Александр
Грин

Петроград осенью 1917 года

Убогий день, как пепел серый, 
Над холодеющей Невой 
Несёт изведанною мерой 
Напиток чаши роковой. 
Чуть свет газетная тревога 
Волнует робкие умы; 
Событьям верную дорогу 
Уже предсказываем мы. 
И за пустым стаканом чая, 
В своём ли иль в чужом жилье, 
Кричим, душ и сердец вскрывая 
Роскошное дезабилье. 
Упрямый ветер ломит шляпу, 
Дождь каплей виснет на носу; 
Бреду, вообразив Анапу, 
К Пяти углам по колбасу, 
К витринам опустевших лавок, 
Очередям голодных баб 
И к рыночным засильям давок 
Прикован мыслью, будто раб. 
Ползут угрюмые подводы; 
Литейный, Невский – ад колёс; 
Как средь теченья, ищут броды 
Растерянные пешеходы; 
Автомобиль орёт взасос, 
Солдат понурые шинели 
Мчит переполненный трамвай; 
Слышны мотоциклеток трели 
И басом с козел: «Не зевай!» 
У сквера митинг. Два солдата 
Стращают дачника царём… 
Он говорит: «Былым огнём 
Студенчества душа богата… 
Царя я не хочу, но всё ж 
Несносен большевизма ёж». 
В толпе стеснённой и пугливой 
Огнями красными знамён 
Под звуки марша горделиво 
Идёт ударный батальон. 
Спокойны, тихи и невзрачны 
Ряды неутомимых лиц… 
То смерти недалёкой злачный 
Посев неведомых гробниц… 
Самоотверженных лавина, 
Дрожит невольная слеза, 
И всюду вслед стальной щетине 
Добреют жёсткие глаза… 
Рыдай, петровская столица, 
Ударов новых трепещи, 
Но в их угрозе как орлица 
Воскрылий бешеных ищи. 
Сама себе служи наградой, 
Коня вздыбляя высоко, 
И вырви с болью, как с отрадой, 
Стрелы отравленной древко.