Александр
Кабанов

Пришествие

Чую гиблую шаткость опор, омертвенье 
     канатов: 
и во мне прорастает собор на крови 
     астронавтов, 
сквозь форсунки грядущих веков и 
     стигматы прошедших, – 
прёт навстречу собор дураков, на моче 
     сумасшедших. 
  
Ночь – поддета багром, ослеплённая 
     болью – белуга, 
чую, как под ребром – все соборы 
     впадают друг в друга, 
родовое сплетенье корней, вплоть до 
     мраморной крошки: 
что осталось от веры твоей? Только 
     рожки да ножки. 
  
И приветственно, над головой поднимая 
     портрет Терешковой, 
миру явится бог дрожжевой — по воде 
     порошковой, 
сей создатель обломков – горяч, как 
     смеситель в нирванной, 
друг стеклянный, не плачь – заколочен 
     словарь деревянный. 
  
Притворись немотой/пустотой, ожидающей 
     правки, 
я куплю тебе шар золотой в сувенировой 
     лавке – 
до утра под футболку упрячь, пусть 
     гадают спросонок: 
это что там – украденный мяч или 
     поздний ребёнок? 
  
Будет нимб над электроплитой 
     ощекотывать стужу, 
и откроется шар золотой – бахромою 
     наружу: 
очарованный выползет ёж, и на поиски 
     пайки – 
побредёт не Спаситель, но всё ж – весь 
     в терновой фуфайке. 
  
Принудительно-яблочный крест на спине 
     тяжелеет: 
ёжик яблоки ест, ёжик яблоки ест, 
     поедая – жалеет, 
на полях Байконура зима, чёрно-белые 
     строфы, 
и оврага бездонная тьма как вершина 
     Голгофы.