* * *
Генерал, это поле уж очень знакомо.
Я его наизусть, как листовку, прочту.
Генерал, это там догорает солома,
Это там, это там дым идёт в высоту.
Генерал, мне сегодня исполнилось двадцать.
Но зачем, но зачем так вороны орут?
Генерал, передайте танкистам по рации:
Пусть проскочат опушкой, а поле не рвут.
Генерал, за два года болотце подсохло.
Родники отцедили в воронки его.
Генерал, здесь в апреле так било и грохало.
Я подумал – в войне наступил перелом.
Генерал, это поле уж очень знакомо.
Я его наизусть, как листовку, читал.
Генерал, это там догорает солома.
Это там, это там я упал, генерал...
Обложка
Хоть глаза прогляди – не увидишь того,
Чем она от тебя отличается:
Две ноги, две руки, голова, тулово,
А на тулове грудь помещается.
Ты ладонью лицо на минуту закрой,
А потом лист бумаги до шеи ей.
Брось журнал. Отвлекись. Вот теперь ты – герой.
Вниз обложкой твоё унижение.
Как назвать – героизм или идиотизм –
На прилавок вдруг выпрыгнуть голою?
Знаю только, что вмиг умирает марксизм
И становится жизнь разнополою.
Мендельсон
Посвящается Когану
Объявили Мендельсона.
Краем уха скрипку пью.
Телевизора корону
Приравнял давно к репью.
Я в себе копаюсь. Лажу
В проводах. Настройки жду.
Что-то нынче здесь не кажут...
Как же нынче плохо ж тут...
Кто-то лезет в схему пальцем.
Кто-то дышит в унисон.
Постепенно... в ритме вальса...
Здравствуй, дядя Мендельсон!..
* * *
Она была звездой горсада.
Он – средней школы ученик.
В густых садах Мариенбада
С ней танцевал его двойник.
Слоняясь возле танцплощадки
С друзьями из хулиганья,
Томился он от пересадки
Себя в другого, без вранья.
В густых садах Мариенбада –
Она и юность далеки!–
Он шёл пузатый, конопатый,
Упал и умер от тоски.
Осенняя песня
Соберусь на свидание с деревом.
Прогляжу все глаза из окна.
На железной дороге затеряна
Одинокая эта сосна.
Доберусь, окружу почитанием
И по капле вся горечь уйдёт...
В африканской стране Мавритании
Кто-то смотрит, как пальма растёт.
Баллада
Втроём накрылись плащпалаткой
От налетевшего дождя.
Один курил. Второй украдкой
Молился. Третий спал, не ждя,
Когда объявят контратаку,
Когда сапог скользнёт в траве,
Когда тебя поставят на кон,
Где ставкой – дырка в голове.
Над ними сжалилась природа
И ливня бросила крыло
На место встречи двух народов,
В которых жили страх и зло.
И лишь полковник чертыхнулся.
И оберст дернул козырёк.
Но спящий спал. Молящий гнулся.
Курящий дым, как жизнь, берег.
Балерина
Я – балерина. Я пьяна.
Протянем ноги.
Меня качает тишина
И в мышцах боги.
Меня по косточкам расклав,
Они – смеются...
Ба-да-ба-да-ба-да-ба-дав...
Им – отольются.
Меня по косточкам, по связочкам, по нервочкам.
Мне завтра в восемь. У станочка. Чтобы девочкой.
Давно не девочка. Но чтобы. Непременно чтоб.
Люблю тебя. А ты не любишь. Но не надо ж в лоб?
Я – балерина. Я пьяна.
Я ногу – ах! – к плечу.
Ещё немножечко вина
И пируэт ввинчу!..
Ба-да-ба-да-ба-да-ба-дав...
Ба-да... Прощаемся?
О, танца медленный удав...
Мы доиграемся.
Мне завтра в восемь, у станка.
Ах, я сама дойду!
Вот вам рука... или нога?..
Не выпить раз в году?..
Мораль – плевать! Моя мораль –
У тела две ноги!
От грусти – завернусь в спираль,
Змеей скручусь с тоски.
Мне ваши лица там, внизу,
Как музыке ответ...
Какой ответ? Что я несу?
У музыки вопросов нет!
Она сама – большой ответ,
Как летний день в лесу.
Ах, бросьте! Нам не по пути.
Глупа ирония!
Мне ум насмешливый претит!
Он – постороннее,
Чем дым от заводской трубы.
Да-да! Счастливый путь!
Ушёл. Походкою судьбы.
Ни охнуть, ни вздохнуть...
Я – балерина... Я пьяна...
Ночной канал дрожит...
О, станцевать бы на волнах!..
Как жизнь бежит...
Примечание
Я потом и кровью добилась местечка у воздуха
И воздух меня понимает и держит меня на лету.
* * *
Там, где растут две прекрасные розы – чёрная роза и белая роза,
Где невидимкою бродит дыханье, от счастья тугое – ау!
Кто посетит этот сад? Кто посмеет? Цветут виноградные лозы,
Никнут глаза и бросается локоть в траву.
Пышно пирующий, чашу к бровям подносящий,
Какие обиды?
Солнечный луч, проникающий в толщу веков,
Пленник Тавриды, владелец судьбы завалящей
И обладатель надёжнейших в мире зрачков, сопроводи.
Вот, наконец, и отмучились с диалектической поркой.
Замерло тело, лишённое сил, и апрель воссиял
Над перекрёстком Тверской и Тверского. Над грязною коркой
Старого льда розово-лысый старик постоял,
Дальше пошёл, как будто его борода потянула
В степи, в медовую гущу, в полынную тьму.
Жизнь совершенна! Не кончила петь Мариула!
Розово-лысый старик, ах, старик!
Новое здание МХАТа ему повстречалось,
А у Никитских ворот хриплый голос подпел.
Жирная женщина шла, апельсины теряя,
Бешеный город крутился волчком и сопел.
Жизнь совершенна, и стоит стареть. Не кусаться
Зубы даны. Если так – то и зубы долой!
Ну, а иначе не стоило бы и мараться,
Мой победитель, насмешливо-быстрый герой!
* * *
Встань чуть выше. Ещё. Чтобы был горизонт,
Как край чаши, наполненный морем, домами.
Встань чуть выше себя, чтобы эллинский Понт
Засиял. Чтобы горы покрылись громами.
И ещё поднимись. И узнаешь, зачем
Бог создал этот мир без лукавства и злобы.
И почувствуешь руку Его на плече
Над растущим из Азии древом Европы.
* * *
1.
Не слышишь, не услышишь. Не захочешь отвечать.
Мои слова нечаянны и на сердце печать.
Играй, рыбачка, вёслами. Таись, багдадский вор.
Нашла и в воду бросила. О чём тут разговор?
Летят глаза качальные, отчаянные твои,
Пить чаенные, кончаенные считаенной любви.
От пальцев, чётких чёртиков, тоска и бурелом.
Песочница за бортиком – наш маленький паром.
Плывём. И руки спинами, и губы в волосах.
А головы повинные – овчарки на часах.
Мы лаемся, кусаемся, кромсаемся, скулим.
То к коже подбираемся, то мыслями парим.
Под тенью ястребиною трепещешь, чуть дыша,
Что страшною пружиною расправится душа.
2.
В ожидании тёплой погоды
И предчувствии рук дорогих
Мы сидим, как чужие народы,
И дрожим на насестах своих.
Ястреб-выбор и Коршун-случайность,
Цап-царапыч и Лис-берегись...
Как в курятнике нашем печально.
Смотрим вниз, смотрим вниз, смотрим вниз.
Наше мясо стареет, а перья
При ходьбе начинают мешать.
Азиатскую суперимперию
Никому не дадим обижать.
3.
Посидим. Наше дерево светится.
Новый год. Но тепло в сентябре.
Купидон, разучившийся метиться,
Оградит нас забором из стрел.
Захотим – Себастьяном под стрелами
Будем каждую грудью ловить.
Будем руки сводить оробелые,
Чтоб знакомых своих удивить.
И в другом до конца не уверены
И готовые с воплем бежать...
Азиатскую нашу империю
Никому не дадим обижать.
4.
Я шёл по Садовой и сердце моё тяжелело.
От площади Мира его и влекло, и пекло.
Хорошее дело. Ведь при обращеньи умелом
Его рассмотрю я, как оригинал под стеклом.
Тогда я пойму, как наполненный кровью мешочек,
Увитый сосудами, мышцами сжатый, тугой,
Вдруг стал набухать и тесниться сегодняшней ночью,
И утром сегодня продолжил командовать мной.
И имя твержу, и в метро непривычно рассеян,
И что-то забытое стало твориться со мной:
Качается мир. Но в глазах твоих опоколенен
Я, доселе безвременный и безымянный немой.
Июньская ночь
Ночной асфальт – светящаяся повесть
Твоих шагов. Стезёю мостовых
Ты появляешься, в тенях лиловых кроясь,
И исчезаешь в двориках сквозных.
Шумят деревья. Как шумят деревья!
Я – дерево, шумящее в ночи.
И медленно войду в его напев я
Себе навстречу, в шорох слов ничьих.
Я знаю, что в ночных прекрасных лицах
Есть страсть и жажда – крепче мир обнять,
Всего коснуться и во всех влюбиться,
И с болью, сладко снова потерять.
© Александр Образцов, 1982–2012.
© 45-я параллель, 2012.