Виктория Левина

Тропический ливень. Летела по камню
неровной брусчатки в Тбилиси старинном.
Забыла на миг, что не птицею – Аней
явилась пред Грузией к водным крестинам.

Лил ливень. За шиворот слались потоки
от Зевса, от змия и прочей химеры.
И прыгала Аня по лужам. И стоки
воды позабыли порядок и меру.

А рядом, в таверне, сидели грузины,
глядели на дождь и дрожащую Анну,
не зная, что крылья росли с середины
промокшей спины в предлежании странном.

Рождались от грома, от рифмы, от музы.
Но Анна уже пролетала над речкой,
над городом древним. И полнились шлюзы
не вешней грозою – мечтой человечьей!

Я тоже промокла. Я тоже боялась
громов и падений, и смерти, и кручи...
А в небе над городом – Анна смеялась
и сильным крылом задевала за тучи!

По бездорожью, временами – по распутице
К тебе приблизилась, Казбек, по венам вод.
Стою на гребне безымянной лилипутицей,
Пыльцу несущею пчелой на местный мёд.

А на подошве у обувки – пыль дорожная,
Над головою – облака и рифмы флёр.
Я разгляжу тебя, Казбек, сквозь дымку. Можно я
Здесь разложу свои поленья на костёр?

Настанет ночь не по июню, не по-летнему
Прохладой скальной остужая плоть и жизнь.
И будет голод мой по слову злым и ветреным.
И стынут пальцы – над обрывом удержись!

По бездорожью, временами нестерпимому,
Меня ведёт нагромождение камней
К  тебе, Казбек, такою замкнутою линией,
Такою бурною рекой судьбы моей!

Листопадами пражскими, библиотеками,  
в францисканской рубахе, верёвкой подвязанной, 
бродит муза моя и сверкает прорехами 
тех стихов, что не вовремя, до свету сказаны. 

Несуразной строкою, трамвайными шпалами 
моя песня находит таверны подвальные, 
где по-чешски поются вирши небывалые 
да колышется тень привиденья опального. 

Я приткнулась плечом к тем, кто бредит балладами, 
я бродила вчера акведуком и замками. 
Я наполнила душу вшенорскими ладами, 
где спасалась от жизни оленем-подранком и,
 
не приняв до конца ни верлибра, ни пафоса, 
улетаю к себе перелётною цаплею, 
по модели из иезуитского кампуса, 
путь себе очертив птоломеевой каплею. 

Лондонской вечернею нежною подсветкою 
на соседней улице видится метро. 
Полонез Огинского. Пожелтевшей веткою 
сад играет красочно - время подошло. 

Подошло по возрасту. Подошло по осени. 
Рассыпает пригоршни лондонских огней 
полонез Огинского - в ранней сизой проседи 
приклони головушку к барышне своей. 

Отыграй на клавишах, рассыпай по паперти 
звуки утончённые цвета серебра. 
Не прощаясь, правильно уходить до замети 
драгоценной осенью с музыкой добра.

Меня сегодня бес кружил – 
там не срослось, здесь не случилось. 
Непопаданьем в самолёт 
сегодня начинался день. 
И ту Москву, где прежде жил, 
и что ночами часто снилась, 
покрыл сегодня крепкий лёд 
и снег. И тени на плетень 

всё наводил декабрьский мрак, 
и за ошибкою ошибку 
нагромождая, всё смотрел, 
оправлюсь или сгину я. 
Преувеличивать мастак, 
он ободрал меня как липку 
в такси, оставил не у дел 
во всех вопросах бытия. 

Потом честнейший белый снег 
покрыл проспекты и дороги. 
Под ноль колёсами машин 
раздавленный, он вновь белел. 
Твоих ладоней оберег 
меня хранил. И все тревоги 
декабрьской темени крушил, 
и белизне осанну пел!