Виктория Соловьёва

Медовый жёлто-огненный оттенок
Дороги, ускользающей в низину,
Бежит от бронзовеющих полей,
А группка почерневших тополей,
Смотрящих в небо – подражая клину,
Пытается взлететь с опасным креном.
И горизонт, как первая лыжня –
То пропадает, то косицей вьётся…
А где-то в Амстердаме светит солнце
Большое – не закроет пятерня…
Как масло томно капает с блина –
Течёт закат слегка загустевая
В рябиновой начинке сентября.
И выпито вино, верней – вина,
Под колокол святого Грустевая.
Уходит солнце красное, спеша…
Я не держу, я – хлебная душа.
Сижу, рогалик лунный обнимая.

Измяла травину осоки –
Шершавый язык-стебелёк.
Под солнцем у пыльной дороги
Поблёк голубой мотылёк.

Купальницы нежное платье
Сухие ветра теребят...
Той гордой, особенной статью
Берёзы встречают тебя.

На ветках качели устроим –
Как в детстве мы были легки!
Заспорим, и эхо в повторе
Встревожит одни лопухи.

Берёзки светлы и пригожи!
Вьют косы – их сто под платком!
Зачем-то считаешь, итожишь…
Считаешь,
Итожишь...
Итожишь...
И на спор идёшь босиком.

Старик шептал молодому Матьи,
Что старой Венгрии звёзды пастушьи*
Послушны – тихие, словно ярки!
О, лунный мальчик! Овец погонщик!
Идут мадьярки – сыграй простушкам
Про три тростинки над тёплым прудом.
Плывут, как сон, золотые рыбы
На звуки нежной твоей свирели,
И травы, долго сплетаясь с былью,
Беспечно вьют бечеву с полынью…

Стихали песни, синели дали...
Макали в нежно-лиловый крылья
Ночные птицы. А Матьи слушал
И в жарких углях костра мелькали
То замки с башнями, то озёра...
Темно. Лицо овевает жаром,
И сон зовёт за собой в долину,
Где в жёлтом цвете угор-горище
И мама машет рукой: иди же. 
Он вскинет руки, взлетит, покружит
Ещё не веря в свой дух, всё выше...

Костёр. Старик, обожженный солнцем,
Мешает палкой потухший ветер.
Считает искры, что метят в звёзды.
Летит зола золотой ракиты.
Лишь юность может взлетать беспечно
И брать вершины подобно туру.
А здесь, в улыбке – мгновенья гаснут,
И неподъёмны душа и тело,
Как будто старец и есть то древо,
Что кров даёт пастушонку Матьи.
В свободном сердце ночует ветер –
Не спит небесный хранитель Турул.

Опять дождинки наряжают в рюши –
Кругами разбегаются по луже.
Устала жить – пора давно наверх –
Она сто раз молилась страшной стуже.
А нынче, вроде стала даже лучше!
Жабо из красных листьев, лисий мех,
Бензиновая капелька духов...
Встречай теперь, нарядная, покров!
Игольчатое полотно, для кружев
Покрова дня, закуплено давно.
Сегодня дождь, считай – последний вздох
Перед огромной леденящей стужей.

А двор от изменений постарел...
Всё прячет под ступени листьев тлен.

Ещё чуть-чуть, совсем седой старик –
И слёз уж нет, молчит, смотря в тайник.

Ты куда увела цыганёнка, луна?
В темноте не найти мне дороги.
Ноги вязнут – дорог карамельных нуга,
А у мальчика быстрые ноги.

Размываешь следы. Ну зачем, мне скажи,
Ты ведёшь цыганёнка на плаху?
Я же знаю, что там наточили ножи,
А на нём лишь простая рубаха.

Золотая, прошу я тебя, не греши

И бельмом не смотри на ребёнка.
Что тебе до свободной, как ветер души?
Отпусти моего цыганёнка!

Хватит сердце усердно лучами лудить,
Я его разыщу, успокою.
Цыганёнок мой сладкий, целёхонький спит
И во сне поднимает подкову.

Слушал крики её небольшой городок.
Истощалась луна – боль от боли.
Поправляла цыганке пуховый платок
И вела, как сестру, к колокольне.