Александр
Габриэль

70-е. Фрагмент с попугаем

Было лето жесточе, чем к Цезарю Брут: 
минский август скорей походил на Бейрут 
и деревьям обугливал ветки. 
И жара миражами качала дома, 
и сходила с ума, и сводила с ума 
от соседки по лестничной клетке. 
  
И с огнём, получившим прописку в 
     глазах, 
мы швыряли вещички в раздутый рюкзак: 
майки, плавки, потёртые книги... 
Наконец дождались мы, с жарой совладав, 
и вобрал нас в себя неохотно состав, 
в Симферополь ползущий из Риги. 
  
Всюду – курица, яйца, батон, самогон, 
звуки музыки всласть наполняли вагон: 
«Песняры», Магомаев и Верди... 
Был соседом прибалт из местечка Тракай, 
чьим попутчиком был небольшой попугай, 
прозябающий в клетке на жерди. 
  
А в соседнем купе слышен «ох!» был и 
     «ах!», 
даже воздух вокруг знойной страстью 
     пропах, 
словно был там с Рахилью Иаков. 
Там друг друга любили взахлёб, допьяна, 
а ведь были-то, в принципе, муж и жена 
     – 
но из двух независимых браков. 
  
А другой пассажир, лейтенант из ментов, 
был по пьяни за мелочь цепляться готов 
     – 
вот ко всем и цеплялся, мудило. 
Чай был просто нагретой водой с 
     сахарком; 
не предложишь такой ни в райком, ни в 
     обком, 
а для нас – как для плебса – сходило. 
  
Поезд двигался к югу, как гибкий варан; 
пшённой кашей давился вагон-ресторан; 
мух гуденье, немытые миски... 
И – обратно, в купе, в неродную среду, 
где беззвучным комочком грустил какаду, 
наклоняя свой профиль семитский.