Юрий Берий

Земную жизнь пройдя на пять четвёртых, 

Я очутился на Крещатике. В кругу 

Мои друзья, восставшие из мёртвых, 

А в центре я, живой, но согнутый в дугу. 

Они меня смущённо привечали, 

А я боялся, что поставят на правёж.

Рябил в ушах, исполненный печали, 

Как в чарличаплиновских роликах галдёж. 

В конце концов они угомонились. 

Раздался крик совы, в затылке бухал пульс, 

Блуждали тени, или только мнились,

Но страха не было, ну ладно, ну и пусть.

Шаманили, камлались, ворожили, 

Клялись, что буду их по гроб благодарить,

Шепнула тень, мол, вы ещё не жили, 

Забудете хандру, бессонницу, артрит.

Спасибо, друг, давайте обернёмся,

Подумаем чуток, и, может быть, со мной

Мы все на эту сторону вернёмся? 

Ну, что ни говори, а всё-таки домой…

Ударил ветер и возникли вихри, 

Раздался крик совы, и тотчас в коловерть

Втянуло их. Когда порывы стихли,

Остались двое – я и старенькая смерть.

Я подмигнул ей, ладно, отдыхай, мол,

Да набирайся сил, мне, кажется, пора. 

И, обмишурившись, она: гуляй,  Михайло!

Я весело потопал в сторону Днепра.

…глухой щелчок — и падают в архив

ещё не подготовленные лица…

М. Гарбер

Инне.

Я тоже рассматривал старые фотографии  

Было грустно, щемило сердце.                    

Картинки из нашей истории-географии,    

Тщета нищеты, суеты и усердства.               

Рубли откладывал на цейсовскую оптику,        

Ел капусту «помимо водки».                                

Дорогих покойников чёрно-белый паноптикум:

Родители, родичи и одногодки.                               

Вот папа чистит (всем) новогодние апельсины,      

Открытым ртом хватает воздух:

Астма, досталась от деда, не миновала сына,      

А раньше он в пальцах гнул пятаки да гвозди.          

Вот ты на ступеньке стоишь в подвенечном платье, 

В глазах растерянность, …  что-то будет….                     

А вот в больнице с судочками у меня в палате,                              

Фотограф щёлкает праздники и будни.

И главное тут – не детали, а узнавание,  

Этих не помню, хоть ты убей.                      

Длинное время само по себе наказание, 

А тут ещё стайка напрочь забытых детей. 

Я улыбаюсь, да и что нам ещё остаётся? 

Всем поделом и всем по делам.

Потомок альбом полистает, потом улыбнётся, 

Плечами пожмёт и выбросит всё это в хлам.

Д. Гаранину 

о чём твоя тайная дума дружок    

нетайная эта печаль        

кого поминает английский рожок    

лучина ли гаснет свеча ль        

откуда берётся нездешняя  грусть    

и русская эта тоска                     

душа вспоминает грехи наизусть    

и жилка дрожит у виска        

нет это притворство валять дурака

призвание видно моё          

совру обману и не дрогнет рука     

было бы честным враньё            

так вот оно что молодой человек      

стихи во спасение ложь            

мысль изречённая ноев ковчег      

правду мне вынь да положь        

папаша не прей я с открытой душой 

какой никакой  всё же зять          

да хоть обкуриться тебе анашой        

но правды вовек не узнать                     

она неприглядна и лжива насквозь     

живёт ерунду громоздя

гримаса как будто бы села на гвоздь 

хотя обошлось без гвоздя               

похоже на правду сынок извини           

кажись отлегло от души                 

да ладно папаша давай не звени            

мы оба с тобой хороши    

…будто целая жизнь за плечами 

и всего полчаса впереди.

И. Бродский

Мальчишка убивался, что же мне,         

Когда и вправду полчаса осталось,        

И тела безнадёжная усталость,        

Как будто бы за горло на ремне.           

Таращусь в незнакомое лицо,

Местами поменялись светотени,

Я опускаюсь в тёмный мир растений,

Начало жизни, вечное кольцо.

Греши теперь, патриций, не греши,

Сестерции бессильны и гроши, –

Говаривал враг денег Ювенал.

Но, впрочем, это римские дела…

Печаль моя по-прежнему светла:

Сегодня теннис! Парные! Финал!

Когда взбивали вы баклуши,        

Я рихтовал не ровен час,            

А вы лапшу ослу на уши,            

А я на Вы шёл, горячась.            

Когда буржуями топили            

Вы в изразцах родную речь,        

Я (трали-вали, тили-тили)        

Антошку силился сберечь.        

Когда зелёную капусту

Крутили банки вы к зиме,

Я укорачивал прокрусту 

Его дрянное реноме.

Когда вы шашками ходили,

Рубили в очередь сплеча,

Я постигал азы кадрили,

Бретелька падала с плеча.