Александр Солодовников

Александр Солодовников

Четвёртое измерение № 33 (525) от 21 ноября 2020 года

Сквозь невозвратные утраты

ЮНОСТЬ.  До 1914 – 1918

 

На охоте


Дергач кричит на болоте,
В низине речной свежо.
Вам скажут: «Он на охоте»,
А я разрядил ружьё.

Летят от озёра утки.
Их быстрый полёт певуч,
А я нашёл в незабудке
Отсветы лиловых туч.

Вода в реке притаилась,
Стоит, отражает зарю,
А я поклоняюсь Царю,
Земле пославшему милость.

Я знаю, где, отпылавши,
Мерцает вечерний янтарь,
Светло улыбается Царь,
Всю тварь на праздник позвавший.

 

1915, Сенежское озеро

 

Царевна Ирис

 

Царевна Ирис не улыбается,

Царевна Ирис лежит больна.

Царевнин рыцарь не знает сна –

Какую ведьму заставить каяться

За то, что Ирис не улыбается,

За то, что Ирис больна!

Царевна Ирис. Скажите рыцарю:

«Мой верный рыцарь, вперёд!»

Какой волшебник меня ни ждёт,

Я брошу вызов хотя бы тьмы царю.

Царевна Ирис, скажите рыцарю:

«Мой верный рыцарь, вперёд!»

 

Царевна Ирис с глазами синими,

Царевна Ирис лежит больна,

И скачет рыцарь, не зная сна,

Плывёт морями, бредёт пустынями.

Ведь Ирис, Ирис с глазами синими,

Царевна Ирис – больна!

 

1915

 

Уголочки губ

 

Уголочки губ насмешливых

Шоколадом чуть измараны.

Как ни важничайте в кресле Вы,

Не обманете, сударыня.

 

Всё открыл разоблачитель шоколад –

Вам 17 лет и страшно тянет в сад.

Ах, невольно вашей бабушке

Отвечаю попугаем я.

Побежать бы с вами взапуски,

Поглупев неузнаваемо.

 

Что вы смотрите на кончик ваших туфель.

Голос бабушки: «Вы, батюшка, не глухи ль?»

Нет, довольно. Не могу и не хочу

Подражать опять учёному грачу.

Вот возьму, да поцелую я и внучке

Майским воздухом надушенные ручки.

 

Режьте, бабушка, мне голову – увы,

Я и так у Вас сижу без головы!

 

1915

 

Мраморный мальчик

 

У поворота, там, где нá  море

Бежит аллея под уклон,

Застыли над фонтаном  в мраморе

Курчавый мальчик и тритон.

 

И вот сюда, где тишь отрадная,

Всегда в одиннадцать часов,

Приходит девочка нарядная

И няня с книжечкой псалмов.

 

Шалунья часто, став на цыпочки,

Пока старушку сон берёт,

Тритону смотрит, платье выпачкав,

В не закрывающийся рот.

 

И мальчик мраморный растерянно

Твердит, смертельно уязвлён:

«Прощай, надежда, всё  потеряно,

Ей больше нравится тритон!»

 

1916

 

Маленькому брату    

 

Мальчуган был сам, как солнце, золотой,

Он играл...

А в окно к нему влетал

Луч весенний, луч весёлый, молодой.

 

Мальчуган лучи ласкал,

Весь купаясь в свете,

Пламя солнца целовал

На паркете.

 

Я случайно встал на круг

Солнечного блеска.

И заплакал мальчик вдруг

В три ручья, по-детски.

 

«Что с тобою?» – я спросил.

Он сказал: «Я видел,

Ты на солнце наступил,

Солнышко обидел».

 

Я его поцеловал

И теперь уж знаю:

Если на пол луч упал,

Я не наступаю.

 

До 1914 г.

 

Опубликовано в сборнике «Предрассветное» (1916).

 

На войну

 

Malbrouk s`en va-t-en querre*,

И ветер дует попутный.

Ах, дайте мне только веру,

Что это лишь сон минутный.

 

Ах, дайте мне только веру,

Что я ещё дом узрею,

Malbrouk s`en va-t-en querre,

И парус ползёт на рею...

 

Malbrouk s`en va-t-en querre,

Гремя, упало забрало.

Ах, только б мою галеру

Надежда не покидала.

 

Ах, только б мою галеру

Лишить щитов и тарана.

Malbrouk s`en va-t-en querre,

И молится у капеллана.

 

Malbrouk s`en va-t-en querre,

И лязгает меч угрюмо,

Ах, уголь, селитру и серу

Стащить бы в море из трюма.

 

Ах, уголь, селитру и серу

Отдать за рыбачьи сети...

Malbrouk s`en va-t-en querre,

И в гавани плачут дети.

 

Malbrouk s`en va-t-en querre,

И ветер дует попутный.

Ах, дайте мне только веру,

Что это лишь сон минутный.

 

Ах, дайте мне только веру,

Что я ещё дом узрею,

Malbrouk s`en va-t-en querre,

И парус взлетел на рею...

 

1917

--

*Мальбрук в поход собрался (франц.) – Примечание  автора

 

ТЮРЬМА.  1919 – 1921

 

Благо мне, что я пострадал,

дабы научиться уставам Твоим.

Псалом

 

* * *

 

Святися, святися

Тюрьмой, душа моя.

Стань чище нарцисса,

Свежее ручья.

 

Оденься, омойся,

Пучёчки трав развесь,

Как домик на Троицу

В берёзках весь.

 

Темница, чем жёстче,

Суровей и темней,

Тем солнечней в роще

Души моей.

 

Чем яростней крики

И толще прут в окне,

Тем льнут повилики

Нежней ко мне.

 

1919–1921

 

Покаяние

             

Глаза мои, где вы были?

Где было сердце моё?

Осколок далёкой были

Вонзил в меня остриё.

 

О, если бы тёмной страсти

Не отдал я чистоты,

И было бы счастье, счастье,

Со мною была бы ТЫ.

 

Но сердце под грудой грозной

Раскаяния и стыда,

И только слезою слёзной

Растопится эта беда.

            ---------

А был ведь и я ребёнком,

Я мальчиком ясным был,

Смеющимся, нежным, звонким,

И вот закопался в ил.

 

О если бы смылись пятна

С моей поникшей души,

Вознёсся б я елью статной

В душистой лесной глуши.

 

Лежу я под грудой грозной

Раскаянья и стыда,

Но жаркой струёю слёзной

Растопится эта беда.

 

Непόнятые намёки,

Неузнанные значки!

Горите, горите, щёки

От боли и от тоски!

 

О если б воздвигнуть мёртвых,

Откинув крышки гробов,

И сколько бы было простёртых

Живых у ног мертвецов!

 

Вина перед ними грозно

Совесть мою тяготит,

Но Господу всё возможно,

Он даже меня простит.

 

1919–1921

 

* * *

 

Решётка ржавая, спасибо,

Спасибо, старая тюрьма!

Такую волю дать могли бы

Мне только посох да сума.

 

Мной не владеют больше вещи,

Всё затемняя и глуша.

Но солнце, солнце, солнце блещет

И громко говорит душа.

 

Запоры крепкие, спасибо!

Спасибо, лезвие штыка!

Такую мудрость дать могли бы

Мне только долгие века.

 

Не напрягая больше слуха,

Чтоб уцелеть в тревоге дня,

Я слышу всё томленье духа

С Екклезиаста до меня.

 

Спасибо, свет коптилки слабый,

Спасибо, жёсткая постель.

Такую радость дать могла бы

Мне только детства колыбель.

 

Уж я не бьюсь в сетях словесных,

Ища причин добру и злу,

Но в ожиданьи тайн чудесных,

Надеюсь, верю и люблю.

 

1920-е годы

 

ЗАТИШЬЕ.  1922 – 1931

 

* * *

 

Промчались сани...  Билась полость...
А я стою, вникая в звон.
Я знаю – в церкви нежный голос
Поёт рождественский канон.


Вся наша жизнь шумит и мчится,
Так далеко душе до звезд.
А та – моя, не шевелится,
Лишь, наклонясь, положит крест.


Пусть это сон… Проста причёска,
Чуть–чуть печален очерк губ,
И запах ладана и воска
Невыразимо сердцу люб.


Мы не умрём в пустыне снежной,
Он греет нас, собой одев,
Любимый с детства, нежный, нежный,
Живой рождественский напев.

 

1922

 

Дочке


О, Посылающий цветочку
Тепло, и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь её благослови.

Пусть перед нею мир, как новый,
Как первозданный расцветёт –
Могучий бор тёмноголовый,
И блеск небес, и говор вод.

Но мир узорною парчою
Да не закроет ей Тебя,
Пускай она горит душою,
Христа взыскуя и любя.

О, Посылающий цветочку
Тепло, и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь её благослови.

 

1925

 

Рождество

 

В яслях лежит Ребёнок.

Матери нежен лик.

Слышат волы спросонок

Слабенький детский крик.

 

А где-то в белых Афинах,

Философы среди колонн

Спорят о первопричинах,

Обсуждают новый закон.

 

И толпы в театрах Рима,

Стеснившись по ступеням,

Рукоплещут неутомимо

Гладиаторам и слонам.

 

Придёт Он не в блеске грома,

Не в славе побед земных,

Он трости не переломит

И голосом будет тих.

 

Не царей назовёт друзьями,

Не князей призовёт в совет –

С Галилейскими рыбарями

Образует Новый Завет.

 

Никого не отдаст на муки,

В узилищах не запрёт,

Но Сам, распростёрши руки,

В смертельной муке умрёт.

 

И могучим победным звоном

Легионов не дрогнет строй.

К мироносицам, тихим жёнам,

Победитель придёт зарёй.

 

Со властию непостижимой

Протянет руку, Один,

И рухнет гордыня Рима,

Растает мудрость Афин.

 

В яслях лежит Ребёнок.

Матери кроток лик.

Слышат волы спросонок

Слабенький детский крик.

 

1926

 

Колыбельная

 

Спи, мой родимый малыш,
Тоненький, новенький месяц
Встал над пустынею крыш.

 

Город с волненьем своим
Замер. Запели рояли
По переулкам ночным.

 

Души тоскуют во мгле
В скученных тёмных жилищах
По небывалой земле.

 

Тяжек невидимый плен.
Скорбного ангела крылья
Реют меж мачт и антенн.

 

Слышно, как в ближнем саду
Тополь, молоденький тополь
Шепчет в блаженном бреду.

 

Спи, мой родимый малыш.
Тоненький, новенький месяц
Встал над пустынею крыш.

 

1926

 

Ночь в полях


Лёг в полях, запрокинув голову,
Лишь узорная рожь видна.
После синего дня весёлого –
Прохлада и тишина.

Обвевают меня без отдыха
Дуновенья воздушной реки,
И мерцают сквозь струи воздуха
Огоньки, огоньки, огоньки...

Это тихо плывут созвездия,
Это вечность открылась мне.
Как волхвы – пастухи халдейские,
Растворяюсь в её глубине.

И душа, надёжно укрытая
В полевую душистую мглу,
С мировым тайнодействием слитая,
Воссылает Богу хвалу.
 

1926

 

Слава! («Дивным узором цветы расцвели…»).     

 

Пою Богу моему дондеже есмь.

 

                       1.

Дивным узором цветы расцвели.

                          Господи, слава Тебе!

Благоухает дыханье земли.

                          Господи, слава Тебе!

 

                       2.

Неугасимые зори горят.

                         Господи, слава Тебе!

Коростели за рекою кричат.

                         Господи, слава Тебе!

 

                          3.

Ясные реки звенят в тишине.

                        Господи, слава Тебе!

Длинные травы струятся на дне.

                        Господи, слава Тебе!

 

                          4.

Птицы поют в тайниках своих гнёзд.

                          Господи, слава Тебе!

Вечность мерцает в сиянии звёзд.

                          Господи, слава Тебе!

 

                           5.

Светлой грядою встают облака.

                           Господи, слава Тебе!

Чаша небесная дивно легка.

                           Господи, слава Тебе!

 

                           6.

Люди окончили день трудовой.

                             Господи, слава Тебе!

Песня встаёт над росистой травой.

                             Господи, слава Тебе!

 

                              7.

Дети уснули, набегавшись днём.

                              Господи, слава Тебе!

Ангелы их осенили крылом.

                              Господи, слава Тебе!

 

                             .8

Всё успокоенно гаснет окрест.

                             Господи, слава Тебе!

Но не погаснет над церковью крест.

                              Господи, слава Тебе!

 

1929

 

Под вековой стеной


Сегодня в ночь листвою клейкой
Запахли сладко тополя.
Пойдём, пойдём бродить аллейкой
Под вековой стеной Кремля.

Целует щёки тёплый ветер
И сердцу шепчет: не забудь
Про вековые стены эти,
Про их израненную грудь.

О, не забудь своей России,
Своей земли, своей страны,
Будь верен ей, как в дни лихие
Ей деды прéбыли верны.

За суматохою трамвая,
За блеском мёртвых фонарей
Подслушай клёкот орд Мамая
Зарёй, над тишиной степей.

Сегодня в ночь листвою клейкой
Запахли сладко тополя.
Пойдём, пойдём бродить аллейкой
Под вековой стеной Кремля.
 

1929

 

УТРАТЫ. 1931 – 1937

 

Воспоминания о старой Москве 


Опять с московских колоколен
В морозный сумрак льётся звон.
Опять зима,  и день Николин,
И лучезарен Орион.

Опять от молодого снега
По переулкам тишь и гладь,
И санок радостного бега
Отрадно шорох услыхать.

И снова праздник в светлом храме,
Живой рождественский канон,
А дома – радостное пламя
Лампадок алых у икон.

Но сердце, сердце? Что с тобою?
Откуда эти облака?
Зачем с доверчивой мольбою
Смешалась тайная тоска?
 

1931

 

* * *

 

Как поле утренней росою
Ты милостью покрыл меня.
Я – как Израиль столп огня –
Твой образ вижу пред собою.

 

На землю, как прозревший, я
Гляжу счастливыми глазами,
Как вновь отверстыми ушами
Внимаю гимнам бытия.

 

Как Товий, ангелом храним,
Я осенён добром людским,
Как Даниил,  во рву у львов, 
Спасён от смерти и оков.

 

Но что во мне? Идут года,
Живу, не принося плода.
О, как смоковницу, меня
Не иссуши к исходу дня.

 

1932

 

* * *

 

Как Ты решаешь, так и надо.

Любою болью уязви.

Ты нас ведёшь на свет и радость

Путями скорби и любви.

 

Сквозь невозвратные утраты,

Сквозь дуновенье чёрных бед

В тоске взмывает дух крылатый

И обретает в скорби свет.

 

Из рук Твоих любую муку

Покорно, Господи, приму.

С ребёнком смертную разлуку,

Темницу, горькую суму.

 

И, если лягу без движенья,

Когда я буду слеп и стар,

Сподоби даже те мученья

Принять, как благодатный дар.

 

Как Ты решаешь, так и надо.

Любою болью уязви.

Ты нас ведёшь во свет и радость

Путями скорби и любви.

 

1934

 

Образ «Всех скорбящих»

 

Ты потому скорбящим радость,

Что испытала свет скорбей.

Ты не отводишь чашу яда,

Но говоришь: «Смелее пей!»

 

Кладёшь ласкающую руку

На голову,  Благая Мать,

И на врачующую муку

Идёшь и нас сопровождать.

 

1930-е

 

Вечер

 

Толпятся ли в прозорливый

тот час вокруг нас умершие...

А.Грин «Корабли в Лиссе»

 

Гаснет, гаснет летний вечер,
Молится земля...
Ты накинь платок на плечи
И пойдём в поля.

На холме, поросшем рожью,
Там, где тишь и глушь,
Вступим мы со сладкой дрожью
В рой незримых душ.

В этом сумраке закатном
Тайна жизни есть,
Всё, что мнилось невозвратным,
Шлёт свиданья весть.

 

1934

 

Сочельник


Встал я, бездомный бродяга,
Под тротуарный фонарь
Слушать любимую сагу –
Песенку снега, как встарь.

Тихая музыка снега,
Тайное пение звезд...
Пью тебя, грустная нега,
Сердцем, поднятым на крест.

В искрах серебряных ельник,
Комната в блеске свечей.
О, как сияет сочельник
В горестном ряде ночей!

Лёгкая детская пляска,
Дедушка – добрый шутник!
О, если б страшная маска
С жизни упала на миг!

Если бы жизнь улыбнулась,
Как над подарками мать!
Если б глухой переулок
Радостью мог засиять!

Если б в открытые двери,
В музыке, в блеске, в огне
Все дорогие потери
Нынче вернулись ко мне!

Встал я, бездомный бродяга,
Под тротуарный фонарь,
Слушать любимую сагу –
Песенку снега, как встарь!
 

31 декабря 1934

 

* * *

 

Бегут, бегут мои года,
Уже седеет борода.
Вот на закате, весь в огне,
Какой-то берег виден мне.

И я догадываюсь вдруг,
Что жизнь моя свершила круг,
Что с корабля мне всё видней
Знакомый берег детских дней.

Слышны родные голоса,
Блестит песчаная коса,
И посвист иволги знакомый
Летит из рощи возле дома.

Уж скоро, скоро выйдет мать
Меня у берега встречать,
И всех, кого я потерял,
Вернёт мне мой девятый вал.

 

1934