Юрий Глухов

В далеком-далеком Лаосе
Природа предельно честна:
Три месяца стылая осень,
А после – три года весна.

Поют соловьи над Меконгом,
Блестит в небесах бирюза,
И отзвуком дальнего гонга
В горах громыхает гроза.

Слониху зовет броненосец
Гулять в заливные луга,
Лаоску целует лаосец,
И гуси кричат: гагага.

Когда на рассвете кокосы
Мешают с бананами цвет,
Лаосец подумает: "Осень...
Мелькнула, и вот её нет.

Ушла, улетела на север,
В бескрайний и сумрачный лес.
Там дикие русские звери,
А вдруг её кто-нибудь съест?..

Нам ждать её долгих три года,
Глядеть на цветущий кокос –
Предельно жестока природа,
Что так обделила Лаос."

Я торгую много лет апельсинами.
Дуракам их продаю или умникам.
Видишь, девушка спешит? Некрасивая.
Я скажу тебе, о чем она думает:

Что любовь приходит редко – как пьяница
Возит дочку на экскурсию в Новгород.
Что работа в школе, в общем-то, нравится.
Что iPhone ей не купить, даже впроголодь.

Что сегодня понедельник, до пятницы
Надо будет заниматься уроками.
Дни летят, но вечера долго тянутся.
Надоели вечера одинокие...

Я окликну: "Добрый вечер, красавица!
Ты куда спешишь такая красивая?"
Буду глупости болтать, буду кланяться,
И пойдет она домой с апельсинами.

Всё пройдёт – пройдут и люди, у природы свой расчет –
Нас когда-нибудь не будет, будет кто-нибудь еще.

Отшумят весна и лето. Человечество-старик –
Поздним солнышком согрето, без истерик и хандры –

Сядет на скамейку в парке в тишине пустых аллей.
Здесь не холодно, не жарко. Нет влюбленных, нет детей.

Нет причины торопиться. Сонно смотрим на закат.
В памяти шуршат страницы: этот – сокол, этот – гад.

Расплываются детали: кто, зачем, куда, когда...
Пулемет придумал Сталин в предвоенные года.

Вёл фалангу Александра по пустыне Моисей.
Архимед и Леонардо перекрыли Енисей.

В космос Пушкина послали, он был с няней, не один.
"Молодцы!" – сказал им Сталин. И, конечно, посадил.

Было что-то и недавно: мини-юбки, брюки клёш,
Фильм какой-то очень славный... Или танец? – не поймешь.

И, вздохнув по-стариковски, провожая Солнца круг,
Вспомним: музыка... Чайковский... И обрадуемся вдруг.

Застоялый запах сельдерея.
Навсегда закрытое окно.
В полудреме, словно в галерее,
Полотно сменяет полотно:

Горизонт. Фаллические трубы.
Вдаль плывет химический завод.
Понимаю, ты меня не любишь.
Ничего, до свадьбы заживет...

Обветшали старенькие платья.
Всей еды – подсохший огурец.
Мне опять сегодня не заплатят.
Значит похудею наконец...

За окном февральские чернила
Заливают серую пургу.
Нет, я не сержусь, не изменила.
Просто видеть больше не могу...

Не везло: то Гамлеты, то мавры,
То Бузыкины, то вовсе никого.
Шли на суп заслуженные лавры.
Плыл за горизонт родной завод.

Я сплела венок из сельдерея
И легла устало на кровать.
Это хорошо, что мы стареем,
А иначе грустно умирать.

        Она читала мир, как роман...
        И.В.Кормильцев

Она совсем не умела читать –
Девушка-чукча. 
Отец не умел, не умела мать. 
Кто научит? 

Мир приходил к ней не книжной строкой, 
А в глаза и уши:
Движение неба, земли покой –
Смотри и слушай. 

Вдыхай мороза огневой нектар,
Запивая чаем.
Пой гортанно, стучи в ярар*,
Поводя плечами.

Пусти оленей в бесконечный бег,
Навести ближнего.
Сминается хрупкий стерильный снег,
Визжит обиженно. 

Нет букв, нет знаков, почти нет слов –
Так даже лучше. 
Есть мир без края и есть любовь
Молодого чукчи. 

* Ярар – чукотский бубен