Юрий Пестерев

Ещё не все исчезли тени, 
Как постучался в дверь рассвет,
Взлетела память на ступени, 
Чтоб окунуться в бездну лет.

И я пошёл тропой знакомой 
Свободно, радостно, легко
Туда, где пахнет отчим домом, 
Где дым клубится высоко.

Поёт душа: живёт посёлок, 
Где корни, родина, судьба,
Где ветром на юру спросонок 
Насквозь продута городьба.

А память пламенного сердца 
Вдыхает запахи полей,
Пронзив далёкий берег детства 
Прощальным плачем журавлей.

В сарае, пахнущем соломой, 
От куржака белым-бело,
Там палисадник перед домом 
Метелью за ночь замело.

Двурогий месяц, в шубке лисьей, 
Сквозь снеговую канитель
Свет золотого коромысла 
Ронял загадочно на ель.

Лишь в тишине исчезли тени, 
Расцвёл сиреневый рассвет.
Сидел малыш, поджав колени, 
И я, спустя семнадцать лет.

… Как перед синим небом птица, 
Так я пред памятью в долгу,
Листая дней былых страницы, 
Чубатый берег берегу.

Позёмка вьёт снега веретеном.
Собака в подворотне брешет вяло.
Посёлок спит в долине сладким сном,
Храня тепло под белым одеялом.

Цепляет месяц прямо на рога
Расхристанный настил соседней крыши.
В сугробах спят речные берега.
В печной трубе строптивый ветер рыщет,

А после скачет рысью на метле
Туда, где за шиханом спят зарницы.
Мороз рисует розы на стекле.
Садится лучик солнца на ресницы.

Заплачут сосны скрипкой на ветру, -
В кроватке ушки навострит "невеста".
Бабуля звякнет дужкой по ведру.
Петух побудку протрубит с насеста.

Проснётся в переулке старый дом.
Бадья сорвётся с шумом в глубь колодца.
Снежинки засияют серебром.
В усы с порога батя засмеётся.

Увы, всё это в прошлом, позади.
В лесном краю меня никто не встретит,
Не приголубит, не прижмёт к груди.
Лишь набежит с погоста грусть и ветер...

Глядят другие люди на рассвет.
Другая жизнь на родине начнётся.
А ты лишь тёплой памятью согрет
Да ласковыми зайчиками солнца.

Старик, что маг, затопит баню, заварит веник в кипятке,
И в клубах пара, как в тумане, колдует, сидя на полке.
Духмяным веником да с паром он жарит тощие бока,
И в тот же миг, похоже, старость уходит прочь от старика.

С покоса, часто утомлённый, я парить косточки спешил,
А после бани квас ядрёный пил с дядей Ваней от души.
Весельчаком и балагуром в моей деревне дядя слыл.
Жене-красе, певунье Нюре, отдал сполна сердечный пыл.

Старик закалки был особой, на фронте фрица крепко бил.
Он в гимнастёрке вместо робы, как  на парад, в депо ходил.
Дом без гвоздя и баню в лапу срубил, как будто на века,
И земляки снимали шляпы, когда встречали старика.

Где дух главенствует здоровый, там не гляди на худобу.
Отвар из трав спасал от хвори. Перехитрил старик судьбу.
Прожив с осколком под лопаткой до девяноста с лишним лет,
Последний шаг из бани шатко он сделал, чтобы умереть.

Нет старика на белом свете, лишь баня славная стоит,
И топит кто-то баню эту, и парит косточки свои.
А у меня без дяди Вани осталась грусть, и сердце жжёт!..
И баня без него не баня, и веник без него не тот.

Сияя красотой ромашек русых,
С хмельным, пьянящим запахом росы,
Июль надел серебряные бусы
Под песни молодецкие косы.

Разлив туман из толстогубой крынки,
Когда скрипел на ветке коростель,
Июль кроил белёсые косынки,
Стелил окрест духмяную постель.

Моя коса, звенячая, тугая,
Косила на елани клевера.
Когда, лицо и плечи обжигая,
Плыла над речкой красная жара,

Сбегали в лес по склону незабудки,
Чтоб скрыться там от солнечных лучей,
Взбодриться, может быть, хоть на минутку,
Послушать, как журчит в логу ручей,

Как воды речки мчат, прохладой вея.
А там, прямей  натянутой струны,
Застыв, стояли сосны рядом с нею,
Восторга небывалого полны.

Когда, взметнувшись ввысь во всём величье,
Шептался с полем шалый краснотал,
В родном краю под щебет стайки птичьей
Вишнёвый сад кострами роз блистал.

Июль дышал привольно, с новой силой,
И тёплый ветер нежил душу всласть,
Что даже медовуха забродила
И в горло хризантемы пролилась.

Но мы с тобой совсем не угадали,
Как нашей жизни звёздочка мала, -
А эта высь небес и эти дали -
Лишь лёгкий взмах незримого крыла.

Я помню, как отец твердил когда-то, что жизнь прожить – не поле перейти.
Не потому ли пот солоноватый и запахи земли в одной горсти.

– Хлоп! Хлоп! – пугач мальчишеской войнушки, ликуя, из засады, будто гром,

Штурмуют крепость рыжие веснушки, в округе только пыль стоит столбом.
 

В субботу  бани  топятся в округе. И гонят самогон, и брагу пьют,
А дальше – драки…  Мне ж искать в испуге спасительный у бабушки приют.
Когда-то было так в деревне детства. Что изменилось тут? Хотел бы знать.
Дрожит, дрожит встревоженное сердце, и в страхе вздрагивает чья-то мать.
 

… Мне жаль, петух не протрубит побудку, насесты опустели на селе,
Не зарычит собака в серой будке, дом сиро прижимается к земле.
Не замычит бурёнка в переулке, никто не гонит стадо поутру,
Пастуший кнут не рассекает гулко молочные туманы на юру.

Что делать нам, живущим  по соседству? Кому нести  встревоженную грусть,
Что перешла  от предков по наследству? Ужели только будоражить Русь?
Жить на земле  по совести, по правде – наиглавнейший мой и твой маршрут.
И что нам перемены и преграды, коль светлые порывы не умрут!

Моя мечта – жила бы деревенька, не зарастала б сонною травой,
Не убегали б в город Галки, Веньки, сияло б солнышко над головой.
Жила б Земля, и жили б в мире люди  под синим небом дружбы и любви,
Без калашей и грохота орудий, и без тельца златого на крови.