Марина Быстрова-Докс

                        Светлой памяти моей мамы...

Господи! Как я мечтаю о капельке счастья!
Взять и стряхнуть с себя скучную эту рутину!  
Стирка, уборка, работа, потом - магазины,
Разве что, Золушке бедной сегодня под стать я.

Господи! Как я устала. Хочу за границу.
В отпуск, в круиз, на Мальдивы, ну, хоть на Канары!
Или махнуть на недельку бы в Карловы Вары,
Если, конечно, там водятся Синие Птицы.

Вместо Лазурного Берега – мама в больнице.
Там я ночую, свернувшись в ободранном кресле.
Господи! Стану я самой счастливою, если
Завтра поможешь мне с мамой домой возвратиться.

К стирке, уборке, готовке, заботам, кастрюлям,
Я не хочу на Мальдивы и к чёрту Канары!
Мама была бы здорова – вот это подарок!
Кресло забрали. Ну, что ж, прикорну и на стуле...

Закат, зачитанный до дыр,
Сиял над северной столицей
Очередной своей страницей,
И Кот сказал: «Увы, Мессир,

Прошло еще две сотни лет,
Не изменились вовсе люди,
Хоть и не та еда на блюде,
И без коня кабриолет.

Снуют, как мыши, тут и там,
И врут без всякого зазренья.
С моей, кошачьей, точки зренья –
Всё тот же фарс, бардак, бедлам».

Закат, зачитанный до дыр,
Сиял над северной столицей.
«Да, те же души, те же лица.
Пора».
«Как скажете, Мессир».

Концлагерь. Ночь. Невольники.
На вышках часовые.
Спят мертвым сном покойники,
Пока еще живые.

Прожектор жадно носится,
Овчарки наготове,
Натасканные броситься
На страх и запах крови.

Немецкий восклицает чин,
В солдата пальцем тыча:
- Попался, Сталин! Старший сын -
Отличная добыча! 

Мы Паулюса* за него
Получим. Очень кстати!
Не бросит сына своего
Власть предержащий батя. 

…Москва. Кремлевский кабинет.
В глазах застыла мука. 
Что скажет Сталин им в ответ?
Молчит тиран – ни звука. 

Ночные тени пали ниц
Перед его натурой,
Под скрип сапог и половиц
Сутулится фигура. 

Шагает из конца в конец
Железной власти глыба,
Кто Сталин - вождь или отец?
Спасение сына, либо... 

Он - и закон, и власть, и суд,
Пусть непомерна плата, 
Фельдмаршалов не отдают
За пленного солдата.

Под френчем не видны рубцы
Душевных ран кровавых,
«Прости, сынок, не все отцы
Любить имеют право».  

Альтернатива у судьбы,
Могла ли быть иная?
Но сослагательного "бы"
История не знает.
 

*Фридрих Паулюс - немецкий генерал-фельдмаршал,

командующий 6-й армией, окруженной и капитулировавшей

под Сталинградом, автор плана Барбаросса. 

Всё сделано точно - всё так, как учили.
Теперь надо срочно, чтоб не раскусили,
Подняться в автобус легко, осторожно,
Иначе взорваться  не вовремя можно,
А надо добраться туда, в середину,
В толпу просочиться, и с видом невинным
Нажать незаметно на тайную кнопку,
Ступить на заветную райскую тропку,
Взлететь к небесам, и, от счастья немея,
С собою неверных забрать иудеев.
И вот он крадется - смертельная мина,
Не глядя в глаза, а уставившись в спины,
Об этом в инструкции сказано ясно:
В глаза не смотреть! Это очень опасно…
Нет, правила он ни за что не нарушит!
ОНА заглянула сама в его душу…
И он возвращается взглядом украдкой
К зажатой в толпе одинокой солдатке.
Пилотка в погоне на плечике хрупком,
Сейчас она станет кровавым обрубком…
И сердце шахида внутри замирает,
Не нужно ему ни почёта, ни рая,
А хочется взять ее смуглую руку,
И быть с ней всегда, до седин и до внуков…
На долю секунды приходит смятенье -
Убить невиновных людей – преступленье!
Но выхода нет – ведь шахид его предок…
Взглянув на солдатку свою напоследок,
Еще не осмыслив любви своей первой,
Он сделает это! Не сдали бы нервы…
И та, что могла, но не стала любимой,
Растаяла в облаке черного дыма,
И стала не первой любовью, а первой,
Среди убиенных невинною жертвой…
А юноша новый с решительным видом
Заявит отцу: "Я хочу стать шахидом!"
Как дико смотреть в их счастливые лица,
Как страшно, что может опять повториться…

Я не родился стать героем,
В атаку шёл со всеми вместе,
Нас в том бою осталось трое,
А было в нашей роте — двести.

Те, что в земле лежат ребята,
Куда смелей меня и круче,
И настоящие солдаты
Из них бы получились лучше.

Но следующим стал Серега,
Досталась другу пуля-дура,
Могла ли выдержать так много
Моя нестойкая натура?

Когда при виде рваной раны
От страха задрожали губы,
То я раскис, но, как ни странно,
Еще сильнее стиснул зубы.

И я тащил его упрямо,
Не замечая след кровавый,
Его глаза глядели прямо
В чужое небо. Боже правый…

Что было дальше – помню плохо,
Плечо навылет зацепило,
Прикрыл меня собой Антоха…
И вот теперь, на их могиле

Стою, отмеченный наградой,
И, как слабак последний, вою,
Лежать я должен с ними рядом,
Я не герой, они — герои.