Александр Костерев

Александр Костерев

Все стихи Александра Костерева

Ёжик

 

Сколько трагичности в мире: туманы и реки...

Ёжики бродят в траве, в городах – человеки,

в тайной надежде отведать душистого чаю,

с другом/подругой вечерние звёзды считая...

 

Шишел не мышел – пророчат летучие мыши,  

ухает филин, а страхи ночные всё ближе… 

Слабо фонарик мерцает вдали светлячковый,  

отданы чувства, долги, ожиданья, швартовы...

 

Кто сбережёт нас в промозглой ночной канители, 

ёжиков – стражей тончайших душевных материй?

Кто защитит от простуды, тумана, испуга? 

Как хорошо,  что мы живы и есть... 

Друг у друга...       

 

Дворнику

 

Наш тихий задумчивый дворик

пугает загадочный дворник, 

ведь каждое утро неспешно

вдоль дома он катит тележку,

в которую (будто в копилку)

и время кладёт, и бутылки…

 

Неделя идёт и другая,

и годы послушно мелькают,

а дворник (святой и безгрешный)

всё катит и катит тележку… 

 

И многих не стало на свете:

и те исчезают, и эти,

а дворник ползёт понемножку,

колёса стучат по дорожке…

 

Средь зодиакального круга,

мы вряд ли отыщем друг друга,

мелькают века и планеты,

одно не меняется это:

загадочный дворник неспешно 

все катит вдоль дома тележку….

 

 

Карга

 

Подожди уходить, не спеши рьяно:  

карнавал впереди – надевай маски…   

Можешь Еву слепить из ребра? Рано, 

потому что не Бог, лишь гончар-мастер…  

Что не глины комок – целый сонм гарпий,

в лучшем случае ведьм, потаскух ночи…   

Можешь Еву слепить из ребра? Рано, 

то ли рёбра не те, то ли дух волчий. 

Мелкий дождик косит… За косой – небо,  

не сойдётся с кредитом чужой дебет,

тот, кто в прошлом лепил из ребра Еву,

и такую каргу, как она, слепит…  

Повраждуем ещё,  да не быть гневу,  

гробовою доскою скрепи трепет…

Даже если не выйдет твоя Ева,

обращайся к Нему, Он ещё слепит…

 

Качели

 

Скрип качелей: 

– Не мы – не мы…

В опустевшем саду заброшенном… 

Так натужно: 

– Всего хорошего!

Расставание до весны…

Через лужиц зеркальный наст,

звук шагов возвращает в прошлое…

На прощанье: 

– Всего хорошего! 

Ясно слышится: 

– Бог подаст…

Не ноябрь, а наяд наряд,  

с голью гоголь, скрипит качелями

о любви, в которую верили  

в сверхпрозрачности ноября…

Сгинь, стыдливая нагота! 

Подбираю слова корявые… 

А качели губами ржавыми    

всё скрипели: 

– Не та – не та…

 


Поэтическая викторина

Никак

 

Ты лучевой ожог – не остановишь боль,

мой затяжной прыжок, выпитый алкоголь,

рушатся города, странствуют корабли,

мне без тебя нельзя даже на край земли,      

что от любви – зола, угли в печи  пустой, 

мне без тебя нельзя, хочешь повыть – повой, 

знаю, приворожишь, – только не в этом суть, 

Богом прошу, малыш,  вечно со мною будь… 

Призрак из бытия, словно недобрый знак…

Мне без тебя – нельзя, рядом с тобой – никак… 

 

Оставляем тире…

 

Время года – зима, на висках – серебром иней...

О любви – ни полслова, потрачено и забыто...

Выхожу из окна в глубину твоих глаз синих,

а недолгому счастью – приятного аппетита...

Истончились нервишки, не станут крылом плечи,

подсчитаю морщинки на старом чужом теле...

В лепрозорий души заходить с каждым днём легче

с бестолковым плакатом гордыни: «Ну что, съели?»

Затянуть бы лихую – не радует, не допито,

вспоминая о той (в бликах солнца и конопатой)...

На покрытых помётом и скорбью могильных плитах

оставляем тире. Между первой – последней датой...

 

Снится

 

Книгу читаю, листая страницы:

мне моя женщина больше не снится…

Нету ни ада, ни сладкого рая:

снится планета, слегка голубая,

снятся моря и песчаные мели,

снятся ветра и тугие метели,

снятся родные, счастливое детство…

столько пространства, а некуда деться…

В книге одной не хватает страницы:

неперевернутой главной страницы,

неповторимой последней страницы,

где моя женщина снится и снится…

 

Стойкость

 

Оловянный солдат из призыва обломанной ложки

на бессменном посту охраняет мячи и матрёшки,

не пугают бойца вой пластмассовых пуль и картечи,

наша  форма крепка, не допустим каверны и течи…

Наша  форма крепка, и солдат достаётся  сынишке, 

защищают войска мирный отдых потёртого мишки, 

ни к чему выбирать между танком и старой кобылой:

а солдатик – участник боёв, и в живых – подфартило…

Да, участник боёв, и ему отступать не пристало,  

сколько их полегло в искореженных грудах металла?

Не сгорел, не обмяк, не поддался на сладкие речи, 

оловянный  солдат – он,  по сути, такой человечий…   

Не красив, не урод, в трудный час не преклонит колена,     

не китайский, а тот (из  любимых отцом), довоенный…

Оловянных солдат не упрячешь в обшарпанный ящик… 

Дай им, Боже, любви, не игрушечной, а настоящей…

 

Ходики

 

На стене, на гвоздике

жили-были ходики:

жили-были,

жили-были

(точно ходики ходили),

жили-были, 

жили-были

(горевали и любили,

провожали и встречали,

дни недели отмечали).

Досаждали только гири: 

так тянули и давили,

возвращая к прошлому – 

ничего хорошего...

Как-то лопнула цепочка  – 

встали ходики, и точка:

неразлучны в мире

ходики и гири...

Вот превратности судьбы...

Жили-были,

жили бы...

 

 

Шумам

 

По улице, где были мы немы, 

с печальным вздохом странствуют шумы:  

стенания машин из шипа шин 

да дробь дождя с заоблачных вершин…

Но город нам старается помочь: 

и грохот дня преобразует ночь  

в шумы галактик и небесных струй, 

которые стекают по стеклу… 

Шумам подвластны сны и облака,

в порогах дней бурлящая река,

полёт шмеля из летнего цветка

и уши тех, кто слышит их пока…

А если будет тихо, как в раю, 

я не узнаю улицу свою –

вдруг гробовою станет тишина? 

Ни звука из раскрытого окна…

Поняв всё это, убавляю спесь:

Хвала шумам! 

Спасибо, что вы есть!