* * *
Ну что, февраль, который ты по счёту?
Не помню, да и знать я не хочу.
Послать бы и тебя, и зиму к чёрту
И радоваться первому грачу.
Ещё он далеко, хотя в проекте
Весны на март под первым пунктом, но
Возможны изменения – про эти
Подробности узнаем всё равно.
Ну, а пока, едва рассвет забрезжит,
Услышать можно, если повезло,
Как первый луч-алмаз для окон режет
И для витрин небесное стекло,
А утро в них его вставляет сразу.
Уже природа, склонная ко сну,
Очнувшись от него, проходит фазу
Начала превращения в весну.
Ледок на лужах радует подвохом.
Разорван горизонт, как сто рубах,
И тише, чем молитва, с каждым вдохом
Похрустывает воздух на губах.
* * *
Вагон. Купе. Четыре полки.
На каждой полке – по душе,
Чьи сны разбиты на осколки,
Как если б яйца Фаберже
Упали с неба. В дебрях сонных
Полз поезд, верный рельсов раб,
И перестук колёс вагонных
Перекрывал за стенкой храп.
Соседи по купе вертелись,
Сна – ни в одном у них глазу.
Потом вскочили и оделись,
Чтоб снова встретиться внизу.
И вмиг, без щучьего веленья,
В купе, напоминавшем склеп,
Возникли водка и соленья,
И красный лук, и чёрный хлеб.
И, как возникли, так исчезли.
Пир полуночный сон сулил,
И храп грассировавший если
Их прежде злил, то веселил.
Шёл поезд через перелесок.
В купе блаженно каждый дрых,
И, как с экранов, с занавесок
Исчезли тени четверых.
Им душно было, будто в бане.
Лишь на столе, пустом уже,
При встречах сталкивались лбами
Крутые яйца Фаберже.
* * *
Всю ночь не спал. Не хочется вставать.
Притягивает, как магнит, кровать
Меня за острокрылые ключицы.
Не потому ли я лишился сна,
Что за окном бесчинствует весна,
И, оглушая мир, хлопочут птицы?!
При каждом повороте простыня
Слегка хрустит, тепло твоё храня,
И я по ней качусь к другому краю,
Где, по уши лицо своё топя,
Подушку обнимаю, как тебя,
И, замирая, запах твой вдыхаю.
Под утро, отодвинувшись к стене,
Я видел – ты спала лицом ко мне,
С себя бесстыдно сбросив одеяло,
Хоть с вечера укуталась в него,
Да так, что от дыханья твоего,
Казалось мне, оно само дышало.
Ты помнишь, как до этого под ним
Мы были существом с тобой одним,
Когда, обнявшись и отвергнув спешку,
Совместно сочиняли сказку из
Порывов, перерывов и реприз –
Отрывистых и долгих – вперемежку?
Что было дальше, помнишь ты едва...
Когда вступила ночь в свои права
И высыпала звёзды из подола,
По неба перевёрнутой воде
Плыла-скользила от звезды к звезде
Златая полумесяца гондола.
* * *
Сегодня снег случился мокрый.
Художник с Богом заодно
Вписал мазками жёлтой охры
В едва подсохший дом окно.
И дом прозрел, а старый мастер
В окне, у домысла в плену,
Две тени дописал, от страсти
Почти что слитые в одну.
И Бог исчез. Взглянул устало
На холст художник. Жаль, что не
Узнает он, как всё совпало, –
И дом, и мы с тобой в окне.
* * *
Середина марта. Утро.
Сосны сонные в строю.
Расступилась роща, будто
Приглашает в глубь свою.
Там, отвыкшие от лени,
Правду чувствуя в ногах,
Носят бережно олени
Чаши с небом на рогах.
Снег повсюду, как побелка,
Хоть весна в календаре,
И летит по снегу белка
Бесконечными тире.
Убегает, озираясь,
Как ужаленный осой,
Оробелый белый заяц,
Хоть и трезвый, но косой.
А когда смеюсь, от смеха
Вдвое громче, как на спор,
Мне в лицо смеётся эхо,
Словно я его суфлёр.
* * *
Такой метели не было зимой.
Ах, что окрест творится, боже мой!
Вверху, внизу ли, справа или слева –
Метёт и, от самой себя пьяна,
Свистит в сто пальцев ухарски она.
Красавица. Голуба. Королева.
Сливаются светло в её набег
Нахальство, лихость, ветер, вой и снег,
И месть весне, и зависть к ней большая.
Не потому ли мечется метель
И рвётся в дом, срывая дверь с пете́ль,
Владычицей себя провозглашая?!
Не видно небосклона и земли –
Снега их безнадёжно замели.
И, на мели машин покинув сотни,
Седой лавиной улицы топя,
Метель гуляет, в них загнав себя,
Навылет пробивая подворотни,
Где зябко развлекается опять...
И, позволяя ей себя обнять,
Я выхожу, чтоб обручиться с нею,
Кружащей в знак согласия вокруг.
Метель, я на сегодня – твой супруг,
Хоть знаю, что назавтра овдовею.
* * *
Марине
Моложе я намного, и секрет
Открою – он, как ты, мой ангел, светел:
Я меньше жил почти на сорок лет,
В которые тебя ещё не встретил.
Полжизни спал, как в коме, без конца,
Был слеп душой и разумом не гибок,
Перебирал то лица, то сердца,
Но метод проб стал методом ошибок.
Утраченных годов мне не вернуть,
Но не жалею их – ни все, ни каждый, –
Ведь это же из них сложился путь,
Которым я к тебе пришёл однажды.
* * *
Поддерживают сосны свод небес
И облака, прилипшие к нему,
И, ежели стереть с пейзажа лес,
То небо с ними рухнет. Одному
Ли мне такое в голову пришло?
Да нет, уже всё было – поучал
Философ, чьё высокое чело
Рождало мысль – начало всех начал.
Так, значит, мир ничем не удивишь?
И первым быть ни в чём нельзя? Ну что ж:
А кто-нибудь подметил, что камыш
На эскимо на палочке похож?!
А кто-нибудь писал или сказал –
Учёный ли, философ ли, мудрец –
Что наша жизнь похожа на вокзал,
Где продают билет в один конец?!
* * *
Мне на рассвете шмель нанёс визит,
Он, кстати, прилетел по птичьей визе
И надо мной, вибрируя, висит
В его на время приютившей выси.
В полях – перепелов переполох,
В деревьях – свет от гнёзд, ещё не свитых.
Как дышится, как хочется, чтоб вдох
За вдохом повторялся, а не выдох!
Ах, если б колокольчик зазвенел.
И человек, неся с вином две кружки,
Вбежал и, от волненья бел, как мел,
Воскликнул: – Сударь, к вам приехал Пушкин!
* * *
Чтоб до тебя дойти, поверь,
Любви взаимной зная цену,
Стучал я, мне казалось, в дверь,
Хотя, на самом деле, в стену.
И заклинание «Сим-Сим,
Откройся!» мне не помогало.
С тех пор прошло немало зим
И лет немало миновало.
Другой пришёл на смену мне,
Решил усилия утроить
И дверь пробил он в той стене,
Чтоб выход запасной устроить.
* * *
Крошат июня жернова
Остатки мая, и, соосны,
Стоят, вонзившись в небо, сосны,
Щекочет корни им трава.
На крону с кроны, как огонь,
Переметнулась белка, следом –
Другая. Летом, словно пледом,
Река до дна согрета. Конь
В ней морду утопил слегка –
Он жаждою такой болеет,
Что, кажется, река мелеет
От каждого его глотка.
Заречный луг в росу одет,
Тумана рушатся террасы,
И птицы, скрещивая трассы,
В полёте празднуют рассвет.
Поэты, поэты...
Порою мы живём на выдохе без вдоха,
И ночь сменяет ночь, и в сутках нету дней.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И тем они сильней, чем автору больней.
Наверно, повелось так от царя Гороха,
Времён молочных рек – кисельных берегов:
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И голоса богов на стороне врагов.
И если счастье – хлеб, то нам досталась кроха,
Но рады мы и ей, приняв счастливый вид.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
Настолько, что душа бескровная кровит.
Стремится нас подчас эпоха, как пройдоха,
По одному и всех, прихлопнуть, словно моль.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И мы, спасаясь, в них переливаем боль.
Когда ж нам хорошо, мы втайне ждём подвоха,
Как вести из Бермуд, как лести от иуд.
Хорошие стихи идут, когда нам плохо,
И дальше, после нас, в бессмертие идут...
* * *
Чем пишутся стихи – пером?
Да нет, чернилами и кровью,
А это так вредит здоровью
И не кончается добром.
Где пишутся стихи – везде?
Да нет, скорей в лицейском сквере,
В котором Бог, по меньшей мере,
Нашепчет сказку о Балде.
А трудно пишутся? Да нет,
Легко, лишь надо, в одиночку,
Потратить жизнь взамен на строчку,
Чтоб в ней воскреснуть как поэт...
* * *
Если б мог я обратиться к Богу
Раньше, чем предстану перед ним,
То просил бы снять с души тревогу,
Как с лица актёр снимает грим.
Или нет, да за её бунтарства
До безумства и разрыва жил
Отдал бы коня я и полцарства,
Если б мне Господь их одолжил.
Или нет, я брать не вправе ссуду –
Непосильна ноша для меня:
Как я возвращать полцарства буду,
Если вряд ли выплачу коня?!
* * *
Какая утром тишина!
Её и словом не нарушу,
А подожду, когда она
Заговорить заставит душу.
Какое небо поутру!
Его и взглядом не унижу,
А каждым облаком протру
И Бога, может быть, увижу.
* * *
Ах, юность, ты была моим хитом –
За все года единственно пьянящим.
Я время торопил в мечтах о том,
Чтоб будущее стало настоящим.
Ах, старость, каждым часом дорожить
Ты учишь, мне даря его, как милость.
Но, чёрт возьми, спешу я снова жить,
Чтоб будущее прошлым становилось.
* * *
Стихи приходят по утрам
Ко мне без спроса, ненароком,
Когда ни стёкол нет, ни рам
У солнцем вымазанных окон.
Стихи с надеждою глядят
На то, как, лоб сижу наморщив,
И стать бессмертными хотят,
Но я им в этом не помощник.
Стихи уходят без следа
К тем, чьё величье вровень с ними,
И всё же могут иногда
Вернуться, чтобы стать моими.
* * *
Не страшно говорить: «Идёт восьмой десяток» –
Ведь та, кого люблю, жена, а не вдова.
Прожитые года, скорее, недостаток,
Когда их за спиной не семь, а скажем, два.
По жизни тяжко плыть в сражении с теченьем,
Когда висят года, как тина на весле.
Но в старости берут не силой, а уменьем –
Всё сущее берут, и женщин в том числе.
Дана мне честь идти дорогою земною
И будущие дни в былые превращать,
И вместе с солнцем мир своею сединою,
Чтоб стало в нём светлей, на пару освещать.
Какие, к чёрту, смерть и почести на тризне,
Коль тянется рука к любимой и к перу,
И козыри не все я из колоды жизни
Достал и не сыграл ещё свою игру?!
Я ждать её готов, покуда карта ляжет,
И будет тот расклад, о коем я мечтал.
А сколько проживу, пусть вскрытие покажет
Бутылок, что не пил, и книг, что не читал.
* * *
М.Р.
Скажи, куда уходят мысли,
Когда, с немыслимых высот
Сойдя, рассвет на коромысле,
Два солнца в двух ковшах несёт
И, как факир, воскликнув: «Опа!»,
Он их, чтоб не было темно,
Выплёскивает в небо оба,
А вспыхивает в нём одно?
* * *
Вдалеке, пока не жарко,
Закатил закат ремонт:
Солнце режет, как «болгарка»,
Море там, где горизонт.
И наотмашь, не впервые,
Где сильнее, где слегка,
Спешно красит кучевые
Кочевые облака.
Впечатленье, что жар-птица
Распустила свой наряд –
Я готов за это биться
Об закат, как об заклад.
* * *
Безжалостнее стал к себе и строже
В мечтах, что приютит меня Парнас.
Из жизни мы уходим, или всё же,
Скорей всего, уходит жизнь из нас.
Не разминуться с неизвестной датой,
Когда врачи и книги не спасут.
Душа моя, попутчица, ходатай,
Мой смелый делегат на Страшный Суд.
Учти, там оправданья бесполезны.
Присудят рай – живи навеселе,
А если нет – тебе и ад небесный
Не страшен после ада на земле.
* * *
Конечно – жить! А что могу поделать?!
Любить, кому-то голову вскружить
И не тужить, и десять раз по десять
На свете жить!
Смеяться над собой – ошибся, дескать,
Не званию – призванию служить,
Им дорожить, и десять раз по десять
На свете жить!
Обидчику пощёчину отвесить,
В удар, в строку, в мазок и в звук вложить
Всего себя, и десять раз по десять
На свете жить!
И, если даже ты уже столетний,
То прежде, чем глаза навек смежить,
Сочти за счастье, что и миг последний
Ты будешь жить!
* * *
Когда приходят холода
И побуждают к сквернословью,
Я согреваюсь, как всегда,
Твоей любовью.
И, не взирая на года,
Ущерб несущие здоровью,
Я согреваюсь, как всегда,
Твоей любовью.
Когда уйду я в никуда,
То долю вдовью
Согреешь ты и в холода
Моей любовью.
* * *
М. Р.
Войти в купе. Задёрнуть шторки. Двери
Одним движеньем наглухо закрыть
И без суда и слова к высшей мере
Своей любви тебя приговорить.
Исполнить приговор. Разжать запястья.
Щекой коснуться влажного плеча,
Не веря в то, что светится от счастья
Лик жертвы вровень с ликом палача.
* * *
Подчас читая книги в недрах спален,
Не думайте, гоня настырный сон,
О том, что, мол, писатель идеален
И лучше, чем его герои, он.
Он – в точности они: то юн порою,
То стар и мерзок, робок или смел.
Да он мастак приписывать герою
Черты, которых сроду не имел.
В своём воображении интригу
Рождает самому себе под стать...
Как хорошо талантливую книгу
Читать и лично автора не знать.
* * *
Жизнь подобна реке – у неё повороты, изломы,
Счастье в ней отыскать, что иголку в стогу соломы,
А соломы той не хватает, поди, с рожденья,
Чтоб её подстилать и тем самым смягчать паденья.
А падений, зато, хватает, причём в излишке,
Потому бьёмся лбами, на них набивая шишки,
Ах, когда б только шишки и только на лбах, тогда бы
Не страшны были нам подножки или ухабы.
А уж коль не страшны, мы по жизни бы шли смелее,
И она бы стала подобна прямой аллее,
Но начавшись с крещендо, в конце доходя до пьяно,
Жизнь течёт, как река, не всегда, к сожаленью, прямо...
© Александр Ратнер, 2019.
© 45-я параллель, 2019.