Белый медведь
Медведь, не пробовавший мёда,
вогнавший внутрь тюлений жир,
арктического ледохода
приговорённый пассажир.
Его клыков клавиатура –
звериной ярости каркас,
его запахнутая шкура
уже поделена не раз.
На лоне льдины лучезарной
среди просторов продувных
рычит со спесью заполярной
на тусклых жителей лесных.
Его натянутые нервы
сквозь тело пропускают ток,
когда отчаянные нерпы
хватают воздуха глоток.
……………………………
Сквозь вой предательской метелицы
медведя грохнул автомат.
Две семизвёздные медведицы
на страже вечности стоят.
Спонтанный концерт
Автобус спешит, рассекая поля и поляны,
автобус торопится не опоздать на паром.
В салоне трясущемся тенор звучит и сопрано –
спонтанный концерт происходит в театре лесном.
Изысканный фрак изогнулся в плену чемодана,
а вместо оркестра играет натужный мотор.
Но голос при нём – и весёлый Евгений Балданов
пронзает романсом восточносибирский простор.
Палящим июнем стоим в ожиданьи парома,
старательный бриз обдувает лесную красу,
а нас соблазняет радушье речного приёма,
и как не нырнуть в преградившую путь Бирюсу...
… Испуганный Ленский по оперной мечется сцене,
страдалец гадает: куда устремится стрела?
Бальзам Бирюсы принимает Балданов Евгений,
причуда искусства их вместе однажды свела.
Несостоявшееся
Я в суете узнал тебя по жесту,
который не испортили года.
Не стала ты тогда моей невестой,
не станешь таковою никогда.
Из угольков не разгорелось пламя,
котёл страстей не закипел в крови...
Но сохранила ласковая память
блаженное предчувствие любви.
Поэт
Памяти Анатолия Третьякова
Порывы унять, обиды забыть
и кануть в ущелье…
Но хочется жить, как хочется пить
в пустыне с похмелья.
Ах, как нелегко сей мир покидать:
расправы жестоки –
себя исчерпать и недострадать
последние строки.
Наедине
Предстанет хуже нудного пророчества
мир суетливый, шумный, как вокзал,
и так нырнуть захочешь в одиночество,
которое недавно проклинал.
На твой вопрос изысканно банальный:
«Так как же быть? Толково вразуми»,
отвечу: жить, конечно, идеально
наедине… с прекрасными людьми.
Прогулка
Весёлая июльская пора,
ликуют карусельные площадки,
сегодня торжествует детвора:
прогулка по аллеям на лошадке.
В седле девчушка – пышненький букет,
в глазах от счастья заискрились слёзы.
А дачница смеётся ей вослед
и ожидает порцию навоза.
Янтарь
Погасло детство, как заря,
и вспоминается всё реже
смолистый шёпот янтаря
на пляжах Рижских побережий.
… А я уж думал: утону,
спасли балтийские ребята.
Случайно в память загляну –
и ветер тянет, как струну,
канву янтарного заката.
О прогнозах
Мне скучно приходить к гадалке
и принимать её шпаргалки.
Торжественно и крутолобо,
познавший таинства планет,
глядит на мир астролог Глоба –
загадок нет, сомнений нет.
Вещай, мудрец, но мне приятней,
когда не ведаю о том,
что нынче ждёт меня: объятья,
а может, ругань и проклятья,
и – по ступенькам кувырком!
Познание
– Мне мир увидеть интересно,
и я гоню свой самокат
от Бухары до Бухареста
и из Самары в Самарканд.
– Гоняй по свету хоть лет триста,
пронзая страны и века,
познаний праздного туриста
цена, увы, не высока.
Сумей без внешних дерзновений,
не покидая свой чердак,
проникнуть в глубину явлений,
понять: зачем оно и как.
Покровы с Истины срывая,
почуять сердцем правоту
и жить, сочувственно взирая
на мировую суету.
Страус
Натянут воздух, будто парус
к фарватеру наискосок.
В мешке нашейном робкий страус
несёт просеянный песок.
Давно вселился в город страус:
комфорт, уют, цветы, трава…
Но без барханов исстрадалась
испуганная голова.
И посреди своей квартиры,
паркетный осквернив настил,
защитой от агрессий мира
песчаный холм соорудил.
Он счастлив, словно вихрь весенний,
и отдыхает от забот –
он знает, где его спасенье
от всех напастей и невзгод!
Стружка
Я вспомнил первую профессию
свою (оставьте едкий смех),
когда с напыщенной процессией
вошёл в инструментальный цех.
Прошедшее стихийным бедствием
набросилось со всех сторон,
станок вовсю меня приветствовал,
вращая шпиндель и патрон.
Я подошёл к седому токарю,
встревожив в памяти печаль.
Он с ювелирной твёрдой точностью
ласкал капризную деталь
и с выстраданной виртуозностью
в режиме дерзких скоростей…
А я, противник скрупулёзности,
сменил её на мир страстей,
где боль сладка и радость жгучая,
и ненадёжны тормоза…
А стружка, злая и колючая,
мне злобно целилась в глаза.
Салюты
На небесах в распахнутой ночи
болид оставил росчерк: «Безвозвратно!»
И вспомнишь: от копеечной свечи
столица полыхала многократно.
Кошмары и во сне, и наяву
терзают нас, то вкрадчивы, то люты.
Надеемся, что матушку Москву
не подожгут помпезные салюты.
Яблоки
Вдоль дороги, что к закату летела,
Кони в яблоках неслись оголтело.
Мы – навстречу, как шальное цунами, –
насладиться не смогли скакунами.
Жгут сомненья в суматохе событий:
может, это не табун прокопытил,
может, яблони созрели под осень
и пустились вдоль дорог плодоносить…
Годы канули, а мы не узнали,
что в то утро навсегда прозевали,
что стремительно мелькнуло на склоне:
роща яблонь или в яблоках кони?
Обломок Вселенной
Старайся отменно, дерзай исступленно,
взметайся огнём… –
В веках неизменный обломок Вселенной
торчит за окном.
И сколько ни бейся в порывах стенанья
с мотором мечты,
вовек не заметит шедевр мирозданья
твоей суеты.
Свободен! Не жди ни наград, ни возмездий
на чуткую грудь,
кометой блуждающей между созвездий
прокладывай путь.
А может, итог всех дерзаний и споров
предельно простой:
всей сутью постичь абсолютную скорость
и вечный покой.
Дилемма
Завершили мы бой
с ненавистной дилеммой —
ты покончил с собой,
я расстался с проблемой.
Только я ненадолго,
да и ты — навсегда ль?
Высочайшего толка
недоступна скрижаль.
Зимнее
А что б ты делал без мороза,
без хруста в снежных облаках,
когда непрошенные слёзы
звенят в обветренных щеках?
Слизняк, тоскующий о лете,
о пляжах вздумавший страдать,
да ты зачах бы на планете,
где бесконечна благодать,
где райских птичек льётся пение
и наслаждений торжество.
Вся жизнь — невзгод преодоление…
Понять бы только: для чего?
Юбилейное
Эпоха вихрем ускользает по спирали,
не оторваться от неё, не отдохнуть.
Мы даты круглые цепляем, как медали,
на беззащитную простуженную грудь.
А время мчится, об утратах не жалея,
шурша помятой календарною листвой.
Грохочут круглые колёса юбилеев,
как тарантасы по булыжной мостовой.
Возвращение
Неугомонные папа и мама,
да я и сам не из тихих натур.
Жили в посёлке мы «Чёрная яма» –
так переводится Кара-Чухур.
С Каспия ветер, бодрящий солёный,
жгучим загаром горели тела.
Светлый посёлок, уютный, зелёный –
нефтедобыча названье дала.
Родина слаще волшебного дара –
я возвратился с Кавказа домой
в город любимый у Красного Яра
с чёрным покровом над серой рекой.
Смех
Берёза ветер щекотала,
и он смеялся всю весну –
шальная радость залетала
за сорок пятую версту.
Был горизонт то хмур, то светел,
слезой туманился в глазах.
Деревья щекотали ветер,
и смех искрился в небесах…
… А ты бы мог не от щекотки
взорваться хохотом в тиши,
не от Госдумы, не от водки,
а так – спонтанно, от души?
Виртуальное
Года прозрения настали,
открылась главная из тайн:
мы существуем в виртуале,
а на земле живём онлайн.
Дурманил май, цвела акация,
сквозняк метался меж ветвей.
В тот день моя онлайн-трансляция
вдруг перепуталась с твоей.
Тебя я понял с полуслова,
как виртуалку – виртуал…
А мир реальный, мир суровый
за горизонтом пропадал.
Самоизоляционное
… а для кого-то хуже жажды
жить, в одиночестве скорбя,
поскольку далеко не каждый
выносит самого себя.
А мы способны в полной мере
понять за мимолётный срок:
что может чувствовать в вольере
познавший правду носорог?
Полуночное
Как-то всё по-зимнему,
как-то всё по-снежному,
стало мне позировать
белое посмешище.
И исчезли запахи,
стали дни несмелыми,
и сижу я за полночь
над страницей белою.
Молоко небесное
стелется позёмкою.
Я живу, не бедствую –
с полною котомкою.
Что там мною нажито,
спрятано, ухожено?
Позабыто начисто,
вспоминать не хочется.
Поиск
«Ни эллина, ни иудея…»
Все – Богом созданный народ.
А нам покоя не даёт
национальная идея.
Прозревший Савл – апостол Павел,
пожертвовавший головой,
людей на поиски направил
идеи общемировой.
Суровый поиск сквозь века,
прозренья, мрак, разрухи, вьюги…
Но обнаружены пока
одни всеобщие недуги.
© Александр Ёлтышев, 2020.
© 45-я параллель, 2020.