Александр Чижевский

Александр Чижевский

Вольтеровское кресло № 2 (170) от 11 января 2011 года

Привет тебе, небо!

 


Тождество мира
 
Смотри на Солнце, милый друг!
Твой глаз смыкается лучами,
Бегущими что день над нами:
Ты видишь огнемётный круг!
Заметь морщины на Луне,
Что все ль они однообразны,
Иль между ними есть и разны:
Скажи: высоки ли оне?
Так, в бесконечности миров,
Есть жизнь, есть звери, гады, люди,
У коих бьётся сердце в груди...
За это спорить я готов!
О, целый мир грядёт из тьмы –
Непостижим, но познаваем,
И если мыслят марсиане,
То они мыслят, как и мы.
Для нас, для них – один чертог –
Торжественный, закономерный,
И в бесконечности безмерной
Единый строй, единый Бог!..
 

1919

 
Храм
 
От мертвеца не жди ответа:
Остыла кровь, замолк язык,
В своём торжественном покое
Он стал загадочно-велик.
 
Так, пред развалинами храма
Стоит, поникнув, пилигрим
И мнит, что тихий хор струится,
Что жертвенный струится дым.
 
Но храм молчит в пустыне ночи,
Чуждаясь прихоти людской,
Лишь гимну звездному внимает
Его вневременный покой.
 

1917

 
* * *
 

К.Э. Циолковскому

 
Привет тебе, небо!
Привет вам, звёзды-малютки
От всего сердца
И помышленья.
Вечно вы мерцаете в чёрно-синем небе
И маните моё одинокое сердце.
 
Сколько раз, стоя под вашими лучами,
Сняв шляпу и любуясь вами,
Я говорил земными словами
Вдохновенные речи.
 
И мне порой казалось, что вы понимаете меня
И отвечаете мне своими светло-голубыми лучами
Вы – огромные огненные светила.
О, жалкое безумие! Разве огонь имеет душу?
Нет, нет – не то...
 
Но там, в глубоких ущельях бесконечности.
Приютились планеты.
Может быть, там
Такой же жалкий и такой же одинокий странник
Обнажив голову, простирает руки
К нам, к нашему солнечному миру,
И говорит те же вдохновенные,
Те же вечные слова
Изумления, восторга и тайной надежды.
О, мы понимаем друг друга!
Привет тебе, далёкий брат по Вселенной!
 

1919

 
Галилей
 
И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.
И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.
И жизни лик подёрнулся гримасой;
Метался компас, буйствовал народ,
А над Землёй и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.
О ты, узревший солнечные пятна
С великолепной дерзостью своей,
Не ведал ты, как будут мне понятны
И близки твои скорби, Галилей!
 

1921

 
Сванте Аррениусу
 
Не потому ль спокойна так природа,
Не оттого ль безумствуем мы так,
Что мраку мысли не видать исхода,
Вселенной же неведом этот мрак.
В ней все так просто, лучезарно-ясно:
Рожденье! Смерть! – Блаженный мир во всем.
И вопль души, неистовой и страстной,
Увы, смешон пред вечным торжеством.
 
15 сентября 1939 года
 
Утро. На кухонном задворке, замещая кухарку,
Я чищу картошку, срезая шкурку лентой...
И одновременно на Всемирном конгрессе
За меня поднимают заздравную чарку,
За меня – за своего почётного президента.
 
Доктора и профессоры-колумбийцы
Сейчас читают мои доклады,
Ставя меня в разряд великих, –
А вокруг – российские учёные-убийцы
Устраивают мне капканы и засады
И травят меня стаей волков диких.
 
Постыдной кажется великая глупость,
Гнусная зависть и мерзкая злоба
Подлейших учёных лакеев, –
Превращающих мудрость науки в тупость,
Думающих только о сытой утробе
И для властей предержащих фабрикующих елеи.
 
От такой, с позволенья сказать, науки
Нам нечего ждать, кроме одного срама.
Следует говорить об этом прямо и открыто:
Только одни подлецы умывают руки,
Когда нужно громить зарвавшегося подхалима и хама,
Чтоб не остаться у разбитого вдребезги корыта.
 
* * *
 
Мне чужд и труден день, а ночь, как мир, длинна:
С надземной высоты так зрима глубина.
Творимое в ночи в пустынный день уходит,
Толчётся, мечется и места не находит,
И снова ночи ждёт, и снова ночь тяжка:
Не размотать душе упорного клубка,
И воспалённый мозг уснуть никак не может
И ночи черноту сверлит, пытает, гложет.
 

1941

 
Стихия тьмы
 
Течёт таинственно живущего вода
Из вечной темноты в Земли ночное устье.
Свет – мимолетный миг, а вечность – темнота
И в этой темноте томящее предчувствье.
 
Там Солнце чёрное на чёрных небесах
Свой испускает свет невидимый и чёрный,
И в чёрной пустоте на чёрных же лучах
Летит в пространство весть о мощи необорной.
 
Там реки чёрные медлительно текут,
Меж чёрных берегов волнуются и плещут
И зыби чёрные по лону вод бегут
И блики чёрные в невидимое мещут.
 
И мы все бродим там – мы те же и не те.
Как бродят призраки, видения, фантомы:
О, двойственная жизнь: очами в светлоте,
А умозрением – во тьме нам незнакомой.
 
Тьма, тьма везде! Эреб! Зияющая тьма!
Круженье чёрных звёзд и чёрных электронов.
В фантасмагории – безумие ума.
Но в том безумии – неистовство законов.
 

1943

 
Начало рассвета
 
Трепещет полумрак. Жемчужный свет небес.
Как паутина сон. Овраги и поляны
Ещё наполнены виденьями чудес.
Деревья и кусты одушевлённо-странны.
 
Как запоздала ночь! Не поймана едва:
Мистерия идёт и совершает в дрёме
Свои деяния. Проснулась лишь листва
И терпким трепетом тревожно будит время.
 
Утреннее приветствие птиц
Набросок
 
На болотах далёких степных
Меж клочками ночного тумана
Трубным звуком победно встречают
Еле зримый рассвет журавли,
И несутся фанфарные зовы
В отдалённые чащи лесные,
Будят птиц и уснувших зверей,
Будоражат деревья и травы...
В болотистых серебряных мхах,
На расчистках лесных и полянах
Встрепенулись от сна куропатки
И взлетели стремительно вверх,
Своим криком приветствуя солнце.
В чернолесье токует глухарь,
Тянут вальдшнепы, цикают, хорчут,
Дупель крякает, хрипнут бекасы,
И поодаль – сам тетерев чёрный
Собирается важно на ток
И бормочет, чуфыкает, клохчет.
Дрозд-юла начинает свистеть,
Зяблик песней залился внезапно,
Ярко-звучной и светлою песней.
В камышах, на болотцах, в низах
Утки крякают, выпи пугают.
Зимородок свистит над водой,
Чибис носится с утренним криком,
Кроншнеп ловит в воде слизняков,
Цапля тащит неловких лягушек,
Кулики же проворной толпой
Ищут с посвистом малых букашек,
Жёлтых, синих, зелёных жуков...
Но алеет жемчужное небо.
Светло-розовый, шёлковый полог
Отверзает небесные сини,
И в ответ на приветствие птиц
В меднозвучные трубы свои
Говорит восходящее Солнце.
Лишь блеснул первый луч над зёмлей
И рукой золотого коснулся
Розовеющих стройных стволов,
Как уж дятел стучать начинает
По засохшей трухлявой коре,
Выгоняя на свет насекомых.
«Будет спать! Вылезай-ка сюда,
Храпом Солнце встречать не годится!»
На макушках высоких дерев
Дикий голубь подолгу воркует.
Средь густой и зелёной листвы
Лип, осин и берёз одиноких
Уж кукует старушка-кукушка;
Пробудился в кустах соловей,
Завсегдатай черёмухи сладкой,
И запёл свою яркую песню.
И малиновка вторит ему,
И синицы вокруг окликают.
Где-то пеночка нежно поёт
Да задумчивой иволги песнь
В голубом отдаленьи несётся..
И весь лес, как капелла, звучит
Очарованным радостным гимном –
Гимном жизни в честь ясного Солнца.
А в полях вторят лесу грачи.
Пустельги, трясогузки, удоды,
Деркачи, перепёлки, горлицы,
Тихо каркают сизоворонки
Дружно песни чечётки поют.
Мухоловки, щеглы и овсянки.
Подражают всем песням скворцы.
Но всех краше, звончей, веселее
Жаворонок приветствует утро...
Солнце встало и золото в мир
Разбросало широкой пригоршней:
Тает в воздухе синий туман,
Серебрятся полночные росы,
Изумрудом сияет листва,
На лугах точат звонкие косы,
А над всеми – небес синева.
 

1943

 
* * *
 
Мастабы, пирамиды и гробницы
К нам донесли от сгибнувщих эпох
Египетских поэтов небылицы –
Любовных радостей блаженный вздох
 
При мумиях – древнейшие границы
Поэзии, и из заветных крох
Мы бережно слагаем вереницы
Сердечных человеческих тревог.
 
Так, в мир иной стремились египтяне
Унесть любви неповторимый дар,
И запасались в смертный путь заране
Стихом любви – врачом всех бед и кар.
 
Осирис рёк: придёт жених к невесте!
Любовь и Смерть от века слиты вместе.
 

1943