* * *
Спящего растолкай, говорит Заратустра.
А то вдруг человеку плохо. Не похоже, но вдруг.
Человек на скамейке, под ней бутылка, в бутылке пусто.
Новая пешеходная зона шуршит вокруг.
Едут самокаты – привет мальчишу!
Едут велосипеды – привет мальчишу!
Едут машины… ну, тише-тише.
Во сне он не он, а француз Гоген.
И там над ним склоняются синие горы
И пальмы, яркие, как помидоры,
И вахины в листьях выше колен.
И он лениво думает, глаз прижмуря:
Издам указ – чтобы всем ходить нагишом…
А снасти пора убрать – кажется, скоро буря…
Пойдём-пойдём, Заратустра. Ему хорошо.
* * *
Нет никаких счастливых концов.
Нет вообще концов.
Дети становятся хуже отцов
Или лучше отцов
И вырастают отдельными
Сами себе людьми,
И сами уже обрастают детьми.
Как так? Поди пойми.
Потом превращаются в стариков,
А ты уже был таков –
Смотришь ласково с облачков
На бородатых внучков.
Я говорю с середины одной
Страницы одной из книг
В библиотеке величиной
С мир. С миллионы их.
* * *
Мне кажется, самое трудное в христианстве –
Понять, что оно не когда-то, а вот сейчас.
Ты со смешным чудаком только что за рюмкой ругался,
И ты там, где был, а он – где Корчак и газ.
Старый поэт Авзоний пишет Павлину:
Ладно рабы, но как ты, образованный человек,
Можешь всерьёз месить иудейскую глину,
Когда поэзию, божественный дар отверг?
Его адресат, в добровольное рабство продан,
Покидает литературу как душный класс.
Ксения идет по улице, Мария – по водам,
И Августин кричит – неучи обгоняют нас.
* * *
Замкадные мышки-норушки
Ещё с темноты заняты:
Продышишь окошко наружу,
А там уже чьи-то следы.
Ледок под ногами майора,
Ведущего в школу дитя,
Стал серый уже, а не чёрный.
Потягивается, блестя.
* * *
Снег понаехал и развалился,
Как будто всегда здесь был, а вот вы...
Да-да, вот вы – не скрывайте лица,
Обстоятельства таковы,
Что поздно прятаться. Расскажите,
До зимы вы делали что?
А почему это вы дрожите,
Что скрываете под пальто?
Что там за пазухой, не тепла ли
Крошка? Вы что, человек?!
Страшно, если бы мы не знали,
Как невелик снеговецкий век.
* * *
Самураи говорили
Так ли сяк ли все одно.
И задумчиво курили
Перед выходом в окно
Самураи повторяли
Только честь мол дорога.
Брились мылись козыряли
Перед маршем на врага
Заговаривали зубы
Перед тем как в полный рост
Выводили их из клуба
(Бывшей церкви) на мороз
Невпопад катилось лето
Книжка дедушка Крылов
И крутилась в клубе лента
Из трофейных закромов
Были вежливы крестьяне
Занимавшие места
И шагали на экране
И лежали как листва
* * *
Она расстёгивает пальто,
Бросает на землю билет.
Она, может, мечтала сделать это
Сто миллионов лет.
И бороздит в пальто нараспашку
По самой глубокой из луж.
Как муж бы сказал, сорвало башку,
Когда у неё был муж.
Раньше, когда поперёк шоссе
Кто-то на красный свет,
Она думала: «Ну совсем
Стыда у кого-то нет».
Теперь она идёт по газону,
Допоздна не ложится спать.
У неё на это такие резоны,
Что лучше вам их не знать.
* * *
В Спас-Клепиках кафе «Хемингуэй» –
Конкретная деталь, как любит Рома.
Ну хорошо, и что мне делать с ней
В шести (примерно так) часах от дома?
Когда дорога песенно длинна,
Когда читать устал и связь не пашет,
Тогда и начинаешь из окна
Выглядывать – чего тебе покажут.
Смешных названий слипшийся петит,
Пыль наравне с машинами летит
В автобусном окне
Вдоль нескончаемых обочин,
Которые не знают обо мне
И о себе-то, кажется, не очень.
Ленивый путешественник домой,
По капле выдави или с бензином смой
Привычку рифмовать от скуки.
Тебе углей наклали в голову и в руки
Не для того.
Не знаю для чего.
* * *
Такой высоты сугробы
по сторонам тротуара –
Как будто в советском детстве.
Клубы облаков или пара
Из человеческих ртов –
как пузыри для текста
в комиксах. Что говорят
люди, неинтересно.
А вот слова облаков?
То-то что непонятны.
Белые пятна без слов
И золотые пятна.
* * *
Берут их под руки, кладут на берегу.
Как тех чудесных рыб, которых
Считал евангелист – не мог и не могу
Понять, зачем – но что их
сто, пятьдесят и три – запомнил навсегда.
Число – уже почти что имя.
И с мёртвых сходит жалость, как вода,
Ещё пока они с живыми.
А мы стоим, как у глухой стены,
Как у покинутой квартиры.
С единственной надеждой, что не зря
когда-то были сочтены
сто пятьдесят три пескаря,
Песок на берегу и в небе дыры.
* * *
Фродо и Сэм на камне среди огня.
Рушится старый мир и орлы летят.
Но есть ещё пять минут, а может быть, и полдня –
Порадоваться простым вещам – сухари, закат,
Травинка на склоне, добрая встреча в пути,
Да хоть разрешенье на рыбу в конце поста,
Место для пары шагов и то, что можешь идти
Хоть куда-то… Да хоть бы тот же Инста-
Прости Господи-грам. Улыбнуться им ещё раз –
Считанные смешные сокровища, тлен и хлам,
Невидимый тем, кто сверху уже заприметил нас –
Стремительно приближающимся орлам.
* * *
Влупил апрель прямой наводкой,
И в парке тополь задрожал,
Как руки-ноги у того, кто
Из поликлиники сбежал.
А воздух синий, как бахилы,
В которых до метро идёт он.
А в детстве был довольно милым,
А вырос полным идиотом.
© Александр Правиков, 2012–2017.
© 45-я параллель, 2017.