Александр Иванников

Александр Иванников

Золотое сечение № 6 (390) от 21 февраля 2017 года

Я любил тебя, небо в разоре…

* * *

 

Покуда мы живы, и всё повторимо,

И запахи крова, и запахи дыма,

Руки усталые, губы – в молчанье,

Всё повторимо, даже отчаянье,

Даже, по памяти, лица ушедшие,

Временем, молью, дождём изрешечены,

Даже забвенье уснувшего Рима,

Для ученичества всё повторимо.

 

Годы проходят, но небо не ближе,

Трудно даётся муштра тем, кто выжил,

Вдруг понимаешь, охрипнув от жажды –

Это уже не повторится дважды...

Как уникальна осенняя слякоть!

Как безыскусна лица трафаретность!

 

Господи, дай мне раз в жизни заплакать,

Дай на ветру прикурить сигарету...

 

1980

                       

* * *

 

Полны озёра битого стекла,

Прибрежний сумрак бредит тишиной,

Здесь – немота, здесь вечность протекла,

Оставшись немотой и глубиной,

Здесь осторожно пробуют на вкус

Рассветный воздух, так ли он хорош,

Здесь староверный, старческий искус

Покоится, как в голенище нож.

Подвижный сумрак мертвенной воды,

Органный свет и шелест тростника;

И тайнопись раскольничьей звезды –

Отрадна, холодна и далека.

Здесь на губах остывшая душа

Живёт воспоминаньем и тоской,

Здесь убывают звёзды, не спеша,

Не нарушая матовый покой.

О Господи, в какие времена

Ты создал твердь над небом и водой,

Пошто мне неизбывная вина,

И что мне делать, Господи, с собой?

Куда уйти от сумрачных небес

И от воды лепечущего сна? –

Здесь нет креста,

Здесь не поможет крест,

Здесь нет весны,

Здесь – Вечная Весна,

Здесь нет имён, здесь вчуже имена,

Здесь прорастают вещи костяком,

И боль живёт, остра и холодна,

Как будто валидол под языком.

 

1982

                        

* * *

 

Я с трудом расклеиваю веки…

В.Максимов

 

Я с трудом расклеиваю веки.

Сны самоубийствами чреваты,

Где вращают ледяные реки

Наших ГЭС литые киловатты,

Где страну от края и до края

Как была – космата и исконна,

Освещает солнце, умирая,

Как лампадка древнюю икону.

 

Осторожно! Подстели соломки!

Но речистый соловей июня

Попирает ржавые обломки

Ноздреватой ночи полнолунья…

 

Да и как могло бы быть иначе!

И уже подсказывает леший

Своротить всё, всё переиначить,

И уже указывает бреши…

 

Я с трудом расклеиваю веки,

Сон тревожный соскоблю как наледь,

На исходе золотого века

Сохранит история и память

Всю страну – от края и до края,

Горький дух и своеволье вотчин…

Каждый раз, когда я умираю

Над строкой измученной и волчьей.

 

1982

                  

* * *

 

Свершается тайная мена:

За душу дарят имена,

И профиль вечернего неба

Зубчатая гложет стена.

 

Горят пятипалые звёзды,

Бульвары стянулись в кольцо,

Столичный резиновый воздух

До слёз обдирает лицо.

 

1982

 

* * *

 

Только вода, не бывшая собою

Ни разу со времён материка,

Бегущая, не знающая боли,

То молоком, то кровью, но река,

Только вода, поправшая различья,

Озвучивая капли на века,

Только вода, сквозь воркованье птичье,

Изменчивая, как твоя рука –

За всё и ни за что она в ответе,

Разглаживая волны, словно мех –

Только вода, возвысив мрачный лепет,

Только вода переживёт нас всех.

 

1986

                  

* * *

 

Тщеславной молитвой

На паперти дня,

Весёлой ловитвой

Травите меня,

За память иного

В крестовом лесу,

Покуда я слово

В гортани несу!

 

Травите, гоните,

Но будьте со мной –

Мы впутаны в нить

Паутины одной.

 

Но нам не впервой

Волосатый паук,

Мы певчее слово

Поили из рук.

 

Всё смертно,

И слово, и мы, и дожди,

И вся эта сеть

Кривотолков и лжи.

Всё вечно,

И небо, и мы, и пырей,

И мёртвый паук

В паутине своей.

 

1986

                      

* * *

 

Только тот одолеет никчёмность,

Бесполезность, бесцельность пути,

В ком живёт отягчённая совесть,

От которой уже не уйти.

 

От дороги, с её тупиками,

Поворотами, грязью седой,

Раздвигая пространство руками,

Мы уходим, ведя за собой

 

Наши сны, преступленья, любови,

Не давая отстать по пути.

Сколько в них не схороненной боли…

Как душою с ума не сойти…

 

1986

                      

* * *

                                      Александру Брунько

 

Ты тоже простил врагу,

И враг на тебя полчится,

Я голос твой сберегу,

И всё же давай простимся.

Простим переплёты лжи,

Простим сигареты в чае,

Простим, что мы жили, жи-

вём и конца не чаем.

 

Я голос твой сберегу,

Но всё может, вдруг, случиться,

Я тоже простил врагу,

И враг на меня полчится.

Так голос простой скворца

Не терпит ни грана фальши.

Учитель, целуй певца,

Кто знает, что будет дальше,

 

Чем кончится этот день,

С чем мы побредём по свету!

Прости мне, что дребедень

Стихов так мила поэту.

А может, худым плащом

В распоротый дождь окраин

Зароемся, и ещё

Светлейшую боль прославим.

 

1986

                         

* * *

 

Творец не признавал карандаша:

Всё набело и в первый день, и в пятый, –

Вселенная ложилась не спеша

На чёрный ватман вечности не смятый.

На тверди разгорался сонм светил,

И вот, уставши до шестого пота,

Творец рулетку жизни раскрутил

И отдохнуть решил до дней потопа.

 

Не понимая участи своей

И на себя вселенную умножив,

Светилась жизнь окалиной морей,

И разум обрастал змеиной кожей.

Надменная, как книга Бытия,

В себе самой найдя исток творенья,

Не чувствуя руки поводыря,

Своих детей ведя на преступленье,

И образ и подобие поправ,

В себе самой и множилась и крепла…

С кощунственной молитвой на устах

Жизнь снова обратится в горстку пепла.

 

Но как она чертовски хороша,

В смирении с гордыней не разъятом.

Творец не признавал карандаша, –

Всё заново и в первый день и в пятый.

 

1988

                        

* * *

 

Ты помнишь дерево в снегу?

Скрипичный ключ басовой ноты –

Оно застыло на бегу –

В броске! – готовилось к полёту.

 

Мы укрывались в той ночи,

Фонарным светом окружённой.

Мы слышали: оно кричит –

Стволом, морозом обожжённым,

Ветвями, грузными от ласк

Бестрепетно-нагого  снега.

Оно не различало нас

Сквозь снег последнего набега…

 

А мы – стояли средь реки

Потока белого атласа,

Не понимали, дураки,

Бессмертья выпавшего часа.

 

1988

                          

* * *

 

Печальный Херувим осеннего стола

Изнеженных смертей неосторожных льдинок,

В стакане голубом богемского стекла

Пред ужасом побед вступивших в поединок,

Мальчишка, вестовой обугленной судьбы,

Ночные облака простят тебе удачу,

По хрупкости стекла осенние дожди

Беспутность наготы легко пересудачат,

Лети во весь опор, на Патмосе уже

В тиши строчит донос любимец и апостол

Ты лучше откажи спасением душе,

Чем холодом строке, чем листьями погосту,

Спеши во весь опор во избежанье тьмы,

И, если, впопыхах, придётся оступаться,

Держись за листопад, за город, за дымы,

За прирождённый страх высоких провокаций,

Бессонный Ангел мой, за суетной каймой

Белеющих дымов осенних всесожжений

Печаль твоя светла молочной сединой

Сегодняшних страстей и завтрашних сомнений.

 

1990

                

* * *

 

В кругу высоких истин

И круглых черепов

Гуляет чудо-мистик,

Загадка дураков.

 

Лежит как шоколадка,

Проталина в снегу,

И гадко, гадко, гадко

Чудачить на бегу.

 

Он смотрит на монету,

Как будто этот сброд

Относится к предмету,

А не наоборот,

 

Кому-то этой сдачи

Достанет на века.

Как будто  одурачить

Возможно дурака!

 

А сумерки всё мглистей,

А душный свет першит,

Края высоких истин

В зазубринах души.

 

Как будто жить иначе

Возможно на веку.

Кого-то озадачить

Достанет дураку.

 

1993

                       

7 ноября 1994 года

 

Люби, мой друг,

Неистовость Ван Гога,

Цени подруг

И уповай на Бога.

 

Истец придёт,

Лишь только позови,

Опишет сбережения любви.

 

Куда бредёшь дорогою промозглой,

Как мумия бессмертна и безмозгла,

Поэзия, поэзия моя,

Без слёз, без вдохновенья, без рубля.

 

И время, безучастное доселе,

Следит за нами в половые щели,

Копается в кладбищенской пыли

Тщедушный червь Божественной любви.

 

Что потерял ты, брат,

В моей копилке?

Тебе не режет свет

Моей коптилки?

 

Бери свой крест, герой,

Вперёд неси!

И свой дирол

Без сахара соси!

 

Пусть бесконечно

Путает дорога

Учение увечное

Ван Гога:

Тупым ножом

Поэзию предтечь –

Противоречие рождает речь.

 

Уж третьи петухи тебя отпели,

Душа лежит, юродствуя, в постели,

Не всё ль равно, живьём или жнивьём

Пред кротким Богом – Голым Королём.

 

Молись как Лир,

За этот мир устало:

Кумир –

Лишь продолженье пьедестала.

 

На то ты и поэт,

Чтоб жить, зверея,

Как людоед

В скульптурной галерее.

 

1994

                   

* * *

 

Я любил тебя, небо в разоре

Молодых умирающих звёзд,

Уж за то, что тебя не оспорить,

И молиться тебе – не всерьёз,

 

Уж за то, что дорогой окраин

Меж горбатых огней поташа

Беспризорною струйкой из крана

Утекает в бессмертье душа.

 

Свят купели смеющийся отсвет,

Слепотою мудры старики,

Может быть, и не стоит бороться

С жёстким циркулем точной руки.

 

Не прости меня! Не даждь мне хлеба!

Но, лукавую плоть возлюбя,

Опрокинь меня в белое небо,

Чёрным небом укрой от Себя,

 

Чтобы мог я – тщетой и потравой –

С мыльной пены сдувая верхи,

Зацепиться душою корявой

За свинцовую мякоть строки.

 

Где ты, пуп неземного покоя,

Сук небес нелегко раскачать…

И кого проклинать за такое?

И кого за такое прощать!

 

1995

              

* * *

 

Ходит маятник Фуко,

Быть фукою нелегко,

Незавидно быть фукой!

Всю-то жизнь искать покой,

А потом опять покоя

По инерции бежать,

И дражить судьбой такою,

И на ниточке дрожать.

 

Отца-дрица-гоп-ца-ца,

Два начала – два конца!

Водит маятник земля,

Свод небесный заголя,

И глядят на эту фугу

Блудный Сын и Вечный Жид,

Ходит маятник по кругу,

Только ниточка дрожит.

 

Ты – фука, и я – фука,

Жизнь обидно коротка,

Не достать судьбы рукой –

Всё окажется фукой.

И кошмары Птоломея

Проникают в наши сны,

И над миром, пламенея,

Ходит маятник Луны. 

 

1996

                    

* * *

 

Разбуженный во царствии своём,

Устанешь быть шутом и королём,                   

Не станешь ни монетой, ни подковой.      

Чу, музыка – сплошная благодать.                 

Тот край небес, чей говор бестолковый

Игла одна способна передать              

Морзянкой истерической мышиной.              

В круг темноты спрессован окоём,                

И правит миром в царствии твоём                

Твой добрый бог из пишущей машины,

Струится флаг над глиняной вершиной,

Звезда глядится в лестничный проём,

Вселенная вмещается в горсти.                 

Нет ничего, что стоило б соблазна

Сомнения, чтоб стоило спасти,                       

И потому сомненье неотвязно.                 

Глядит вовне глазами фонарей               

Безумие шутов и королей.

 

2003

                       

* * *

 

Тот, кто мрёт, всегда предаёт живых,

Долог перелёт из Сюда – Туда,

Отраженье неба в воде дрожит,

В отраженье неба дрожит вода.

 

И ни зги, хоть душу сожги дотла,

Нерушим покой, недвижим полёт,

В этом мире нет ни добра ни зла,

И неясно кто кого предаёт.

 

За движеньем маятника следи,

Отраженье тени лови рукой,

Всё твоё прошедшее – впереди,

Ждёт тебя, ушедшего, за рекой.

 

08.12.2010

                        

* * *

 

Проблема Бога в том, что тварь желает жить,

Шипами и хвостом, присосками на теле,

Отравленной слюной, извилинами лжи,

Укрывшись по глаза в зловонном сапропеле,

 

Она желает жить, сейчас, а не потом,

Она способна ждать, срываясь на пределе,

Раскинув чешуи на воздухе пустом,

И жабры обратив в певучие свирели,

 

Она согласна жить по правилам добра.

Её ли в том вина, что Бог в конце недели

Остановил станок и мир спалил дотла,

Пусть тварь живёт, но Бог в неё не хочет верить.

 

07.12.2011

                   

* * *

 

Ты знаешь о солнечном свете

Лишь то, что он втайне живой,

И черви, и травы, и дети

Беспечно согласны с тобой.

 

Мир полон печального солнца,

Поскольку ему суждено

Глядеть в голубое оконце

Оттуда, где вечно темно.

 

30.04.2012

                  

* * *

 

Живу, курю, валяю дурака, –

Жизнь мимо протекает, как река,

По берегам волчцы да лебеда,

Да ил на дне, да тёмная вода, –

Всё как всегда.

И где-то за рекой –

Мне говорят – есть воля и покой.

Я им поверил бы наверняка,

Но Летой называется река.

 

11.07.2013