Игорь Куберский

Как по желобу рукоплескала вода,
Так рука Провиденья скользила тогда
От макушки до самого паха,
И всходила луна, и под темным крылом
Ночь держала его между явью и сном,
Дабы он возрождался из праха.

А иначе – куда? Без любви, без тепла…
А иначе – иначе бы жизнь протекла
И ушла бы в песок этот зыбкий,
Если б не было не отпускающих глаз,
Когда Бог отвернулся, светильник погас –
Просто так, невзначай, по ошибке.

Они уходят насовсем, они уходят навсегда,
Как, покидая берега, куда-то вспять идет вода.
Они уходят в никуда, оставив здесь тепло и свет,
Они теперь нигде, никак, они… их с нами больше нет.

Они уходят сквозь зазор на стыке прожитых времен,
Они улыбка и укор, и оклики со всех сторон,
Лишь только золотистый след от буквы «а» до буквы «я»,
Они… их с нами больше нет до окончанья бытия.

Но, может, вопреки всему, всем представленьям вопреки,
Они на том на берегу огромной, словно мысль, реки. 
И прибывает там вода, и в ней они отражены,
И под ногой у них трава, над головою свет луны.

А днем сияние небес… Как бы у жизни нет конца, 
И сходит недоверья тень с недоуменного лица.
И праздничная суета, и полон смысла груз забот…
Пока песочные часы вновь кто-то не перевернет.

Казалось бы, что там такого,
А память – свое невпопад;
То песни из сорок шестого,
То первый его детский сад.

Жестокие дети без отчеств,
И бедные дни без прикрас, 
И время глухих одиночеств,
Пытавших его в тихий час.

Но больше всего – та надсада:
Где мама его, где отец?
И вот он из хмурого сада
Увидел их вдруг наконец.

Он звал их, к ограде железной,
Как пленник, приникнув в тот миг,
Но только, увы, бесполезно,
Родные не слышали крик.

Пустые осенние дали,
Прореженные той войной…
Насилу его оторвали
И не отпустили домой.

Холодные прутья металла,
А воздух так бледен и сир,
Как будто бы небо упало,
И трещина шла через мир.

И когда улыбался, от счастья не смея войти,
И стоял в темноте у порога заветного дома,
Где, казалось, сходились все смыслы земного пути,
Было слышно напутственно-памятное "esse homo".

И когда на свету, спотыкаясь от бед, как слепой,
Пропадая, как в бездне, в провале дверного проема,
Уходил навсегда, с оборотной любви стороной,
Раздавалось вослед укоризненное "esse homo".

И когда под конец на коленях стоял перед ней,
А вокруг, а вокруг так отрадно, тепло и знакомо,
Словно не было тех немотою помеченных дней, 
Шелестело в тиши отпускающее "esse homo".
 

Если б мне удалось, если б только я смог,
Я бы вышел из нынешней тени,
И, хотя бы в уме, написал десять строк
Или больше во славу сирени.

Как прекрасна она на июньском ветру,
А порой расцветает и в мае,
И кукушка уже, знай, камлает в бору,
Все окрестности перекликая…

Сколько раз повторялось! Пожалуй - всю жизнь.
Снова эти упругие грозди
И листвы шепоток: Мы с тобою, держись!
Мы, как ты на земле, просто гости.

И овеет немыслимый тот аромат,
И омоет живою водою…
И по листьям опять шепоток: Ты наш брат.
Ты уйдешь - мы уйдем за тобою.