Виктория Беркович

Ты приходишь два раза в неделю, как будто на ужин,

Незнакомец, который становится временным мужем.

Стол накрыт по привычке, но это всего лишь игра...

Мы без слов понимаем друг друга, и к чёрту лазанью!

Я ещё не стара... но хочу не дожить до утра,

Чтоб не видеть свою обречённость... твоими глазами.

Мы с тобою сегодня на смертников чем-то похожи.

Ты снимаешь одежду с меня... ощущение - с кожей,

Издевательски-медленно пальцем погладив висок.

Я глотаю твой запах, кусая губу... привкус крови...

Натянувшись в струну, нет, в бесцветный простой волосок,

Рвусь в уверенных этих руках... ухо чуткое ловит

Сердца бешеный стук и глухой утешающий шёпот.

Мне, наверное, тысячи лет - человеческий опыт

Весь сошёлся во мне многоликостью славных блудниц -

Я их лучшие дни и часы в этот миг проживаю.

А со мною чужой, равнодушный Серебряный Принц...

Полчаса до рассвета... до точки предела... до края.

Что, Брат Пьеро, достало закулисье?
Занюхай кокс, или забей косяк.
Увяли розы, и опали листья
в лесу Булонском. Осень на сносях

плюёт дождём и цыкает брусчаткой,
докушав к ночи неба киноварь.
Не за горами родовые схватки...
младенец - недоношенный январь.

А помнишь, как бежав сюда зачем-то,
толпе назло, природе вопреки
ты прославлял любительниц абсента
и шлюх со сцены… воя от тоски?

Всё: белый грим в софите жёлто-синем,
кабацкие гроши к исходу дня

мир поглощал в оскале арлекиньем
на блюдечке распластанного «я».

То возвращенье стало невозвратом.
А родина, приняв тебя в кювет,
ни сыном не назвав, ни даже братом,
смущённо волчий выдала билет.

И понесли печального паяца
в нутро страны ночные поезда,
где на задворках всех цивилизаций

он пел «кухаркам» разным про мадам

и листья… Те, не слушая, курили.
Дешёвым ядом папиросный дым
бежал по венам… Стоило усилий
таких… стать ближе и понятней им?

«Астория». Чужие давят стены.
Успел подумать: где-то тридцать лет,
как по соседству через Стикс Есенин
переплывал в намыленной петле.

А вот и добрый ареопаг,

с улыбкой смотрит на мой колпак,

меня похлопывая по щекам,

а я с гранатой… в зубах чека.

Чего я вылез, зачем пришёл?

Не изменилось нисколько шоу

от сих до этих недовремён –

всё тот же пресный, пустой бульон.

Всё те же колья и топоры,

тупые правила для игры…

и я с гранатой… рука дрожит…

Во мне стотысячный Вечный жид

вопит о правильном «аз воздам»

в аспекте Страшного Несуда

и пальцы режет тупым серпом

в своём неведении слепом.

И я – наивный седой дурак,

решил, прикинув и так, и сяк –

его воспитывать не резон…

Светило село за горизонт.

Неправда/правда встаёт ребром,

паршивой тёткой с пустым ведром.

И мне заглядывает в глаза,

а я не знаю, что ей сказать…

Плевать на правду… на всех и вся,

во мне намерения висят

и давят в лёгкое, под ребро

смертельным правильным серебром…

Прогнав сомнения, сплюнув чеку,

я заворачивался в строку

из недосмыслов и недоидей,

какие в наличии есть везде.

И брал города, и в людей стрелял,

и в небе чертил, выходя в поля,

и землю жёг на сто вёрст окрест…

И шёл выстругивать новый крест.

Что тут скажешь? Полжизни пройдено – это факт.

Вдрызг подкладка - до дыр истёрлась, и моль побила

твой пиджак выходной, любимый цветной халат.

За спиной инфаркт... боль надорванного ахилла.

Что ты пишешь, чудак? Кому это всё? Зачем?

Обернутся твои «измышлизмы» удачей? Мифом?

Собирая из кончиков пальцев ошмётки рифм,

Бедный ангел устал куковать на твоём плече.

Он не брит сорок зим, непонятно, во что одет…

Заскорузлой ногой качает и кроет матом

всю рефле́ксию эту. Ему много сотен лет…

Выбит зуб, волос сед… изрядно лицо помято.

Но доволен собой пройдоха, плевать, что пьян,

беспрерывно гундит - а ты и развесил уши.

В этом странном союзе единственный есть изъян:

ты не знаешь, кому из вас, кто сильнее нужен.

За стеной незнакомый город – набухший флюс

голосит: «Жизнь – игра простая, как в чёт и нечет.

Проиграешь опять… и всё – расплатиться нечем…»

Но вошёл во вкус твой ангел, зудит: «Не трусь!»

До рассвета подать рукой, но пока - не срок...

К чёрту сон! Треплет шторы, чудит косолапый ветер,

чешет нос. Ты нашёл свой "кван" между тонких строк,

прорываясь сквозь ветошь мыслиц и междометий?

Город-йети… косматый… лепит следы. Не смог

ты его ни понять, ни предать, ни продать кому-то.

Он сжирает тебя по годам, по часам, минутам,

забивая под кожу прокуренный мёртвый смог,

Пусть ползёт из-под края манжеты, из слёз твоих

выбирая по крохам, по квантам крупицы соли.

Мало боли пока ещё!.. мало!.. Ты плачешь, что ли?

Плачь. Задумчиво курит ангел. Закончен стих.

Выпадаем с тобой из реальности, вопреки

подтверждённому факту присутствия в жизни этой –

берега реки… или парные две руки,

мотыльки на исходе дня небольшого лета.

Мало света. И мы летим. И ещё хотим.

Наплевать, что исход… и солнце повисло фигой

на краю земли в начале/конце пути. -

Если хочешь БЫТЬ, то плати… или горы двигай!

Время точкой отсчёта объявит «зеро». Опять.

К «минус пять». Развернётся и побежит по венам.

Необъятное небо пытается нас обнять,

на ходу бросая в ладони свои сюрикены.

Барби-Кены остались там… ну, а здесь, смотри –

только я и ты, и несъеденный ломтик счастья.

Хочешь, прыгнем туда ещё? На один, два, три…

Ты не бойся… и крепче держись за моё запястье.