни денег, ни билета.

На иностранном языке

Тебе поёт о чём-то там,

Кудрявый парень на Ямайке,

А ты берёшь пакетик майку,

До дома шпаришь по дворам.

 

* * *

 

Зима, бурьяны, сугробы, ветер

И небо чёрное как могила.

Один фонарь на дороге светит

И тот под глазом твоим. Водила

Везти не хочет, сорвавшись с места,

Мотает счётчик впустую. Глупо

Идёшь куда-то и снег как тесто

Ногами месишь нелепо, грубо.

 

Потом поднимут друзья из снега,

Потащат через дворы до дома.

И ты уткнёшься глазами в небо,

Что с детской люльки тебе знакомо.

 

Как будто сбитый шальною пулей

И от того не познав испуга,

Укрытый снежным, пушистым тюлем

Уснёшь бухой, на руках у друга.

 

У друга та же под глазом проба –

Восьмёрка, тройка и ноль в кармане.

С таким не страшно идти до гроба,

А страшно станет, прижмёшься к маме.

 

Ведь там, где свет не погас в прихожей,

Она сидит на кровати с богом,

И тихо молится, чтобы боже

Тебя живого подвёл к порогу.

 

* * *

 

Я не хочу идти зазря

Там, где в округе только темень,

Где я своей тоской беремен,

Где ни тебя, ни фонаря.

Где ходит пьяная земля

Под башмаками как чужая,

Где ты, бегущая к трамваю,

На самом деле – от меня.

 

* * *

 

Когда уеду, обещай,

Что будет все, как было прежде.

Твоё лицо, шкафы с одеждой,

Собак соседских перелай.

 

Пароль подъезда, телефон,

Цветы пластмассовые в вазе,

Тринадцать стульев, чтобы сразу

Мы все расселись за столом.

 

Не подселяй в свой дом жильцов,

И если что ещё осталось,

Не заменяй любовь на жалость,

Не забывай моё лицо.

 

Как будто нам ещё отдать

Успеют выцветшее небо!

Когда однажды я уеду,

Не застилай мою кровать.

 

* * *

 

Возле магазина, у оврага,

Крыс давила местная шпана.

Помню, я довольно сильно плакал,

Мне тогда исполнилось едва...

 

Лица, имена,смешались в кашу,

Но зато впечатались на жизнь

Крики –мол, давай, с разгона вмажь им,

Брызги от отечественных шин.

 

Аисты промахивались редко,

Двух живых расплющили об дом.

Всем потом досталось от соседки

По-афгански скроенным ремнём.

 

Между тем, взрослеющие пальцы,

Смертью проскользнувшее по ним –

Ленина, строение пятнадцать,

Слава богу выдали другим.

 

Только отчего-то я причастным

К этому запомнился себе.

Может от того, довольно часто

Вижу их в некошеной траве.

 

Семерых, не знающих про жалость,

Семь нелепо грянувших смертей.

Будто ничего и не осталось,

В нас тогда от искренних детей.

 

Фатум

 

Вокруг твердят, что нас переживут.

И я, увидев в этом крайний фатум,

Затягиваю шею в нежный жгут,

Который не по первости захватан.

 

Ведь жизнью никого не удивишь,

Любовью и стихами право тоже.

За стенами всю ночь кричит малыш,

Не ведая,что на него наложен

 

Жестокий рок времён и перемен

От парты школьной до печальной койки.

Я видел как летает супермен,

Я видел, как Москва стояла в стройке.

 

Марсель при мне крушили пацаны,

При мне погиб Бодров и умер Рыжий.

При мне взрывали башни близнецы,

При мне взрывали улицы Парижа.

 

При мне писали Бредбери и Кинг,

При мне ловили покемонов в церкви,

При мне родился первый в мире твит.

И это все конечно же померкнет.

 

На свете все не раз перерастёт,

Утонет в исторических бумажках.

Однажды, кто-то нас переживёт,

И станут никому уже не важны

 

Ни вкладыши, ни сотки, ни гейм бой,

Ни прожитое детство девяностых.

Мне тягостно идти к себе домой,

Ведь там уже живёт который после.

 

Который не годится мне в сыны,

Во внуки, да и вправнуки пожалуй.

Я чувствую свой запах старины,

Я чувствую великое начало,

 

Какое уготовано всему,

Но страшно мне в него шагать с порога,

Ведь глядя на упавшую звезду,

Я видел в ней себя, не видя Бога.

 

* * *

 

В каток укатана дорога,

На ней облезлый старый пёс,

Вот-вот ещё шагнёт немного,

Достанет мордой до колёс.

 

Уже не жмётся к тротуару,

Но не решается идти.

Ловя пушинки снегопада,

Взревев, проносится такси.

 

Оно везёт куда-то даму,

Ребят с кастетом на беду,

Девчонку к парню или маме,

Не разглядеть теперь в пургу.

 

Такси в метели улетело,

А он стоит, поджавши хвост,

Сжимая, вдавливая тело.

Морозом схватывает нос.

 

Но вот, уже отсчёт обратный,

Присел на задние: «Вперёд!»

Летит, сверкает стекловата,

Дыханье сковывает рот.

 

И, может, кто успеет тормоз

Вдавить,

но ясно наперёд.

За чернотою встречных борозд

Его совсем никто

не ждёт.

 

Автобус

 

Работа, дом, работа и тоска

Бескрайняя, как небо над Россией.

Меня везёт автобус двести два,

Привычною дорогой некрасивой.

 

Дорогой, что устал уже идти.

Дорогой, что мазутом въелась в глотку.

Меня попросят снова оплатить

И я отдам последнее на откуп.

 

И первую любовь, и крайний стих,

Всех книг давно прочитанных – обрезки.

На что, дай бог, кондуктор прохрипит:

«Билет храните до конца поездки».

 

Но это, если очень повезёт,

А так, пожалуй, выкинут в пейзажи

Знакомые, ботинками вперёд–

И на прощанье ничего не скажут.

 

Вальс

 

В дворовой чаще ждёт авто,

Водитель нервно курит рядом.

Залюбовавшись листопадом,

Роняет пепел на пальто.

 

Топча ногами в унисон

На землю падающим листьям.

И будто хлопая артистам

Ладони греет под окном.

 

Я иду вперёд с опаской,

Временами лезу вброд.

Наверху луна, как каска

Норовит сползти на лоб.

 

Впереди туман, как порох,

Залезает в ноздри –гад!

Не сулит ни бой, ни продых,

Говорит что я солдат.

 

В том краю, где только буквы

Поживее всех живых,

Я и заяц и кондуктор,

В канонирах, в рулевых.

 

Белый лист как флаг вздымая

Средь словесного кольца,

Хорошо ли я играю

Человека без лица?

 

Как пиррихий безударен,

Восклицая жизнь как тост,

Как отточие бездарен,

Гениален как вопрос.

 

* * *

 

Мне так сложно дышать,

Будто мне не исполнилось семь.

Я вжимаюсь костями в бельё,

Что стирала мне мать.

И полночи она на кровати со мною сидит,

И я ей говорю через слезы:

«Боюсь умирать,

Очень сложно дышать, не могу» – говорю, я устал.

А она растирает мне грудь

И целует мой лоб.

 

Мне так сложно дышать,

Будто я только начал ходить.

И упал на бревно и рассёк себе нос

И его повредил.

 

Так все детство хожу

И глотаю весь мир через рот,

Хоть казалось бы так и нельзя.

 

А теперь мне уже двадцать пять.

Научился дышать через нос,

Но всё время сморкаюсь,

Всё время забита ноздря.

 

Мне так сложно дышать,

Будто я до сих пор в ГКБ.

Рядом плачет мужчина,

Которому за пятьдесят,

Говорит, ему нечем дышать.

 

(У него удалённое лёгкое,

У меня – только часть.)

 

Он всё время кричит:

Мама, мамочка, мама,

Так, что я просыпаюсь.

К нам идут санитары,

Поднимают частично кровать

И ладонями давят на рёбра,

А мы кашляем, харкаем кровью,

Так два дня пролетают за пять.

 

А потом выдают всем по банке

С привязанной марлей.

Так живёшь две недели

И носишь в ней грязные шланги,

Что из тела торчат

и имеют диаметр с палец.

За окном всё становится чуждым,

Будто ты иностранец.

 

Мне так сложно дышать,

Две ноги, но одна в сапоге.

Я вот-вот распластался плашмя

От удара об пол.

Мне вдогонку летит –

Мол, так надо, ты, падаль, лежи.

Я лежу, и звенит в голове,

И губа чуть дрожит.

 

Так впервые приходит расплата

За то, что ты смог,

За другого вступиться,

Пока остальные молчат.

От бездушия до привычки

Всего лишь мах,

И ни лычки, ни звёзды

Уже не вселяют страх.

 

Мне так сложно дышать,

Потому что по жизни встречал

На тебя не похожих,

Не верящих в силу любви.

Но всё время просящих чего-то,

Не зная чего.

И все время грустящих о чём-то,

Не зная о чём.

 

А ты любишь собак

и просящим всегда подаёшь,

Постоянно рисуешь,

И в общем-то этим живёшь.

Говоришь, надо больше бумаги,

Говоришь, равноправия надо,

Нужно больше хорошего,

Мир без расовых предрассудков,

И собак забирать из приюта.

И я сам это знаю как будто.

 

Мне так сложно дышать,

Потому что дышал без тебя.

Потому что не думал о том,

Что бывает на свете,

Если ты проживаешь без счастья

Кусочек столетья.

Что вообще бы без счастья

На свете не стоило жить.

 

Мне так сложно дышать,

Но в тебе обретая Христа,

Мне становится легче

Тянуть свой кусочек креста.

И когда ты ко мне прижимаешь

Горячие плечи –

 

Ты есть Бог. Ты есть жизнь.

Ты есть небо

и Вечность.

 

* * *

 

Замело сто восемьдесят Лениных,

Дядю Хо Ши Мина с дядей Ра,

Но светла, незыблема вне времени

Красная звезда.

 

Ни черта ни видно до окраины,

Замерзает молодость в снегу,

Собачонка мчится от хозяина

В жиденькую мглу.

 

Чуда не найдёт, не опечалится,

У неё другие есть дела.

Шарики на ёлочке качаются,

Мёрзнут до бела.

 

Вот и мы качаемся безродные,

Запрокинув головы назад,

Ни к гражданке, ни к войне не годные,

Без координат.

 

Каждый несчастливый, неулыбчивый,

Мраморный, холодный, восковой.

И блатным, испорченным мотивчиком

Колокольный звон

Над головой.