Александр
Ривин

Это было под черным платаном...

Это было под черным платаном, 
на аллее, где жабы поют, 
там застыл купидон великаном, 
там зеленый и черный уют. 
  
Там лежала в растрепанных косах 
золотистая харя лица, 
а в глазах удивленно-раскосых 
колотились два черных кольца, 
  
а потом они стукнулись дружно 
и скатились под веков белки, 
ничего им на свете не нужно, 
ни любви, ни стихов у реки. 
  
Я поднял равнодушную ручку, 
нехорошие очи поднял, 
подмахнул на листе закорючку 
и судьбу на судьбу променял, 
  
и меня положили в угол 
с лужицей лицом к лицу, 
черный хлеб черепахой смуглой 
и бумаги снегунью мацу. 
  
Это было под черным платаном, 
там уже меня больше нема, 
где луна кулаком-великаном 
за нее отомстила сама, 
  
где летают блестящие мухи, 
где безлицые камни лежат, 
где с козлами в соитьи старухи, 
в черном озере желтые звезды дрожат. 
  
Только ночью в заречном колхозе 
прогрохочет винтовка как гром, 
и луна вся оскалится в морде, 
ухмыльнется, как черный колодезь, 
и раздвинется синим зевком. 
  
Изо рта ее узкого очень 
Тихо вытечет нож, как слюна, 
И под черной улыбкою ночи 
Он уколет меня из окна. 
  
Это будет под черным платаном, 
где кровавые жабы поют, 
где луна кулаком-великаном 
разрубает зеленый уют. 
  
Отнесите меня, отнесите, 
где дрожит золотистая нить, 
у жестокой луны попросите 
желтым светом, что медом, облить. 
  
После смерти земные убийцы 
отправляются жить на луну, 
там не надо работать и биться 
И влюбляться там не в кого... Ну? 
  
Желтый ад каменистый, бесплодный, 
звезды, пропасти, скалы, мосты, 
ходит мертвый слепой и голодный 
и грызет костяные персты. 
  
Никогда ему больше не спится, 
но слепые зеницы в огне, 
шел он узкой и рыжей лисицей 
по широкой и голой луне. 
  
Вечный жид никогда не усталый 
на бесплодной бессонной луне 
голосами царапает скалы 
и купает лицо в тишине.