* * *
Юность шальная, эпоха невнятная,
в вечном смятении первая треть.
Как нам хотелось объять необъятное
и непонятное уразуметь...
Мозг в полудрёме, и чувства не бесятся,
не закипает от взгляда вода.
Вечно распахнута пропасть небесная,
но почему-то не манит туда.
Паутина
Я вытряхнут из паутины,
прости, дружище Интернет.
На побережье кряк утиный,
и шлют лесистые вершины
цивилизации привет.
А меж закатом и восходом
расслабленная тишина
морской залив врачует йодом,
ни маяка, ни парохода,
и даже ругань не слышна.
И жаждешь чуда из пучины,
когда волшебница-вода
бросает к небесам дельфина.
Я вытряхнут из паутины
и счастлив, что не навсегда.
Львиная доля
История весьма банальная,
хрестоматийная, увы:
у входа в площадь Театральную
сидят задумчивые львы.
Посланцы дружественной прерии
без экзотических затей,
один глядит чуть выше мэрии,
другой взирает в Енисей.
У первого упёрся взгляд
В гигантский круглый циферблат,
где дни и ночи напролёт
минуты кружат хоровод.
Другой же видит, как река
через пороги, сквозь века,
красу таёжную минуя,
несётся в вечность ледяную.
И не воротят головы
в величье замершие львы.
Царям звериным суждено
вовек осмысливать одно,
вбирая правду половинную…
Вот ты какая, доля львиная.
Людоед
Людоед сожрал интеллигента ‒
с голодухи, а не по злобе,
не было печальней инцидента
в сложной людоедовой судьбе.
Нравственные муки одолели,
присосалась совесть, как вампир,
замаячил путь к заветной цели,
появилась боль за целый мир.
На душе тревожно и надрывно.
Кабы знал, кого ты поедал,
беззащитный, нежный и наивный,
не познавший жизни каннибал!
Рваные штаны
Лучи закатные длинны,
по лужам блики кувыркались,
с восторгом рваные штаны
мне, как видение, являлись.
Моё бесцельное шатанье
бульваром, где асфальт истёрт,
торжественное рваноштанье
сопровождало, как эскорт.
А если мыслить эпохально,
то идеалам мы верны
и элегантно-актуальны,
как нынче рваные штаны.
Дым
Сухая летняя беда:
в густой хвое пожары мечутся,
и дым таёжного отечества
угрюмо душит города.
За горизонтом спят дожди,
а может, вовсе похоронены.
И чуешь горлом горечь родины,
и суховей гудит в груди
Камень за пазухой
У пирса море пенится, как брага,
картечью брызг от пушечной пальбы.
Напомнили мне скалы Карадага
родные Красноярские Столбы.
Качают волны, словно колыбели,
и греет солнце камни Коктебеля.
А я, хотя и вовсе не запасливый,
но иногда безумие найдёт.
Я камень с пляжа положил за пазуху
и с ним вошёл по трапу в самолёт.
Какое в этом проявилось качество,
я объяснения не нахожу,
но вот теперь (простите за чудачество)
с булыжником за пазухой хожу.
Вчера он стукнул – рёбра захрустели,
я сразу вспомнил праздник в Коктебеле.
Настанет время камни все разбрасывать.
Что делать с ним – не знаю наперёд,
но никого не стану я расстраивать
и камень в ваш не брошу огород.
Кресло-качалка
Подошла нахально старость,
поседела борода.
Злость прошла, а грусть осталась,
неужели навсегда?
В крескачалку брошу кости,
плейер к уху подключу,
не пуская злости в гости,
с наслажденьем погрущу.
Ничего уже не жалко,
в перспективе ‒ небеса…
Шевелись, моя качалка,
все четыре колеса!
© Александр Ёлтышев, 2014‒2018.
© 45-я параллель, 2018.