Александр Назаров

Рота «Нюрнберг» потерь не имеет,

перегрелся один пулемёт…

Ветер пьяной кружит Саломеей

над листвою, подстреленной влёт.

Сбит со счёта… три тыщи который?..

он про это сумеет забыть...

Остывают трудяги моторы,

заглушавшие звуки стрельбы.

Небо до основания смыто,

опустело темнеют дома…

У водителя приступ гастрита,

пулемётчик два пальца сломал.

Да, об этом писать несерьёзно,

лейтенант убирает блокнот

и любуется, как грациозно

отправляются листья в полёт.

Над Кортеліси шёпот осинный,

листья сыплются в красную грязь,

и проносят бидоны с бензином

полицаи, о чём-то смеясь…

Хоть шаром покати, хочешь, сам покатись шаром,

на знакомый мотив мне вороны орут: шалом!

Воронёные окорочка снуют, мельтешат,

обронённые в тьму зрачка: где-то там душа.

В воронёную тьму впаян рокот ночных «марусь»,

я перо возьму и, возможно, войду во вкус,

я найду слова, позабыв про наше родство,

и упрётся в затылок вам воронёный ствол…

И о пепле Клааса лепет лохов нелеп,

и теория хаоса проще пареных реп.

Как спокойно в коме качаются небеса.

Мы давно в кондоме, и незачем нас спасать.

ты опять не здесь, ты где-то опять не здесь,

небеса просыпают со снегом благую весть,

чают снежной манны, сворачиваясь в никуда,

океаны, саванны и прочая ерунда,

двери в рай открыты, но мир сбивается с ног,

и пространство не свиток, а лишь пустоты виток,

где-то там снаружи, где трудно быть молодым,

нам плестись по лужам, вплетаясь в небесный дым,

в новый год сбываться, где время сбылось едва,

и тебе семнадцать, а может быть, сорок два,

мокрый снег над миром, мир в пятнах печальных луж,

но сюжет застиран и поступью неуклюж,

где-то в эпизоде, чей смысл несказанно мал,

всё уже проходит, сходя до конца с ума,

нам осталось слиться, что каждый в свой срок умел,

и уже не сбыться в сошедшей на нет зиме.

А по ночам слепому снился дождь,

он шёл сквозь сон, косой и неуклюжий,

тоску небес нашёптывая в лужи,

он спрашивал его: куда идёшь?

Неясно, кто там спрашивал кого,

за боль цепляясь мокрым рукавом.

Слепой во сне переходил проспект

нелепо, как в подстрочном переводе,

и думалось ему, что он свободен

и в сон дождливой музыки напет.

Он, мокрым рукавом прижавший боль,

ночной проспект переходящий вдоль.

И сам себе казавшийся не тем,

и боль ночную тихо убаюкав,

он просыпался, полный странных звуков,

и двигался в привычной пустоте.

На утренний язык переводя,

в пижаме, отсыревшей от дождя.

перевожу себя перевожу

на язык незнакомый на чужую страну

на фигню благоглупостей и просто фигню

перевожу себя перевожу

через дорогу старым слепым

вдоль поперёк вкривь вкось в бровь в глаз

кажется жизнь удалась

перекрестись может пройдёт

перевожу себя перевожу

через строку где каждое лыко в глаз

иду спотыкаюсь подстрочник

кривой косой юродивый как собака павлова

выворачивающий нутро

через пень колоду

через трубочку мёртвую воду

чтоб зарастала душа

рваные раны сшивать

мёртвой водой раны сшивать

живой растить

полыньи на душе

плавает боль не тонет

кровавится острым краем

рабья моя рыбья моя боль

чешуистая хвостастая

глазастая безголосая

там внутри

отчаянно бьётся о рёбра

останови

останови

хватит