Александр
Фоменко

* * *

Весь замысел не разумея

(Не как ценитель, – как заложник),

Могу сказать: земля – художник

Не из последних во Вселенной,

Хотя одно её творенье –

Довольно спорная затея.

* * *

Воздух пропитан озоном,

Близко гроза.

В память с последним дозором,

И на вокзал.

Нет провожающих, что же,

Разве беда,

Если родился прохожий,

То – навсегда.

Гольфстрим

В бездне свинцовых вод

(Сердцем её зову)

Нечто течёт вперёд

Сквозь ледяную тьму.

Скрытое рябью волн,

Знает и верх, и дно.

Только лишь свой закон

Вечно блюдёт оно.

Небо – капризный бог:

Может сходить с ума,

Любит трубить в свой рог,

И насылать шторма.

Вновь океан бурлит,

Хочет разрушить плот,

Но, как всегда, хранит,

Царь всех моих погод.

Скрыты его труды,

Мир не поверит им.

Мир – лишь слои воды.

В сердце течёт Гольфстрим.

В бездне свинцовых вод

(Сердцем её зову)

Нечто течёт вперёд

Сквозь ледяную тьму.

Скрытое рябью волн,

Знает и верх, и дно.

Только лишь свой закон

Вечно блюдёт оно.

Небо – капризный бог:

Может сходить с ума,

Любит трубить в свой рог,

И насылать шторма.

Вновь океан бурлит,

Хочет разрушить плот,

Но, как всегда, хранит,

Царь всех моих погод.

Скрыты его труды,

Мир не поверит им.

Мир – лишь слои воды.

В сердце течёт Гольфстрим.

* * *

Горечь не станет сладкой,

Сколько в себя ни лей.

Сколько ни ставь заплатки,

Плащ с каждым днём дряхлей.

* * *

Горят осенние ненастные костры

Из рыжих листьев, бурых трав и сучьев.

И духи пламени, что летом так шустры,

Сейчас неспешны. Те сырые кучи,

Что в пищу им сегодня отданы,

Не аппетитны. Боже, сколько дыма!

Так дымен мир, так зыбки его сны,

Что Рима в них не отличить от Крыма.

Они текут – так я хотел бы течь

И таять дымом в воздухе вечернем,

Весь этот мир до срока сбросив с плеч.

Пускай на славу здесь пируют черви.

Пускай вослед мне скажут – ренегат,

Что дыму до людских характеристик?

И я дымлю, уставясь на закат,

И в нём сгораю, как последний листик.

2011

Двор

Ущелью мой подобен двор,

Он узок, тёмен, хаотичен.

В нём по ночам кошачий хор,

Днём – бабий хор, таков обычай.

Домов-сараев жалок вид,

В них впору жить не людям, – крысам.

И виноградом столб обвит,

Подобно тирсу Диониса.

Вернувшись за полночь домой,

Курю лениво на пороге,

Столб к звёздам взор уводит мой,

И я готов один в пироге

Уплыть по Млечному пути,

Не оглянувшись, не простившись.

Он, этот двор, как ни крути,

Не загрустит, меня лишившись.

Ведь он терял так много раз.

Погашен свет, закрыты краны,

Хотя, возможно, в этот час

Соседка, дама вольных нравов,

Вдруг углядит, как я отплыл,

Бредя с очередной попойки.

Вздохнёт: душевный парень был,

И сделает глоток «семёрки».

2012

* * *

Зароюсь с головой в опавшую листву,

И суть всея земли безжалостно вдохну.

Так медленно рука отпустит тетиву,

И всё во мне умрёт, весь мир пойдёт ко дну.

Дух осени меня наполнит до краёв,

Поднимутся дымы, и позовёт опять

Знакомый силуэт скалистых берегов,

Где больше нет нужды: терять, искать и ждать.

* * *

Затихнут шаги, и улягутся ветры,

Лишь тусклое небо и медленный дождь.

И листья, как будто пустые конверты,

На месте, где прежде был бронзовый вождь.

На месте, где прежде текла автострада,

И ночь обжигали ряды фонарей.

Короче: планета в плену листопада,

Здесь царствует осень и нету людей. –

Так видится мир, где нас больше не будет,

А может быть, так происходит в душе.

За осень меня вряд ли кто-то полюбит,

За правду – никто не полюбит уже.

* * *

Когда коня меняет на машину

Последний из кочевников степи,

Ушедший по грибы – находит мину,

Ты сердце понадёжней укрепи.

Когда мельчает мир, и на колени

Встаёт перед экраном голубым,

Ты вспомни сказки прежних поколений,

И взор твой не застелет едкий дым.

Когда вокруг железная ограда,

Повсюду на спине тяжёлый взгляд,

Не отвечай на позывные стада, –

Никто потом не вспомнит этих стад.

Скользи навстречу тем, кто ждёт за гранью,

Невидимый в клокочущей толпе,

Пусть плащ и посох с древней филигранью

Откроют путь к единственной тропе.

* * *

Медленный вдох-выдох,

Сердце, как сыр, в дырах.

Кто-то стучал в двери,

Кто-то позвал – верю.

Смело скажу миру:

Я заплатил виру.

Кончится день вскоре,

Мне хоть сейчас в море.

Стала тесна гавань,

Мне хоть сейчас в саван.

Тщательно всё взвесил:

Я задержусь, если…

* * *

Мир развращён и неопрятен,

Широкий фронт и слабый тыл.

Чем меньше будет белых пятен,

Тем больше станет чёрных дыр.

На смерть Дантеса

Дантес лежит у Чёрной речки,

Склонились врач и секундант.

Ему всегда был верен фарт,

Был меток глаз, и вдруг – осечка.

Итог понятен – пуля в брюхе,

А пуля, други, не ватрушка.

Проклятый век! Проклятый Пушкин!

Повсюду змеи, змеи-слухи.

Ух, холод неродной земли,

А в небесах всё тот же холод.

Он был красив, он был так молод!

Прощай, чертовка Натали.

И ты прощай, Екатерина.

Нет – ни сенатором, ни мэром

Ему не быть. Так, между делом,

Дантес убит. Убит безвинно?

– Никто теперь не разберёт.

Лишь только завершится месса,

Как все забудут про Дантеса.

О боже, как болит живот!

Был жребий продиктован свыше.

Поэт, оставшийся в живых,

На смерть Дантеса горький стих...

Не обольщайся, не напишет.

2015

* * *

Не говори рассвету, что я жив.

Пусть он меня не вносит в этот список.

Я выстою, до скрипа зубы стиснув,

И жизнь, и смерть в себе соединив.

Не говори рассвету, что я жив.

Пусть солнце без меня восходит.

Пусть, не касаясь, ветер бродит,

До сумерек свиданье отложив.

Я дню теперь уж не принадлежу,

От суетливых слуг его скрываюсь.

И только ночи в том признаюсь,

Что всё ещё тихонечко дышу.

* * *

Небо цвета мышиного

Сыплет лишь снег, не манну.

Чуть не попал под машину я,

В общем – идёт не по плану

Жизнь, но другой не имеется.

Стих вот несу домой,

А за спиной метелица

След растворяет мой.

2012

* * *

Неугомонные умы

Всё ищут средство от зимы,

Чтоб лето было навсегда.

Вопрос не в том – умрём ли мы?

Вопросы в том – как, где, когда?

* * *

Она войдёт, оставив плащ в гостиной,

И сладостный покой наполнит грудь.

Ночь неизменно будет очень длинной,

И лишь к утру сумею я уснуть.

Прохладная ладонь чела коснётся.

Её лицо, белея среди тьмы,

Одними лишь губами улыбнётся.

Сиреневые губы у зимы.

* * *

Осенние дали, дороги зимы,

Мосты, повороты и перекрёстки,

Повенчаны, спаяны, сцеплены мы,

Как вены гудят во мне мили и вёрсты.

Тропинки, просёлки, широкие тракты, –

Одни зарастают, другие растут.

Порою не можешь припомнить и сам ты:

Откуда пришёл, и что делаешь тут.

В корчме придорожной, за плату тройную,

Хозяин поставит дрянного вина,

И свежести третьей подаст отбивную,

Но дочка его возместит всё сполна.

То в тереме царском ночуешь, то в стоге,

То, с шайкой бродяг, пьёшь всю ночь у костра.

И вновь, с бодуна, с недосыпа, в дорогу –

Любимое слово скитальцев – «пора».

Одна за другой исчезают фигуры,

Одни наследили, другие не в счёт.

Пространство и время так выдубят шкуру,

Что бельт арбалетный её не возьмёт.

Не вдруг и заметишь: ни хаты, ни стана,

Ни шкуры, и лёгок, как пёрышко шаг –

Всё та же дорога клубится туманом,

Да всё тот же зов, без него ведь никак.

2011

* * *

Порядком от людей устав,

Не тороплюсь их род умножить.

Я верю в то, что Мальтус прав,

Подозреваю – Дарвин тоже.

Делясь по рангам и мастям,

Теряясь в собственных личинах,

Мы всюду бродим по костям,

Набив желудки мертвечиной.

У всех оброк, над всеми рок:

Мотыга, меч, кошель, кадило.

Мир тёмен, глух и одинок,

Как ни стараются светила.

Религий и режимов ряд,

То в окна ломятся, то в двери.

Лишь приоткрой – сомнут, съедят,

Уж в их способности я верю.

Жирует паразит ОПЭК,

Ликуют игвы и раругги.

Что, станет лучше человек?

– Не верю в эти я потуги.

Конца времён апологет

И нигилист – того не скрою.

Но отчего вся вера в свет,

Стоит на страхе перед тьмою?!

Закатаны в асфальт, в бетон,

Дышавшие когда-то поры.

Я верю в то, что выйду вон,

Что кроличьи остались норы.

За душу – самый главный храм,

Не жаль запястий рассечённых.

Я верю вьюгам и штормам,

И в обречённость обречённых.

2009

* * *

Пускай дракары не стоят во фьордах,

Пусть умер гвалт тартужских кабаков,

Пусть даже зюйд здесь назовётся нордом, —

Есть те, кто не отлёживал боков.

Пусть нет крюков и сабель в их десницах,

Без парусов и вёсел корабли, —

Есть верные хранители традиций,

Есть славные пираты Сомали.

Не слышали о Моргане и Киде,

И не читали Стивенсона строк,

Но очень даже колоритны с виду,

И знают это дело на зубок.

Что им ООН, ОБСЕ и НАТО,

Что им угрозы ядерных держав, —

Они всех сомалийским кроют матом,

Очередной мильон у них отжав.

И сколько б мир не загонял их в стойло,

Они спешат на промысел лихой.

И местное без меры хлещут пойло,

И напевают бодро «Йо-хо-хо!».

Корсары, буканьеры, флибустьеры

На них глядят из времени пучин.

У них так мало есть причин для веры,

А для разбоя — множество причин.

Рабам экранов, ковриков и кресел

Как тех понять, кто Африкой рождён?

А роджер тот, который вечно весел,

Куда честнее большинства знамён.

2012

* * *

Рядом с янтарным сияньем крещенья –

Алые слёзы и муки распятья.

Сломаны жизни ещё до рожденья,

Сложены судьбы ещё до зачатья.

* * *

Седых дорог и тёмных далей

Я вскоре снова захочу,

Среди пигмеев и лачуг

Душа задержится едва ли.

Меня остаться заклинали,

Но ведь понятно и ежу,

Что всем нутром принадлежу

Седой дороге, тёмной дали.

2008

Секвойя

Столько всего утекло, мне осталось

Думаю, мало, собратьев уж нет.

Снова сомнение в корни закралось:

Нынче на небе закат иль рассвет?

Жизнь простоял, умирать тоже стоя.

Спрею в земле или вспыхну огнём.

Люди меня называют секвойя,

Ох и возни будет им с моим пнём.

Может быть молния в самое темя,

Может быть вихрь с далёких холмов,

Ну а верней всего всё-таки время,

Впрочем, неважно, когда ты готов.

Жаждет моя сердцевина покоя,

В вечно зелёные рвётся края.

Люди меня называют секвойя.

Пусть называют, я помню кто я.

2012

* * *

Смерть-Осень в потёртом плаще

Мой номер опять наберёт,

«Пойдём, прогуляемся, – скажет, –

Куда-нибудь за поворот».

И ей отказать не умея,

По листьям бреду сквозь туман

Один, как комета Галлея,

Дорогой и сумраком пьян.

Смерть-Осень привет передаст мне

От той, что напрасно искал,

Плеснёт золотистой свободы

Мне в сердце – бездонный бокал.

Подарит волшебные травы

И горькую правду утрат.

А там, у последней заставы,

Велит возвращаться назад.

Старик весной

Нет тех имён, деревьев тех и зданий,

Которые он юной знал порой.

Он полон вздохов и воспоминаний,

И память жалит, как пчелиный рой.

С детей и стариков не много спроса,

Жизнь пред одними, пред другими – смерть.

Меж пальцев тихо тлеет папироса,

И ей уже совсем недолго тлеть.

Не требуя взамен и не коря,

Весна его в последний раз согрела.

Старик весной – обрывок декабря,

На хрупкой изумрудности апреля.

2012

* * *

Так хотел докопаться до корня,

Душу с телом в единый комплект

Увязать, но случился дефект –

Сам себе не родня я, не ровня,

Сам себе некий чуждый субъект.

Ведь, казалось бы, плёвое дело,

Тут не надо большого ума,

Чем тревожить души закрома,

Подожди – вот скончается тело,

И проблема решится сама.

2014

* * *

Течёт уже который век

От сотворенья мира,

Но неизменен человек –

Вновь ын сменяет ира.

Всегда есть кормчие у нас,

Всегда есть командиры.

Неизмерима тупость масс,

Неистребимы иры.

Бывает, кто-то крикнет: гыррр,

Бей гадов не жалея!

Глядишь, – и он уже стал ир,

Причём всех иров злее.

Собачий сын и пёсий сын,

Ведь будет сучьим сыном.

Ведь прежде, чем родился ын –

Сменилось много ынов.

И так всегда: то сэр, то сир,

То клин, похуже клина.

А где-то бродит новый ир,

И в яйцах носит ына.

2013

* * *

То снежит, то дождит, то что-нибудь похуже,

То не хватает средств, то баба не даёт,

То малость занемог, то сильно занедужил,

То спутал твой порог с клозетом чей-то кот.

                     Вот так вот, не спеша, по капле испарится

                     Надежда эту жизнь исправить самому.

                     И тело, словно прах, развеешь по блудницам,

                     И душу в коньяке утопишь, как Муму.

* * *

Тот стих, что не попал в блокнот,

Ту встречу, что не состоялась,

И длинный ряд не взятых нот,

И всё, к чему не прикасаясь,

Беззвучно мимо проходил,

(Что за обедом крокодил

Употребляет не узнавши) —

Всё это в похоронном марше

Душа услышит, может быть.

А тело, тело будет стыть,

Уж не гадая, что там дальше.

2011

* * *

Ты – пёстрая яшма, а я – морион.

Уже закрываются ставни.

Друг другу мы вновь не откроем окон,

Сердца наши – разные камни.

* * *

Этой бледной зимой, этим серым рассветом

Я бреду через парк, так же бледен и сер.

На другие цвета мной наложено вето,

Это первая из упреждающих мер.

Чтобы с радугой я не удумал тягаться,

Чтоб  пожар не устроил, в чьей-либо избе,

Чтобы с жизнью, как с болью, легко распрощаться,

Свою суть, свою соль сохранив при себе.

2009