* * *
Всю ночь не спал. Не хочется вставать.
Притягивает, как магнит, кровать
Меня за острокрылые ключицы.
Не потому ли я лишился сна,
Что за окном бесчинствует весна,
И, оглушая мир, хлопочут птицы?!
При каждом повороте простыня
Слегка хрустит, тепло твоё храня,
И я по ней качусь к другому краю,
Где, по уши лицо своё топя,
Подушку обнимаю, как тебя,
И, замирая, запах твой вдыхаю.
Под утро, отодвинувшись к стене,
Я видел – ты спала лицом ко мне,
С себя бесстыдно сбросив одеяло,
Хоть с вечера укуталась в него,
Да так, что от дыханья твоего,
Казалось мне, оно само дышало.
Ты помнишь, как до этого под ним
Мы были существом с тобой одним,
Когда, обнявшись и отвергнув спешку,
Совместно сочиняли сказку из
Порывов, перерывов и реприз –
Отрывистых и долгих – вперемежку?
Что было дальше, помнишь ты едва...
Когда вступила ночь в свои права
И высыпала звёзды из подола,
По неба перевёрнутой воде
Плыла-скользила от звезды к звезде
Златая полумесяца гондола.
* * *
Пить некому. Стоят вино и водка.
Наполнены бокалы. Тостов нет.
И на плите забыта сковородка,
В которой пляшет бешеный омлет.
Не праздник, и не памятная дата.
Сегодня балом жизни правит злость –
Ведь из того, за что я пил когда-то,
Пересчитать по пальцам, что сбылось.
Мы на земле с тобой не новосёлы.
Здесь мало сути, много чепухи...
Когда бы мог, за стих один весёлый
Я б отдал все печальные стихи.
Прощёное воскресенье
Неминуемо в дни весенние
Без посредников и помех
Нас Прощёное воскресение
Настигает, стегая всех.
Каждый, мысленно став на паперти,
Нечестивым боясь прослыть,
Извлекает грехи из памяти,
Чтоб прощенья за них просить.
Только с Господом – невезение:
Он молчит и невидим он.
Как в Прощёное воскресение
Ты узнаешь, что им прощён?
Да никак. Потому заранее
Знаешь то, что за грех любой
Покаяние – покарание,
И не кем-то – самим собой.
Что прощения зря воскресного
Ждёшь, как зелени в феврале.
Это просто Суда небесного
Репетиция на земле.
* * *
Ты ладонями голыми,
Исполненными огня,
Стиснула мою голову,
Будто лепишь меня
Из одушевлённой глины.
И вот на лице всерьёз
Возникли глаза-маслины,
Уши, с горбинкой нос…
Рождался мой облик, глупый
От счастья, и, впредь глупя,
Скорей мне вылепи губы,
Чтоб целовать тебя.
* * *
Вагон. Купе. Четыре полки.
На каждой полке – по душе,
Чьи сны разбиты на осколки,
Как если б яйца Фаберже
Упали с неба. В дебрях сонных
Полз поезд, верный рельсов раб,
И перестук колёс вагонных
Перекрывал за стенкой храп.
Соседи по купе вертелись,
Сна – ни в одном у них глазу.
Потом вскочили и оделись,
Чтоб снова встретиться внизу.
И вмиг, без щучьего веленья,
В купе, напоминавшем склеп,
Возникли водка, и соленья,
И красный лук, и чёрный хлеб.
И, как возникли, так исчезли.
Пир полуночный сон сулил,
И храп грассировавший если
Их прежде злил, то веселил.
Шёл поезд через перелесок.
В купе блаженно каждый дрых,
И, как с экранов, с занавесок
Исчезли тени четверых.
Им душно было, будто в бане.
Лишь на столе, пустом уже,
При встречах сталкивались лбами
Крутые яйца Фаберже.
* * *
Поддерживают сосны свод небес
И облака, прилипшие к нему,
И, ежели стереть с пейзажа лес,
То небо с ними рухнет. Одному
Ли мне такое в голову пришло?
Да нет, уже всё было – поучал
Философ, чьё высокое чело
Рождало мысль – начало всех начал.
Так, значит, мир ничем не удивишь?
И первым быть ни в чём нельзя? Ну что ж:
А кто-нибудь подметил, что камыш
На эскимо на палочке похож?!
А кто-нибудь писал или сказал –
Учёный ли, философ ли, мудрец –
Что наша жизнь похожа на вокзал,
Где продают билет в один конец?..
* * *
Бежит река. Ей берега тесны.
Она их расширяет половодьем,
Когда скрипят слепые льды весны
И угрожают дремлющим угодьям
Разливом. Сквозь века бежит река,
Издалека – так, будто убегает,
И тесные, как платье, берега
Теченьем, точно шторы, раздвигает.
Река растёт притоками, и в ней
Они рекой становятся. Она же,
Хотя от них становится полней,
Но веселее и смелее даже.
Бежит река с кольцом моста в носу,
Без визы убегает за границу.
Похожа днём, под солнцем, на лису,
А ночью, под луною, – на волчицу.
Бежит река, торопится, как мать
К ребёнку, что погибнуть может вскоре…
Бежит река, мечтая морем стать,
Хоть вся от слез солёная, как море.
* * *
Крошат июня жернова
Остатки мая, и, соосны,
Стоят, вонзившись в небо, сосны,
Щекочет корни им трава.
На крону с кроны, как огонь,
Переметнулась белка, следом –
Другая. Летом, словно пледом,
Река до дна согрета. Конь
В ней морду утопил слегка –
Он жаждою такой болеет,
Что, кажется, река мелеет
От каждого его глотка.
Заречный луг в росу одет,
Тумана рушатся террасы,
И птицы, скрещивая трассы,
В полёте празднуют рассвет.
* * *
За женщиной, как за богослуженьем,
Старик, крестясь, следит из-за угла,
Пытаясь угадать воображеньем,
Какой она в девичестве была.
Разглаживает в мыслях ей морщины,
Закрашивает пряди седины,
И кажется ему: за ней мужчины
Ухлёстывают, ибо влюблены.
И точно так же дама пожилая
Следит за ним, пытаясь угадать,
Каким он был, когда, любви желая,
Мог мирозданье за неё отдать.
Она ему расправит в мыслях плечи
И лысину прикроет париком,
И девушки ему кивнут при встрече,
Как будто с каждой издавна знаком.
Но это всё игра, воображенье,
Оно погаснет, а взамен его
Приводит память их умы в движенье,
Забыть не позволяя ничего.
И возвращает к повседневной драме.
И вот опять идут невдалеке
Та женщина, увядшая с годами,
И тот мужчина с палочкой в руке.
И, разминувшись в многолюдной массе,
Она и он плетутся наугад,
Не зная, что в одном учились классе
Всего лишь век какой-нибудь назад.
* * *
Непостижимо постепенны,
Подбросив солнце, как батут,
Бродяги-волны в шапках пены
Устало к берегу идут.
И в каждой дышит шторма трепет
От бесполезной с ним борьбы.
Они идут, а ветер треплет
Им поседевшие чубы.
И по одной, вослед поклону,
За что-то каясь неспроста,
Целуют берег, как икону
Их бесконечные уста...
* * *
Отец-художник не без превосходства
Автопортрет свой сыну показал.
‒ Не удивляйся, что не видишь сходства,
Таким я буду в старости, ‒ сказал.
Но до неё он не дожил. Картина
Висела в мастерской его. Она
Не представляла интерес для сына,
И он забыл о ней. Но времена
Прошли и шли, имея продолженье.
Сын возмужал, а после ‒ постарел
И в зеркало не раз на отраженье,
Он, не скрывая ужаса, смотрел
И сетовал притом на жизнь людскую.
Однажды, незадолго до конца,
Случайно заглянул он в мастерскую
Давным-давно забытого отца.
Там доверху всё было в паутине,
И солнце в ней запуталось, слепя.
Внезапно ахнув, на одной картине,
Как в зеркале, увидел он себя.
Его от сходства этого знобило,
И замер с удивлённым он лицом,
Которое назад полвека было
Провидчески угадано отцом.
И сын-старик на склоне жизни длинной
С тех пор и до своих последних дней
Нередко путал зеркало с картиной,
Да так, что даже брился перед ней...
* * *
Сестре Элеоноре
Как промчались года,
как с тобой мы неслись вместе с ними!
И за каждый из них дорогой заплатили ценой.
Сколько женщин чужих
называл я в порывах родными,
А по сути лишь ты мне была и осталась родной.
После горьких разлук я при встрече от счастья немею,
Ну а если бы мог, марш турецкий сыграл на трубе –
Ведь сильней, чем тебя, видит Бог, я любить не умею,
И смертельней скучать не способен я, чем по тебе.
В этом мире земном, неприкаянном и окаянном,
Перевёрнутом трижды за всей нашей жизни года,
Как живётся тебе там, за морем и за океаном,
Разделившими нас, слава Богу, что не навсегда?
Ты гостила три дня, и в них так же, как в пору былую,
Оба наперебой мы с тобой выдыхали слова.
Не поверишь, но я до сих пор ту подушку целую,
На которой к утру ты на час засыпала едва.
Запах твой – словно воздух.
Ещё мы продолжим беседу,
Будет встреча в ответ, на которой смахну я слезу.
Что бы ни было, знай,
что к тебе я, сестричка, приеду,
Прилечу, приплыву, прибегу, приплетусь, приползу.
* * *
Марине
Это счастье – с рассветом проснуться
И понять, что на свете из всех
Женщин хочешь к одной прикоснуться,
Приглашая спросонья на грех.
Что никто тебе больше не нужен,
Только женщина эта одна,
Пред которой ты обезоружен,
Равно как пред тобою она.
И рассвет нежелательно-ранний
Поместит в свой бесстыдный Ютуб
Совмещение ваших дыханий,
Замыканье короткое губ.
Дольше вечности сцена немая.
Светом плоти разорвана тьма...
И, на руки её поднимая,
Понимаешь, что сходишь с ума.
* * *
Ну что, февраль, который ты по счёту?
Не помню, да и знать я не хочу.
Послать бы и тебя, и зиму к чёрту
И радоваться первому грачу.
Ещё он далеко, хотя в проекте
Весны на март под первым пунктом, но
Возможны изменения – про эти
Подробности узнаем всё равно.
Ну, а пока, едва рассвет забрезжит,
Услышать можно, если повезло,
Как первый луч-алмаз для окон режет
И для витрин небесное стекло,
А утро в них его вставляет сразу.
Уже природа, склонная ко сну,
Очнувшись от него, проходит фазу
Начала превращения в весну.
Ледок на лужах радует подвохом.
Разорван горизонт, как сто рубах,
И тише, чем молитва, с каждым вдохом
Похрустывает воздух на губах.
Поэты, поэты...
Порою мы живём на выдохе без вдоха,
И ночь сменяет ночь, и в сутках нету дней.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И тем они сильней, чем автору больней.
Наверно, повелось так от царя Гороха,
Времён молочных рек-кисельных берегов:
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И голоса богов на стороне врагов.
И если счастье – хлеб, то нам досталась кроха,
Но рады мы и ей, приняв счастливый вид.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
Настолько, что душа бескровная кровит.
Стремится нас подчас эпоха, как пройдоха,
По одному и всех, прихлопнуть, словно моль.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И мы, спасаясь, в них переливаем боль.
Когда ж нам хорошо, мы втайне ждём подвоха,
Как вести из Бермуд, как лести от иуд.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И дальше, после нас, в бессмертие идут...
* * *
Чем пишутся стихи – пером?
Да нет, чернилами и кровью,
А это так вредит здоровью,
И не кончается добром.
Где пишутся стихи – везде?
Да нет, скорей в лицейском сквере,
В котором Бог, по меньшей мере,
Нашепчет сказку о Балде.
А трудно пишутся? Да нет,
Легко, лишь надо, в одиночку,
Потратить жизнь взамен на строчку,
Чтоб в ней воскреснуть как поэт...
* * *
М.Р.
Живое всё – трава, цветы и сад
Покуда отражает их мой взгляд.
Живые ливень, лошадь и река,
Пока моя их трогает рука.
И даже гром, летя по небесам,
Живой, пока его я слышу сам.
А я живым до тех пребуду пор,
Пока меня твой отражает взор,
Пока, до невесомости легка,
Меня твоя касается рука.
Я буду жив, пока твоё «люблю»,
Рождённое дыханием, ловлю...
© Александр Ратнер, 2022.
© 45-я параллель, 2022.