Андрей Новиков

Поправь очки со сломанною дужкой, расцвел цикорий, синева зовет.

Из подворотни пахнет свежей стружкой, там кто-то курит, плачет и поет.

В тумане зябком отсырели кровли, не разберу ни слова, хоть убей!   .

Взаимное доверье лечат болью, в бессилье оправдаться перед ней.

Тревожат душу у кирпичной кладки, простывший день и краденый арбуз,

Догадываюсь – режут правду-матку, и нож достанут, что козырный туз.

А дальше будет курица от плахи бежать недолго и без головы.

Бродяжий дух, напомнивший о страхе, не вразумит хозяина, увы.

Цепочку пищевую понимая, кунжутным маслом  пенится казан,

Событий и поступков связь прямая, навязчиво бросается в глаза.

Но в этом мире, созданном искусно, а дьяволу и в этом повезло,

Причастности мистическое чувство обманывает весело и зло.

Пронзительны родные захолустья, оправданное жизни естество.

Прими же с горькой, просветленной грустью неясное случайное родство.

Еще в руках бутылка с теплым пивом, и далеко оливковое дно,

Банально все окончится обрывом, а в нем и есть спасение одно.

Светится зеленая ограда,

Тени расползаются, шутя.

Розовыми пятками по саду

Мнет растенья малое дитя.

Изнывая в первозданном зное,

Ощущают приступ духоты

Брошенные в марево земное

Синие и красные цветы.

Наблюдай за малышом и робко,

Ощущай библейскую тщету,

Леденцов душистую коробку,

Запах мира, сада красоту.

Гляди сыновьею  любовью на горизонт, где как налим,

Плывя, струи тугие ловит по нашей воле цеппелин.

Подставил смело ветру щеки  над сонностью речных прохлад,

Несвоевременный – и в итоге, несовершенный аппарат.

Скрипит фанерная гондола, где командор засел птенцом.

Он на какой парад в просторе летит серебряным яйцом?

Нам дерзновенья века любы, подвластен, мил лубковый сказ,

Играйте ангельские трубы, звени моторами каркас.

Канаты свесились под брюхом, как письмена из узелков,

Гордись страна небесным духом, путь властелинов – он таков!

Мы покоряем раз за разом  простор, не осознав предел.

Мечтою в кубатурах газа, судьбой неповторимых дел.

Земля молода, в ней упрямая нега,

Теплы небеса и манят пеленой,

Зачем же кедровое тело ковчега

Поставил на брег недоверчивый Ной?

С утра облачился в льняную рубаху,

Денек безмятежный на все времена,

Умыты росою библейские страхи,

Пророки вздремнули, хлебнувши вина.

Смеется над ним молодая природа,

Бросает к ногам изобилье плодов,

И воины гордо идут из похода,

Ведут на веревках коров и рабов.

Купцы суетятся в торговом угаре,

Артельщики строят из камня дома.

А он все твердит: каждой твари по паре,

И все собирает в мешки семена.

Когда зима поднимет ворот,

Из индевеющих вершин

Встает с утра запретный город,

Являясь множеством личин.

В бетонных трубах предо мною,

Где зарево стоит в дымах

Не за китайскою стеною,

А по соседству и впотьмах.

Его я плохо понимаю,

Но будет так на все века –

Река во льду глухонемая

С фигуркой дальней рыбака.

Так почему чредой полосной,

Цехов искристые венцы

Похожи в смыслах переносных

На поднебесные дворцы?

…Рабочий день толпу не нежит,

Трамвай устало дребезжит,

И наледь, как лиловый стержень,

Узорно стекла освежит.