Светлана Носова

Ну вот и всё.
Пришла моя зима.
Висит луна - замёрзшая хурма.
А мне б тепла... И ясности ума,
чтоб выжить в полусумерках реала,
в бесснежности, без нежности и грёз,
когда впадает мозг в анабиоз
и в льдинки превращает Бед Мороз
всё то, что я себе насочиняла.
 
Смазливый мачо -  уличный  неон -
зовёт к себе.
Но нужен мне не он.
Мой путь домой - физический закон
движения бесчувственного тела.
И кажется, что ночь - уже с утра,
и в чёрном небе - чёрная дыра,
в которую, озябшая, вчера
смешная птичка счастья улетела
в далёкий рай, на вольные хлеба.
Её поймать, похоже, не судьба...
А мне опять несолоно хлебать
потёмочную взвесь по подворотням.
Опять от четверга до четверга,
зарывшись в пуховик, перебегать
и ждать, когда же выпадут снега
на мрачных улиц пыльные полотна.
 
Зима вздохнёт.
Введёт свой Новый Код,
присолит снегом мой безвкусный лёд
и мне в махровой варежке пришлёт
большой привет от Бедушки Мороза.
И я, с приветом, встану на лыжню,
собьюсь с маршрута, вектор изменю.
Махну рукой крылатому коню:
ко мне, мутант!
И зарифмую прозу.

Голуби-ноты...
Мелодию ноября
я осторожно в память свою скачала.
Голуби смотрят вниз, будто в корень зрят.
Знать бы, что осень пройдена мной не зря,
чтобы вернуться, всё прокрутив сначала.
Золото листьев, подсолнечная халва
бабьего лета, вязкая от водицы...
Множатся чувства, делятся на слова.
В небе миражно. Кружится голова.
Пахнет кострами. Хочется с небом слиться.
Кажется, вот он - всего протянуть ладонь -
замок воздушный, клад неземных историй.
Но по ступеням лестницы золотой
страшно идти, сама себе скажешь: стой!
Эта дорога дорого слишком стоит...
 
Голуби-пепел... 
Истлевшая сизокрыль -
мысли мои, застывшие невесомо.
Кто-то мой замок Миф на замок закрыл. 
Снизу – дорожки, после дождя мокры,
сверху – засовы. 
Будто бы ради меня сотворив скрижаль,
голуби-буквы на проводах притихли,
Но не сложились в нужные строки...
Жаль...
Странные птицы... тени от миража.
Небо кого-то вечно зовёт, но их ли?
Нас ли?.. 
Верху всё бездонней и голубей.
Как там живется фате моей моргане?
Не прекращает чудиться, хоть убей...
 
Небо спокойно смотрит на голубей
и не моргает.

тело на стену бросает тень
стихоспасаюсь в стихийном быте
так одиноко среди людей
так беспросветно среди событий
тянутся дни канителью драм
ночи когтями скребут по жести
гладят их преданные ветра
всё против шерсти
всё против шерсти
ворон охрип соловей замолк
кружится лунь над безмолвной башней
видишь на входе висит замок
заперт запретный не мой вчерашний
это не выход
не выдох
вдох
смога и гари туманной мути
не подводи же меня итог
не выводи в неродные люди
не пропускай в меня ворожбы
не отдавай одному из прочих
очень удобному может быть
но обжигающему не очень

тенью нечаянной на стене
недолговременный нелюбовник

тот же кто долго горит во мне
тот обо мне ничего не помнит

ни слова о любви.
скользят по нитям нервным
частицы пара-ной, как ток по проводам.
статичность и вино - наверное, не верно,
а верно - быстрый бег и чистая вода.
сбегаю от тоски на чёрных тренажёрах,
отсчитывая пульс по синим огонькам.
но понимаю, что сбегу еще не скоро,
так вяжет пустота, тягуча и горька.
мой внутренний орфей осип от переливов
и вышел на часок, а может, насовсем.
наверное, стоит и смотрит боязливо,
как я бегу от бед по черной полосе.
дорога за окном моргает светофором,
собачки водят дам на поводках гулять.
и смотрят, проходя, мажоры и миноры,
как я свою хандру стираю до нуля.
а может, кто-то там...но здесь без вариантов.
мне нечего терять и нечего ловить.

орфей, не уходи, включай своё бельканто.
приду и лягу спать.
ни мысли о любви.

Рыбак ворчит: «Не сходни, а дрова…»
Река течёт, колышется едва,
в ней бьётся пульсом глупая плотва,
не знает: быть ей жареной сегодня.
Предвосхищая рыбный аромат,
меняя междометия на мат,
на досках практикует сопромат
вчера - профессор, нынче – огородник.

А в домике жена, надев очки,
концептуально чистит кабачки.
Их непомерно много: хочешь – кинь,
а жаль – разбейся в тыкву, но закончи.
В углу томятся банки на пару.
Профессорша вздыхает: «Ох, помру…»
Метать ей кабачковую икру
до вечера, а может, и до ночи…

В саду, умытый струйками дождей,
крыжовник-живчик стал ещё живей,
и яблоки глядят из-под ветвей
манящим взглядом, дерзким и лукавым.
Капуста, повернувшись вверх лицом,
мечтает воплотиться в голубцов -
ведь птицы же они, в конце концов?
И виноград тоскует по бокалам…

А вечер синь расплещет по садам.
От грусти не оставит и следа,
и уплывут неведомо куда
усталость, суета и суматоха.
Профессор, разомлев, своей жене
шепнет, что в мире места лучше нет,
и жить в такой волшебной тишине
не так уж плохо.