Четвёртое сословие

Золотое сечение № 29 (377) от 11 октября 2016 года

* * *

Тишину превозмочь!

Как наивна твоя глубина,

Леденцовая ночь,

Небо видно до камешков дна…

Ну – попробуй! Скажи!

Преступи вековую черту,

Карамельками лжи,

Словно галькой, играя во рту.

Ты ведь помнишь меня?

Мы с тобою один на один,

Лобовая стена,

Но прозрачная свету глубин,

Мы одни. Мы вдвоём…

Это лето – у нас под рукой,

И огни в окоём –

Словно души над вечной рекой.

15.06.2009

* * *

Ты придёшь ко мне ночью во сне

И уронишь слезу на подушку,

Пробираясь лучом по стене

И звеня голубою полушкой.

Это небо твоё, не моё,

Ты, рождённая

В чёрных глубинах,

Проникаешь прохладой в жильё,

Приникаешь, как плат голубиный.

Ты – как ужас звездяной росы,

Что тобой рождена и любима,

На коленях столетий босых,

Ты – как странное долгое имя,

Как разбитый скудельный сосуд,

Как в руинах танцующий лучик,

Но и шаткие сны не спасут

От твоей от беды от падучей.

1989

* * *

Ты вся в удручённости,

В плаче высоком,

Ты вся в утончённости

Неги бесовской,

В ночи голубой

Вся стоишь нараспашку,

И ветер тобой

Шелестит, как бумажкой.

О, небо, склони

Перед нею колена,

Ей имя – бессонни-

ца, боль и Елена.

Ночные кошмары

Тебя не отпустят,

Велением шара,

На волчий капустник.

Судьба ли, вина ли,

В тебя я не верю,

Тебя я не знаю,

Но заперты двери.

Кто будит во мне

Это странное эхо –

По горькой вине

Осторожного смеха.

А ночь, словно знамя,

А тьма, словно имя…

Что станется с нами?

Что сбудется с ними?

1986

* * *

О, женщина, оставь свой тайный страх:

Ещё не поздно, но уже не рано;

Он вырастет, как слово на устах,

Раскрытых в крике, как сплошная рана.

Он вырастет, он начинает жить,

По прошлому тоскуя осторожно,

Но памятью своей не дорожить

Научит век сплошного бездорожья.

В порыве от распластанной земли

К распластанному небу, он устанет,

И где-то там, в развёрзнутой дали,

Языческий его подхватит танец.

Смерть не страшна тому, кто пережил

Своей печали голос неумелый,

Кто памятью своей не дорожил,

Кто поступился вечностью и телом,

Кто был, остался и пребудет – всем,

В суд над собой не втягивая Бога,

Кто отошёл от матриц и систем

И умер, не переступив порога.

1986

* * *

А дождь всё накапливал силы,

Всё вспыхивал, немо горя.

Его на плечах выносили

В залитые солнцем поля,

Где он, как свихнувшийся ёрник,

Как пьяный собрат ворожей,

Рыдал, изорвав о репейник

Глаголы своих падежей.

Ковчегом безгрешного Ноя

Опорою собственных вод,

Своей ли, чужою виною,

Но он никого не вернёт.

И тщетны его притязанья

И молний изорванный свет, –

Кого он разбудит слезами,

Кому прогрохочет вослед?

* * *

Ад и рай одинаково мнимы,

Чёрный бархат шипит у лица,

Пролетает вселенная мимо,

Запахнув рыбий мех пальтеца.

Груз невыплаканных мистерий,

Принцев датских зажившийся рой.

Средь возвышенных праздных материй –

Головою поникший герой.

Не о нём ли тщеславили трубы?

Не ему ли сплетались венки?

Пересохли, потрескались губы,

Влагой грёз напитались пески.

Чьё призванье звучит в отдаленье? –

Он устал! – миражи, миражи…

Тьма безвидна в преддверье творенья.

И пустые стоят этажи.

Он любил эту грустную землю

До изгнанья за четверть часа.

Тайна тайн нерасчётливо дремлет,

И не скоро найдёт пришлеца.

* * *

Будто генная память погромов,

По ночам просыпаясь, болит,

Здесь душа не находит законов,

По которым живёт неолит.

Проходящему стражу порядка

Показав шестиречие крыл,

Причащаясь вселенской облаткой

И летейским вином из могил,

Говоря молчаливые речи,

Колокольной бронёю шурша,

Опустилась вселенной на плечи

Моё бренное тело-душа.

Не снести мне такого урона,

Не подняться на пальцах травы,

Словно древнюю память погромов

На моей замесили крови.

1985

* * *

Он жив иль нет, не всё ли нам равно!

И жив и мёртв, непобедим и смертен,

Паяц-поэт в нелепом домино,

Принадлежащий склочности столетий,

Да нет, не той, что дремлет на часах,

Да нет, не той, что прячется в оврагах,

Всей суетой, за совесть, не за страх,

Свободы выбора предсказанного шага,

Нелепости, величия его

Не выразить и не снести тетради.

Один за всех, и все на одного,

И мадригал на траурной ограде.

Скажите, чем при жизни дорожить?

Скажите, что останется, что смеркнет?

Я лишь прошу к надгробью положить

Мои стихи, неправленые смердом.

Что делать нам, вселенная бедна!

Конечно, мы писали не скрижали,

Конечно – позабыты имена,

Но не ложитесь там, где мы лежали!

Мы вечны, словно солнце и трава,

Мы были и до нашего начала,

Мы знали бесприютные слова,

Нас полночь и любила и венчала,

Да, здравствует триумф средь пустоты,

Да, здравствует невыносимость клади,

Огнём исходят шаткие мосты

И мадригал на траурной ограде!

1982

* * *

Избыть весь бред черновика,

Истратить слово вчерновую –

Твою холодную ладонь

Отогреваю поцелуем.

Здесь задней мысли никакой:

Целуют звёзды и распятье,

Я жив тобой и мёртв тобой,

На мне лежит твоё заклятье,

Когда в бреду черновика,

Его живительных агоний,

Как ни была б ты далека –

Приблизь к губам моим ладони!

1981

* * *

Ты любишь жасмин,

Но, где мне его достать в ноябре.

Но ты любишь жасмин,

Я могу подарить тебе хризантемы…

Но ты

любишь

жасмин…

1981

* * *

Снежный ангел, указатель рая

Посреди чужого пустыря,

В вечность ты летишь, не улетая,

Первобытной Книгой Бытия.

Снежный ангел – истинная мера

Тишины непрочной словаря.

У поэта собственная вера,

Детская, порочная, своя.

* * *

Здесь, забытая временем года,

Пожелтевшая мокнет листва,

И дежурная крутит погода,

Обнаглевшая до торжества,

Истлевают последние листья,

Им уже не гореть на кострах,

Умирают певцы, забываются письма,

В мёртвых кронах смиренье и страх.

Так конец вызван к жизни началом,

И прощенью не быть без греха.

Та, в чьей певческой плазме крепчали

Драгоценные вина стиха,

Ненашедшая Господу имя,

Сохранившая ход за собой –

Да, язычница, но – не судима,

Самозванка со страшной судьбой.

Мы живём обещанием света,

Мы солёной присяге верны,

Как стена в ожиданье портрета,

Как страна накануне войны,

Но мы живы не этой Судьбою,

И не этой Судьбою горды:

Не забвением перед бедою,

А сознанием передбеды!

Мы не пишем слоёные письма,

Наш удел нам известен и жалок,

Из бессчётных затасканных истин

Выбираем, чтоб косо лежала,

Погружённые в Лету по пояс,

Мы Харону давно задолжали,

Но наш певчий, наш сорванный голос

Не загнать ни в какие скрижали!

1982

* * *

Да здравствует судьбы неповторимый бред!

Созвездье Гончих Псов теряет санный след.

Открой мне слух, Весна, как – бритва на запястье:

Лишь кровью пишутся лепные письмена,

Непрожитой судьбой я заплачу за счастье

Из суеты давать созвездьям имена.

Не скроет от беды высокая обитель:

В рогоже голодать, солому ворошить…

Что делаешь во тьме, загубленный учитель –

Бессмертье? Тишина? Безумье? Ни души?

И небо за спиной, и Небо пред глазами!

И зов ночных часов куда как одинок,

И нам, познавшим страх и бредившим азами,

Не лиру передашь, но терновый венок.

Да здравствует Судьбы высокое глумленье!

Мы раздадим себя по каплям, по словам,

Пусть изойдут теплом сосновые поленья,

Да здравствует вино с золою пополам!

1982

* * *

Не надо вспоминать

У края неба!

О, если бы не знать,

Не жить, не ведать!

О, если бы не пить

Твоей отравы,

О, если бы не жить

У края славы!

Довольно кустарей

Дурного слова:

Сначала – околей:

Первооснова!

Уже звучит труба

Армагеддона,

Всё знает за тебя

Трубой ведомый.

Солёные дожди,

Свинцова полночь…

Немного подожди

Окстись! Опомнись!

Припомни поскорей:

Зелёный мячик,

Всю ложь поводырей

Твоих незрячих

И холод тишины –

У края света.

В предчувствии вины –

Душа поэта!

Я знаю ложь твою,

Свинцовый мрамор,

Но слава воронью

В оконной раме,

Достаточно судеб,

Проклятий, болей…

Я – на Святом Суде

Твоих Любовий!

Где Тора, где Коран?

Не сыщешь места!

Но вновь звучит орган

Господней Мессы!

1982

* * *

…Вот я и думаю,

что увенчает труд

любви, анафемы, прощанья и пиеты.

Да были ль счастливы хотя бы где-нибудь –

Четвёртое сословие – поэты.

Шарманкою беды не отпугнуть,

И не развесть отчаянья руками…

Коса и камень, карамель и – кнут…

Кто без греха, пусть первый бросит камень!

Я погожу.

Через заслоны лет,

неколебимо веруя в рассветы,

как по ножу,

как тень,

как дождь,

как свет, –

четвёртое сословие – поэты!

Немолчной правдой скованы уста,

как будто показалась в отдаленье

тяжёлая смоленская верста…

Кто без греха, не преклонит колени!

Так выдувает ветер пустяки

в саду осеннем из пустых скворешен…

Четвёртое сословие в пути…

Кто без греха, уж тем одним и грешен!

Молюсь за тех, кто гаснет, но горит,

Огонь, он в тех, кто вечно с миром в ссоре,

молюсь за тех, кто вышел покурить

и не вернулся…

1982

* * *

…И разобьётся сердце о гранит –

Не собирай, обрежешься, осколки,

Пыль не стирай с облезлой книжной полки –

Здесь некого неволить и винить.

Здесь некого неволить и жалеть,

Не забывай – любой из нас в ответе,

Когда тиранит стёкла хмурый ветер,

И громыхает траурная медь.

Но оборвать повествованья нить

Мне не удастся, всё идёт к финалу,

Я от твоей судьбы завишу мало,

Так мало, что могу тебя любить.