Из испанской поэзии
Лопе де Вега
Сонет-импровизация
Сонет для Виоланты! Этой блажи
не ждал я! Мало мне других невзгод!
Четырнадцать в нём строк наперечёт!
Но три я сочинил... четыре даже.
Смеялся я: всё думал, что не слажу
с согласованьем клаузул, но вот
уже к концу второй катрен идёт.
Что́ мне четверостиший зубы вражьи!
Вхожу в терцет уверенной стопой,
но, чуть фантазии забили струи,
с одной трёхстишной кончено строфой,
пора приспела браться за вторую.
Сочтём все строки: вдруг случился сбой?
Четырнадцать? Сонет тебе дарую!
Педро Кальдерон
Из драмы «Стойкий принц»
О, как же утром при лучах светила
Смеялись розы! Как в них жизнь играла!
А после обречённо и устало
она в ночных объятиях застыла.
Всё, что цветеньем небеса дразнило,
что радужно играло и блистало,
поблекло вдруг, и очевидно стало,
что блеска на день только и хватило.
Так, радости познав не в изобилье,
цветы истлели прямо в колыбели
и этим нам самим глаза открыли.
Что́ путь наш от рождения к могиле?
Лишь вздох. И годы мигом пролетели.
Со скоростью часов столетья сплыли.
Из португальской поэзии
Луис Камоэнс
Мечтания, учения, устои
меняются со сменою времён.
Мир измененьями обременён
и в каждый миг пронизан новизною.
Он жив надеждою – всегда иною,
всегда одной. Но веку испокон
добру и злу финал определён:
всё обернётся болью и тщетою.
Земля износит снеговой покров,
оденется травою в изобилье.
Я слёзы в песню превратить готов.
И только опасенья не осилю:
чтобы в душе своей, в конце концов,
мы духу перемен не изменили.
Сезариу Верде
Героическое
О, да, меня страшит простор морской,
Страшны торнадо, водокруты, штормы.
Перед тобой бессильны до сих пор мы,
О море, море, взлёт и непокой!
Мне страшен твой разнузданный разбой,
И чрево, вечно алчущее корма.
Могилой без размера и без формы
Нам угрожает плеск волны любой.
Однако не по мне смиренье рабье,
И на хребтину зыбкую твою
Я вывожу, дерзанья не ослабя,
Свой утлый ял, как белую ладью,
И, мужествуя, в бешеные хляби
На их угрозы с хохотом плюю!
Из немецкой поэзии
Пауль Флеминг
Аутоэпитафия
Я принял все дары: не знал нужды, обид,
В достойнейшем роду – и сам чего-то стою:
И доктор, и поэт – особенного строя.
Мой стих не превзойдён – силён и самовит.
Приветили меня и перс, и московит.
Я не вполсилы жил, не ведая застоя.
Пусть проливным огнём вселенские устои
Сметёт небесный суд – но стих мой устоит.
Всевышнему, отцу, друзьям и нареченной
Последний мой привет! Могила впереди.
Всё лучшее в былом, и нового не жди.
Я музам помогал сей мир несовершенный
Смягчать. Но в глубине сознанья моего
Частица жизни есть, а прочее – мертво.
Андреас Грифиус
Слёзы отечества
Нам хуже, чем в нужде, мерзее, чем в разоре.
Кругом восстанье толп и оргии меча.
Наш истребляют труд мортиры, грохоча,
взбесилася труба – ревёт, снарядам вторя.
Порублены мужи, их женщины в позоре.
Не теплится очаг, не теплится свеча.
В отравленном дыму не видно ни луча,
и, реки перекрыв, разлилось трупов море.
И беспрестанно кровь бежит из-под ножа,
что жирен от неё. Так и живём, дрожа,
осьмнадцать подлых лет считая лишь утраты.
Но голода, чумы и злейших зол войны
куда страшнее то, что мы принуждены
сокровища души лишиться без возврата.
Иоганн Вольфганг Гёте
Природа и Искусство
(два варианта)
1. Жизнь и Красота
Сопоставляя Жизнь и Красоту,
твердят об их раздоре кустари,
но обе равны, что ни говори,
и я не разделять их предпочту.
Храни в работе, мастер, чистоту,
упорно и размеренно твори,
стремись познать Натуру изнутри
и вычурности осознай тщету.
Постигни, что разнузданность всегда
компрометирует благой почин.
Необходима Разума узда
для штурма поэтических вершин.
Так лишь в Законе находя оплот,
приоритет Свобода обретёт.
2. Природа и Искусство
«Искусству и Природе ни к чему
сближаться!» – заявляет верхогляд,
но мнимым я считаю сей разлад
и не тянусь к чему-то одному.
Нет, я их вместе мыслью обойму:
ведь этот взгляд всего лишь непредвзят.
Пусть честные усилья подтвердят
простые вещи, ясные уму:
что Красота высокая жива
не буйством, не попранием всего,
а верностью законам Естества,
что в самоукрощенье – Мастерство.
Где Правда и Закон всегда в чести,
лишь там Свобода может расцвести.
Из австрийской поэзии
Стефан Цвейг
Стекает в бездну вечер, кровото́ча.
И ты, во власти старого Вопроса,
душою растревоженной вознёсся
в пространства, обозначенные Ночью.
Влекут тебя потоки вихревые,
мерцающие звёздные мира́жи,
кипят, воображенье будоража,
вещей, ещё не познанных, стихии.
Но вычерпни из опыта земного
любой предмет. В нутре его глубоком
чудесных смыслов прозябают зёрна.
Пойдут явленья новые потоком –
раскинешь мрежи. Но не жди улова.
Движенье – всё, а мета* иллюзорна.
_________
*Мета – конечная цель.
Из французской поэзии
Пьер Ронсар
Сонет к Елене
Однажды ввечеру на исчерпанье лет,
Над пяльцами склонясь у камелька, с тоскою
Пропев мои стихи, вздохнёте вы: «Такою
Запечатлел меня Ронсаровский сонет.
Он юностью моей пленительной согрет».
И изморённых слуг, как вестью громовою,
Сметётся полусон. Воспрянет ретивое –
И пламенный восторг взорвётся вам в ответ.
В фантом преображён, оставлю кость земле я,
И, в миртовой тени бесстрастие лелея,
Избавлюсь наконец от всех душевных смут.
Раскаетесь тогда, что были вы жестоки.
Не бойтесь жить, пока весны не вышли сроки,
И розы жизни рвать, когда они цветут.
Морис Роллина
Бальзак
Посвящается Жюльену Пенелю
Не кружевной стилист – Бальзак – из нас единый,
кто в прозе до высот Поэзии возрос.
Направив лот ума в сердец людских глубины,
своей эпохи злой он изучил невроз,
утробу века вскрыл, дошёл до сердцевины
аффектов и страстей, по стратам их разнёс,
развёл чудесный сад, где асфодель невинно
и мрачно сочетал с разнообразьем роз.
И мыслей антрацит он, как шахтёр в забое,
вычерпывал для душ, расслабленных хандрою,
унылых оживлял он магией ума.
Трагично и смешно, всё общество предстало
картинами его волшебного кристалла,
что двойственен, как жизнь, и наг, как смерть сама.
Артюр Рембо
Моя богемность
Затиснул кулаки в истёртые карманы,
шагал я в пальтеце, классически-худом,
под небом путь держал и Музой был ведом,
невиданной любви взыскуя беспрестанно.
Как в сказке мальчуган, путь означая свой,
почти что санкюлот, голодный, голодырый,
я галькой рассыпал словесные пунктиры,
вечерять шёл в трактир Медведицы Большой.
И, сидя на земле, я слышал в небе звоны.
Стихи ночным теням читал я упоённо.
Роса густым вином чело студила мне.
И к сердцу я тянул избитые ботинки,
и лирником я был, готовым без запинки
хоть на шнурке играть, как будто на струне.
Из польской поэзии
Адам Мицкевич
Бахчисарай
Дворец Гирея пуст. Средь пышных анфилад,
где власти был чертог и страстного угара,
где бородой паши пол обметали яро,
то скачет саранча, то аспиды скользят.
Здесь повителью зал как будто с бою взят:
витражное окно не вынесло удара,
и, словно для очей иного Валтасара,
Природою самой начертано: «Распад».
И лишь гаремного фонтана изваянье
без изменения оставлено одно.
И продолжает ключ, струящийся в фонтане,
печально источать жемчужных слёз зерно.
Где страсти, роскошь, власть, земель завоеванье?
Всё в мир небытия водой унесено.
© Александр Флоря, 1985–2022.
© 45-я параллель, 2022.