Инесса Ганкина

Ходит по дому Ной,

гладит своих котят,

смотрит на них с тоской,

ловит лукавый взгляд.

Выйдет во двор,

а там кони жуют траву,

мирно блестят бока,

гривы поют на ветру.

Девушка хмурит бровь –

полон соблазнов свет.

Сердце сожмет: любовь,

всех не вместит ковчег.

А за стеной сосед,

в общем, живет не так.

    Жаль, осужден на смерть

этот смешной дурак.

В детстве строили дом –

башенки из песка.

Грянет потопа гром,

 ливни наводят страх.

Темен, неведом путь,

сердце -- птахой в груди.

Может, еще побудь:

«Милый, не уходи!»

Тысячелетний груз,

«Встань и иди!» -- твердят.

Плечи согнула грусть,

Не оглянись назад.

Дружба, любовь и Бог…

Мимо родных могил --

очередной потоп --

вечный ковчег уплыл.

Здесь крестили Адама,

потом отмолили у смерти.

Старый замок глядел с вышины

обнаженным оскалом.

А евреи в лавчонках

считали под вечер устало

грош к грошу, талер к талеру

и проверяли на ощупь

ассигнаций кирилличных мощь.

Мальчик щурил глаза,

погружаясь в премудрость латыни.

Замок грозно молчал,

нависая над городом спящим.

Гильотина рубила узлы.

Между прошлым и настоящим

мальчик бредил стихами,

задыхаясь в жару детской хвори,

в спор вступал со Всевышним,

учась в католической школе;

на пригорке валялся,

где тень вперемежку со светом.

Так мудреет душа

и земля обретает поэта,

что потом сыновьям гильотины

в далеком Париже

о последнем наезде расскажет

и славной Отчизне.

Будет плакать под звуки Шопена,

мечтать о свободе

и сгорит как свеча

на чужбине в военном походе.

оворят, от холеры,

но споры идут и поныне.

Нету горше отравы,

чем «туга па Радзіме».

Комнатный кактус

ничего не знает о пустыне.

Отопительный сезон –

снежное дыхание стекол.

Вода поступаетпо расписанию…

Можно обиженно

выпрыгнуть из горшка

и оставить след на паркете.

Тогда просто обрежут вершину

и чуть-чуть улучшат жилплощадь.

Комнатный кактус не знает,

как корни ищут глоток воды,

дятел пробивает толстую кожу,

а птицы прячутся в нектарной чаше,

хрупкость белизны на колючем стебле.

Комнатный кактус

ничего не знает о жизни,

только глупо топорщит колючки

Проснуться внезапно, услышав звонок телефона, –

ошибочный номер и голос совсем незнакомый.

Чужое пространство совпало – мгновенно и странно

рассеянным взглядом увидеть в границе экрана –

границу Европы,  вид сверху -- ни море, ни суша,

но что-то горчичным зерном, проникающим в душу…

Нога не ступала моя  на крутые ступени,

но чувствую брызги, в лицо задувает норд-остом,

теряется голос, а жизнь растворяется просто

в соленой воде, и зерном прорастает мгновенье –

холодное море и остров – зеленые тени.

Вид Фудзи –

на голубом блюде

горстка белого риса –

модель мира.

Путь шелка –

дорога

живых и мертвых.

Столетия –

караван верблюдов –

горб гордости – горб горя.

пропитана солью

ненависти и страха.

Горка риса,

щепотка чая –

от одиночества

или отчаянья.

Кулинария

объединяет лучше,

чем Лига Наций.

В языке остается

только самое простое:

хлеб и соль,

мать и солнце.

Остальное

уносит прибой.

Океан времени

полон соли.

скрипит под ногами,

зерно упавшее

прорастает словами,

простыми как

хлеб и соль.