Виктор Ка

"Так делает перо,
скользя по глади"

"к тому, что у меня из-под пера
стремится"

Ни ты, читатель, ни дыханье

реки, ни холод за спиной

не вынудят рассудок мой,

придя в сознанье,

причине множества трагедий,

готовой затянуть меня

опять в круговорот огня,

воды и меди,

где мной не сказано ни слова

на вечном языке небес,

признаться - пусто стало без

тебя мне снова.

И будет яркой бабочкой порхать

желание на склоне дня, своею

беспечностью маня открыть тетрадь;

перечитать и, взглядом каменея,

реальности во мгле нащупав нить

и молча зря за нею, сокрушенно

(не зная, как сегодня с этим жить)

смотреть в глаза представшего Платона.

В те дни, когда мерещится финал,
когда жива душа, но что-то с телом,   
все чаще понимаю - все сказал
я как поэт...
(с поэтом вышло - смело)
И если вдруг приходит иногда
строка, не надо брать ее за вымя -
не молоко польется, а вода,
вторичность... и все, связанное с ними -
от пошлости до "графского письма",
что в общем-то почти одно и то же.
Все это маскируется весьма
приличным стилем, техникой; похоже
бывает это даже на стихи;
но я-то знаю подлинность изнанки,
когда на старый холст ложась, штрихи
за музой укрывают куртизанку.

И стоит ли мне снова ждать минут,
когда с моей душой уже не споря,
(поэта вспомнив) в линию одну
сольются со словами гири горя,
которые к землице так и гнут?
 

А здесь - на МОПРа шесть - жила чета.
На улице летало бабье лето.
За ужином он ей стихи читал
свои, она смотрела беспросветно
в окно, считая, что все лучше так,
чем выпивать и после лезть под юбку.
И, видимо, в преддверии поста,
подумала:  "Электромясорубку
иметь бы не мешало. Столько лет
вручную перекручиваю старой
то рыбу, то мясное для котлет -
пусть сделает на Рождество подарок."
Но, повернувшись, вслух произнесла: 
- Котлетку подложить?.. с капустой - вкусно.
И, собирая крошки со стола,
добавила, что завтра мясопустный...

чечевичную похлебку глыть да глыть
из тарелки
стены смотрят и углы
на него
окно на лоджию
фонарь
он окинул бегло взглядом
не как встарь
день горит пока что
с улицей внутри
спят уставшие от ночи фонари
копят свет что согревает
хоть и мертв
чечевичную похлебку сёрб да сёрб


и звенит колокольчик
дзинь да дзинь
и двери всегда открыты
в любую из 
ночных пустынь
где солнц избыток

где он
проглотив закат
ждет
когда на него через
солнце
покатившееся за ад
прольется восход
по его вере


где угол прямой окна
готов утонуть до дна
сверкающего океана
за которым второй
третий
и так до самой смерти
за которой одна
вторая
пока не кончится
запятая
не оборвется строка
точкой
не станет
пока

 

"И вздрагиваешь изредка от горя,
поскольку мрака явственность ясна.
И ни тебе лисичек или моря"

Он счастлив тем уже, что не болеет
настолько утомительно, когда
сама лишь мысль о том, чтоб встать с постели,
есть результат нелегкого труда.

И то, что называлось скукой смертной,
помалу смысл глубокий обрело;
теперь пространство в сорок кубометров
казалось велико, а не мало,
окно вмещая,
вещи,
стены,
тени...

И ежели его не покидать,
то гении различных сновидений,
не оставляя в сущности кровать,
нередко днём наведывались в гости;
и вспоминали, в том числе о том,
что было время - мысли о погосте
урчали сладко лечащим котом,
тем самым перекидывая мостик
к манящему безделием потом.

И снова снились море и лисички,
последние рассыпаны  на дне.
Он находил их, зажигая спички,
пока не загорался свет в окне.